Страница 11 из 17
В аллее по-прежнему громоздились высокие, оставшиеся с зимних буранов сугробы. Сердце Молли колотилось сильно и неровно, где-то в горле, ноги ослабли, коленки постыдно дрожали. Если здесь что-то переделали за зиму… хотя, конечно, никто в Норд-Йорке не занимается ремонтом в эти месяцы… Но вдруг? Вдруг-таки починили?
…Нет, слава богу, нет. Не починили. Вот она, приметно изогнутая труба магистрального паропровода, вот кирпичное гнездо в стене, вот и узкая щель, запорошенная снегом, куда можно просунуть руку, но для этого нужно знать, что она здесь вообще есть…
Молли нашла это место вместе с Сэмми, когда они частенько бегали по этим кварталам, – ещё до того, как на слишком долго болтавшегося в «приличном районе» бедолагу Перкинса, плохо одетого мальчишку из городских трущоб, здесь начали коситься.
Рука её быстро скользнула к каменному гнезду, оставляя в щели клочок бумаги, исписанный её не шибко аккуратным почерком.
Текст ей продиктовал лорд Спенсер лично. Говорилось там про какие-то дестроеры и мониторы, про новые броневагоны и так далее – Молли даже не смогла вникнуть. Она-то прекрасно знала, что никакого «связного» не появится и бумажка так и будет гнить в глубине кирпичной щели до второго пришествия, как порой говаривала Фанни.
И что она станет делать, когда Департамент уразумеет, что никто за «ценными сведениями» не явится?
Нет, лорд Спенсер выполнил все обещания. Папу, маму, братика, Фанни и Джессику вернули домой. Правда, Джессика немедля заявила, что уходит, что ни минуты не останется в семье, «члена которой подозревают в измене Её Величеству». Мама, комкая кружевной платочек, только выслушала все эти «инвективы», как выразился потом папа, и ничего не смогла ответить. Она, миссис Анна Николь Блэкуотер, кого боялись все без исключения зеленщики, молочники, маляры, штукатуры, газовики, механики и прочий служилый люд, не исключая даже дюжих мясников!..
Напрасно рыдал братец Билли, бывшая гувернантка брезгливо оторвала от себя его руки и пулей вылетела за порог, не спросив даже рекомендации для нового места работы.
Семья вернулась домой – а она, Молли, нет.
Правда, из жуткой одиночной камеры без окон и дверей, куда Молли опускали на платформе через потолочный люк, её перевели в относительно приличное помещение. Пусть там стояла железная дверь и решётки, пусть за тяжёлыми створками топали сапожищами охранники – тут всё-таки имелась почти нормальная постель с пологом, и кресло, и столик, и даже полка с книгами. И вместо зловонной дырки в полу, как в старой камере, – прикрытая от чужих взглядов кабинка-выгородка в дальнем углу.
Жить можно, как сказала бы Волка.
Молли доставят туда под покровом ночи, когда к дому подадут роскошный локомобиль безо всяких эмблем Департамента и папа с мамой отправятся на очередной званый обед. А она, Молли, проскользнёт незамеченной меж ними, когда всё семейство будет прощаться у раскрытой дверцы.
Конечно, он бы увидел. Его медвежьим (и не просто медвежьим!) глазам не был помехой никакой сумрак.
Молли вспомнила о Всеславе и густо покраснела. И сама разозлилась на себя за это. О чём это я? Почему это я? Ну да, я спала, привалившись к мохнатому и тёплому медвежьему боку… но ведь это был медведь, а не мальчик!
За размышлениями она даже и не заметила, как выбралась обратно на Плэзент-стрит. Теперь надлежало, меняя паровики, отправиться в условное место, где её как раз и ждал неприметный локомобиль, тоже безо всяких признаков принадлежности к Особому Департаменту.
И вернуться обратно, то ли в заключение, то ли домой – с этим Департаментом никогда нельзя быть ни в чём уверенной.
Лорд Спенсер не оставлял без внимания ни единой мелочи.
Молли тряслась в вагончике городского медленного паровика, невидяще глядя в окно. Астрономическая весна уже наступила, день сделался не в пример длиннее, до сумерек ещё очень и очень далеко, но сугробы, все покрытые угольной гарью, по-прежнему высоки. Молли знала, что гарь как раз и должна ускорить их таяние, но солнце не выглядывало совсем, скрытое низкими и плотными тучами, жадно вбиравшими в себя жирные столбы дыма, поднимавшиеся над бесчисленными трубами Норд-Йорка.
