Статьи

Теперь я возвращаюсь к "Лебединому озеру". Я, конечно, не знал, как оценить зрителей, которые пришли смотреть балет. Мне казалось, что они слишком похожи на меня самого. Я искал, но не нашел эту "первую группу на социальной лестнице", занимающую самое важное положение в обществе.

Исполнители в балете стремились танцевать как можно лучше. Они это делали не потому, что им платят большие деньги, а потому, что они видели, что аудитория все понимает и следит за их игрой. И хотя я восхищался балетом, но больше всего меня восхищали зрители: то, как они воспринимали балет, как они умели ценить его. Никто из зрителей не аплодировал из вежливости. Только тогда, когда действительно было на сцене что-то особенно замечательное, зрители аплодировали. Никто не оглядывался на соседа, чтобы реагировать на ту или иную сцену. И я понял, что оценка ваших зрителей самая объективная и правильная оценка. Казалось, будто все они настоящие критики, ценители искусства. Это были люди, воспитанные обществом, строящим коммунизм, люди, понимающие искусство.

Мне говорили, что революция в Советском Союзе дала каждому человеку чувство собственного достоинства, независимо от того места, которое он занимает на "социальной лестнице". Меня это качество действительно поразило - качество абсолютного равенства.

Когда мы вошли в самолет, напротив нас сидели шесть колхозников. На одном из них была узбекская тюбетейка, напротив меня сидел загорелый, сильный, мужественный русский человек. Еще один пассажир был довольно полный, добродушный, обладающий, видимо, большим чувством юмора. Они смотрели мне прямо в глаза, разговаривали со мной спокойно, не испытывая никакого чувства застенчивости.

Во время полета зашел разговор о том, в какой из республик Советского Союза лучше всего танцуют и поют. Каждый из пассажиров заявлял, что именно в их республике, в их городе поют и танцуют лучше всего. Поднялась какая-то женщина и сказала: "Вот у нас танцуют и поют - так это да!" Это была женщина из Ферганы, и многие с ней согласились. Узнав, кто я и откуда, она пригласила меня в Фергану, чтобы я сам убедился, как у них хорошо танцуют и поют. Короче говоря, во время встреч с советскими людьми я увидел в них огромное тепло, чувство товарищества друг к другу и ко всем остальным людям.

Я по своему складу романтик. Максим Горький тоже, мне кажется, был романтиком. Это не значит, что я хочу потерять из виду действительность, ни в коем случае! Но для меня действительность замечательна.

Когда я попал в Узбекистан, то поехал в Голодную степь. Чингисхан прошел по этой пустыне, и Тамерлан прошел через нее, но сотни лет люди старались избегать этой негостеприимной, сухой земли, лишенной воды и жизни.

Та Голодная степь, которую я увидел, благодаря рукам советского человека превратилась в райский сад. Огромные поля хлопка раскинулись на ней, и каналы, которые проведены в Голодной степи, больше, чем самая большая река в Австралии. Вся степь - зеленая. В колхозах и совхозах растут чудесные фрукты. Было время, когда ни одна птица не могла пролететь Голодную степь, а сейчас она звенит от птичьих голосов.

Освоение Голодной степи - один из величайших подвигов советских людей, это почти невероятно, это почти чудо!

Главный инженер строительства в Голодной степи рассказал мне, как они работают. На меня он произвел впечатление сильного человека, который знает свое дело и у которого есть воображение. Когда я смотрел на него, я все время думал: вот продукт советского воспитания, настоящий человек. Он рассказал мне о новых методах борьбы с засолонением почвы, о том, как каналы берутся в специальные трубы, как бурят почвы для того, чтобы отводить засолоненные воды, и т. д. Этот человек отличался тем качеством, которое я заметил у многих советских людей. В Советском Союзе им обладают все люди, умеющие по-настоящему мыслить и работать.

Это качество присуще детям. Не отсутствие опыта или знаний - не об этом я говорю, - это качество ребенка, который смотрит на будущее как на что-то прекрасное, всегда ждет от будущего еще и еще более прекрасного.

Это качество я видел и у писателя Маршака. Когда я разговаривал с Маршаком, я чувствовал, что передо мной сидит чрезвычайно значительный, интересный, большой человек, по-настоящему большой человек.

Маршаку все казалось чудесным, казалось, что будущее беспредельно, каждый день принесет что-нибудь новое, замечательное.

Цветок для ребенка, который он видит первый раз в жизни, - чудо. После того, как он видит цветы много раз, они начинают терять свое чудесное обаяние. Но для настоящих, больших людей, таких, как Маршак и многие другие советские люди, прекрасные явления, невзирая на то, что они встречаются часто, не теряют своей свежести.

В своей жизни мне приходилось встречать много калек. Можно сказать, что между нами, калеками, во всем мире возникают особые отношения солидарности, официально не оформленный клуб, товарищество. Это отношение основано на глубоком знании и переживании другого. Я знаю, что, когда человек на костылях смотрит на улицу, он видит каждую малую возвышенность, каждую ямку, он видит, какое это расстояние, какие трудности встретятся на, казалось бы, ровном тротуаре или мостовой. Например, для меня - человека на костылях пройти 100 ярдов - это огромное расстояние.

В западном мире калеки - это меньшинство, к которому относятся с некоторым пренебрежением и с опаской. Крепкому, здоровому человеку на Западе смотреть на калеку неприятно: он представляет себя на костылях, и ему делается страшно. Калеки, которых я встречал на Западе, - это обычно очень одинокие люди. Им нужно бороться за то, чтобы иметь друзей.

И вот я в Братске у Бориса Гайнуллина. Он встречает меня в кресле-коляске и приглашает пройти к столу. По его лицу, по широкой улыбке, по выражению его глаз я понял, что этот человек нашел свое место в обществе, он часть этого общества, неотъемлемая его часть. Я подумал: какой духовной силой должен был обладать этот человек, чтобы так мужественно принять то, что с ним случилось!

После того, как я поговорил с Гайнуллиным, я понял, что это не только его качество, это - качество общества, в котором он живет. Когда он лишился возможности ходить, для его друзей это было так же, как будто они сами претерпели это несчастье. Поэтому огромное бремя, которое должно было пасть на его плечи, пало на плечи сотен, тысяч, миллионов других людей. Для Гайнуллина, человека советского общества, не было ничего удивительного в том, что его друзья и товарищи, все общество относятся к нему так же, как и прежде.