Ночь на острове

Сердце Саманты билось, как птица в клетке. Она вся пылала от возбуждения, но вместе с тем и от страха. Она боялась его власти над собой и того, что могло случиться. Что-то ей подсказывало, что, если она сейчас не остановит Мэтью, для нее уже не будет пути назад. И это будет роковой, непоправимый шаг, о котором она будет жалеть потом всю жизнь. И все же…

— Я… я не знаю…

Как слабо и беспомощно звучит ее голос! А ведь душа кричит ей — дура! Дура!

Большим пальцем левой руки он провел по ее губам.

— Пожалуйста, — сказал он своим хрипловатым голосом с невероятной мольбой, — ну пожалуйста. — Он потянулся к ее губам. — Прошу тебя, — умолял он, приникая к ее рту.

Его руки обвили ее, скользнули по спине вниз, к бедрам. Он прижал ее к своему упругому телу, заставив ощутить его напряженную мощь. Он сжимал Саманту в объятиях так крепко, что его жар воспламенял ее. Она чувствовала его близость каждой клеточкой своего существа, а его требовательные ласки лишали ее воли.

Он целовал ее еще и еще, овладевая ее ртом, сминая ее губы, передавая ей свое желание, которое было невозможно отвергнуть. Поначалу Саманта пыталась сопротивляться, но, когда он коварно нащупал самые чувствительные уголки ее рта, разум ее пришел в смятение, а время остановилось.

Она стала отвечать на его поцелуи, и тогда инстинкт, который так и не удалось разбудить Полу, потребовал свое. Ей захотелось чувствовать его так же, как он чувствовал ее, насладиться осязанием его кожи. Ее пальцы погрузились в его шелковистую мягкую шевелюру. Потом ее руки скользнули вниз и обвились вокруг его мощных загорелых плеч.

— Сэм, Сэм, — страстно шептал он, спустив майку с ее плеча и целуя тоненькую ключицу. Трепетными пальцами он провел по ее шее вниз, к ложбинке между грудей. — Ты такая чувственная, — пробормотал он, когда под тонким трикотажем обозначились ее напрягшиеся соски. Нетерпеливым жестом он потянул майку вниз и еще крепче прижал Саманту к себе. — Я так хотел увидеть тебя обнаженной… У тебя такое красивое тело!

— У м-меня? — заикаясь, пролепетала она, глядя на него снизу вверх, а Мэтью, охватив ладонью ее грудь, слегка сжал этот тугой бутон.

— У тебя. — Он опустил глаза. — Посмотри, разве есть на свете что-нибудь прекраснее?

Ей пришлось посмотреть, хотя любование собственным телом было для нее таким же новым занятием, как и бесстыдный отклик на его ласки. Мэтью тем временем полностью обнажил грудь Саманты и гладил, гладил ее своими жадными руками.

— Почему ты без лифчика? — поддразнил ее он, и Саманта залилась краской.

— Я просто не захватила ни одного без лямок, — попыталась оправдаться она, но Мэтью ее не слушал. Прижав голову к ее груди, он коснулся губами соска и слегка прикусил его.

У Саманты подкосились колени. Волна внезапной слабости ударила ее в живот и разлилась между бедрами. На миг откуда-то возникло чувство вины. Как могла она позволить Мэтью такие ласки, в которых всегда отказывала Полу?

Но чувство вины исчезло, как только он снова нашел губами ее рот. В мире не осталось ничего, кроме его губ и его желания, на которое она отзывалась всем своим существом. Мэтью прижимал ее к стене своим телом, а руками, не прерываясь ни на мгновение, гладил ее бедра и грудь. Он ласкал ее соски, влажные и помнящие сладкую боль от его поцелуев, слегка покусывал мочки ее ушей и касался языком эрогенных точек за ними.

— Я хочу тебя, — сказал он, целуя ее шею. — Я хочу погрузиться в тебя и любить тебя до умопомрачения.

— Правда?..

Это было все, что она смогла выговорить, и то еле слышно. Никогда прежде с ней не бывало такого. Никогда она себя так не вела, никогда не знала, что значит потерять над собой контроль. Кровь стучала в висках, а все ее здравомыслие разлетелось в пух и прах. Она была само смятение, сама покорность.