Сейчас за окнами виднелись знакомые места – места, где они частенько играли с Сэмми. Хотя, наверное, всё-таки не играли – едва ли можно назвать их походы по подвалам и подземельям игрой.
Их обоих равно притягивали и высоченный маяк над обширной гаванью Норд-Йорка, и тёмные ходы рукотворных тоннелей. Молли и Сэм неутомимо обшаривали подвалы, стараясь отыскать спуск на более низкие уровни, – о лежащих под городом переходах среди уличных мальчишек ходило много всяких историй, главным образом, конечно, жутких.
Они с Сэмом запасались свечами, мелом, клубками бечевы – и спускались в очередную тёмную дыру. Как правило, она заканчивалась коротким глухим тупиком с гниющим мусором и прочими малоаппетитными добавлениями. Но иногда им везло, и подвальная дверь открывалась в настоящую подземную галерею, где с низких заплесневелых сводов капала вода, пальцы скользили по крошащимся порой кирпичам – а они с Сэмми крались и крались вперёд, сердце колотилось где-то в горле. Да, тогда она ещё не знала, каковы на вкус настоящие приключения…
Правда, Всеслав, когда выводил её к эллингу «Геркулеса», никакими опасностями озабочен не был. Да и Молли в тот момент не думала о страшноватых сказках, что рассказывались среди норд-йоркской ребятни.
А сказки были и впрямь недобрыми.
О заблудившейся дрезине.
О пропавших ремонтниках.
О живущих в тёплых глубоких тоннелях крокодилах, сбежавших из зверинца и поджидавших случайную жертву в мелкой воде клоаки.
О том, что там, где тоннели пронзили старое кладбище, творились совсем уж кошмарные вещи – там пропадали дети, схваченные чёрными руками-лапами, на миг высунувшимися из обычного на первый взгляд люка.
И все эти страшилки делали путешествия по подземельям особенно восхитительными. Страшными, да, но захватывающими.
Да, заблудившаяся дрезина… Молли слабо улыбнулась, вспоминая. Говорят, в глубинах пропадали даже паровики. А про дрезину рассказывали, что на ней пытался бежать от Особого Департамента некий магик, по долгу службы связанный с подземным хозяйством. Выбив ворота, он погнал мелкий паровичок в глубь тоннелей, куда вела узкоколейка.
Истории по-разному описывали, почему он так сделал и на что рассчитывал. Казалось бы, чего стоило Департаменту просто перекрыть другие ворота, ведущие на поверхность? Да и рельсы там проложены мало где…
«Но на самом деле не так!» – понижали голоса в этом месте рассказчики. На самом деле рельсов много, проехать можно много где, ибо это особая специальная дорога, проложенная, когда Норд-Йорк только строился, якобы для того, чтобы можно было быстро перебрасывать войска с одного края города на другой, – тогда на южных склонах Карн Дреда, совсем близко, гремели настоящие сражения с варварами (Молли не сомневалась, что в реальности никаких «настоящих сражений» на окраинах не было).
В общем, именно по этой, давно позабытой и позаброшенной, дороге и помчалась дрезина с магиком, и его не стали преследовать.
Разумеется, все ворота были закрыты и возле них поставлена стража. Но пропавшая дрезина так и не нашлась. Магик должен был бы, конечно, сгореть – или превратиться в чудовище, а уж потом сгореть, – и потому никто не стал гоняться за ним в тёмных лабиринтах. Ведь вреда он там всё равно никому не принесёт, разве что крысам.
А все люки в городе просто заперли крепко-накрепко. Это не так трудно, как кажется, – ведь в Норд-Йорке достаточно дворников.
…Прошло время, и о пропавшем магике стали забывать. Он не выбрался на поверхность, он никому не причинил вреда. Несколько месяцев спустя на ржавые рельсы узкоколейки спустилась партия офицеров Особого Департамента, а с ними – рабочие, инженеры, проходчики. Задача стояла отыскать место, где магик нашёл свой конец, разобрать завалы – но вместо этого, далеко углубившись в рельсовые тоннели, они встретили (здесь рассказчики делали страшную паузу…) движущуюся сама по себе дрезину, за рычагами которой никого не было.