— Правда, — выдохнул он и, подхватив ее пониже спины, крепко прижал к своему напрягшемуся мужскому телу. Его дыхание было частым и прерывистым. Господи! Из-за тебя я чувствую себя изголодавшимся по женщине подростком!

— Из-за меня? — Саманта отвечала машинально. Разве могла она о чем-нибудь думать, пока Мэтью покрывал горячими быстрыми поцелуями ее запрокинутое лицо. Она чувствовала, что погибает, сгорает в огне его страсти.

И тут, когда все ее смятенное существо взывало к нему, моля, чтобы он отнес ее в постель и довел начатое до логического конца, он мягким, но решительным движением отстранился от нее. Саманта недоуменно смотрела на него, а Мэтью прощальным жестом скользнул рукой от ее талии к судорожно стиснутым бедрам. В этом движении было отчаяние, безошибочно свидетельствующее, что он отступает.

— Из-за тебя, — сказал он, и ей понадобилось время, чтобы осознать, к чему относился его ответ. — Но даже подростки должны уметь иногда сдерживаться. Его губы дернулись, и она поняла, каких усилий ему стоило оторваться от нее. — Мои родственники ждут нас с тобой к чаю. Мама чтит этот обряд со времен своего замужества.

Саманта невольно испустила вздох разочарования, услышав который, Мэтью замер. Он пожирал ее глазами, жадно впитывал в себя весь ее облик.

— Оденься, — через силу выговорил он, и Саманта машинально натянула майку, отмечая явные признаки того, что он тоже все еще не справился со своим возбуждением.

— Я не знаю, что мне надеть, — засомневалась она, расправляя на груди помятую майку, и он на мгновение прикрыл глаза, как от боли.

— Хорошо, — сказал он, помолчав, — я этим займусь. — И вышел из комнаты, даже не кивнув ей на прощание.

8

Несмотря на укоризненные взгляды матери, Мэтью все же предпочел чаю нечто более крепкое, и когда Саманта вышла на террасу, он допивал уже второй стакан шотландского виски.

Появление Саманты ошеломило его.

Она выглядела потрясающе, он должен был это признать. В шортах до колен из бирюзового шелка в синюю и зеленую полоску и блузке с открытой спиной из той же ткани, с завязками на талии и на шее, которые он изъял из гардероба матери, она совершенно преобразилась. Волосы Саманты цвета меда и ее очень светлая кожа прекрасно гармонировали с этим нарядом, переливающимся в лучах послеполуденного солнца. В ней появилась какая-то неожиданная притягательная изысканность. Она казалась волнующе-незнакомой и чувственной. Золотые серьги придавали ее облику элегантную завершенность.

Однако поймав ее взгляд, Мэтью увидел в ее глазах неуверенность. Да, Саманта выглядела изысканной — но не была таковой, и он почувствовал непреодолимое желание быть рядом и защитить ее.

Но его мать уже перехватила Саманту у горничной, которая провожала ее на террасу. Каролина оценивающе оглядела нежеланную гостью. Мэтью счел, что у его матери слишком много нарядов, чтобы она могла помнить их все наперечет. Наверное, она просто удивилась, что такая девушка, как Саманта, смогла позволить себе такой дорогой вечерний туалет, и на вопросительный взгляд Каролины Мэтью ответил недоуменной гримасой.

На террасе находилось человек тридцать гостей, развлекавшихся, кто как мог. Кроме матери Мэтью у Аристотеля больше не было детей, однако его собственные братья и сестры оказались гораздо более плодовитыми, поэтому на семейных сборищах всегда было очень многолюдно. Бесчисленные двоюродные дедушки и троюродные тетушки Мэтью жаждали приобщиться к легендарному гостеприимству Аполлониуса.

Мэтью пришлось проявить максимум терпения, пока мать представляла Саманту всем членам семейства. Конечно, он мог вмешаться и этим выдать свои чувства, но он не сделал этого. Несмотря на эмоции, которые вызвало у него появление Саманты на террасе, он все еще отказывался признаться себе в том, что его влечение к ней вызвано не жаждой новизны, а чем-то большим.

В то же время Мэтью раздражали его кузены, явно плененные застенчивой улыбкой Саманты и ее гибкой фигуркой. В конце концов, он привез ее сюда не для того, чтобы его греческие родственники пялились на нее влюбленными глазами. И костюм матери он одолжил Саманте вовсе не для того, чтобы его троюродный брат Алекс нашел, что она в его вкусе!