Красная ниточка

— Постой-ка, никак, мои пожитки!

— Ну да, ваши. Трёхпалый просил передать.

Бабушка Дарима сказала без улыбки:

— Аккуратно он с тебя, сосед, рубаху стянул, ни дырочки.

Дед стал рассматривать рубаху, держа её перед собой.

— Кажись, это не моя. Мою в клочки подрал!

Сноха сказала:

— Бери, сгодится!

Старик побагровел, погрозил ребятам сухоньким кулачком.

— Ишь с ружьями прискакали, сунули нос да назад. А кому на его, сатану, идти? Нам с Санькой!.. Домна, давай ружьё! — Ругаясь, он надел рубаху, сунул ноги в опорки и спросил: — Костыль где?

— Трёхпалый взял, — сказал Курбат и отскочил от деда.

Бабушка Дарима вдруг рассердилась:

— Кто тебя учил над старшими смеяться? Ух и плачет по тебе отцовский ремень!

Но Курбат не испугался: он знал, что бабушка сама недолюбливает деда Чернякова.

— Иди-ка, парень, домой да берись за дело, — уже мягче сказала бабушка Дарима.

Показалась Лиза.

— Ребята! Вы медведя убили? — закричала сна подбегая.

— Хотели, — сказал Алеша, — да он совсем больной.

— Инвалид, — добавил Курбат. — Он лечится горячей водой. С него теперь вся шерсть слезет. Кому нужна такая шкура.

— Нет, вы мне всё по порядку расскажите, — настаивала Лиза. — Идёмте, я вас провожу.

ОСЕЧКА

Трёхпалый уходил из долины Тёплых ключей. Иногда он останавливался, слушал, склонив голову набок. Собака подавала голос. Была она ещё далеко, но Трёхпалый знал, что она идёт по его следу. Он пошёл на хитрость: долго брёл по речке, чтобы сбить собаку со следа. Дорогу преградили скользкие камни, наваленные между отвесных скал; вода между ними ревела, побелев от ярости.

Трёхпалый вышел на гальку, постоял, послушал. Лай собаки приближался. Медведь помотал головой и пошёл в гору. На этом склоне невозможно было укрыться от преследователей. Зато по ту сторону лежала укромная падь. В ней между глыбами скал густо росла трава и молодые деревца. В случае опасности можно было или спуститься вниз к речке, или уйти вверх к гольцам.

Собака лаяла уже на речке. Трёхпалый постоял, послушал и пошёл намеченной дорогой. По виду Трёхпалого нельзя было узнать, какой тревогой переполнилось его медвежье сердце. Двигался он как бы нехотя, морда выражала простодушие и довольство всем миром. Спустившись в падь, он наткнулся на след старого лося. Лось стоял где-то недалеко. След был совсем свежий. Трёхпалый безошибочно определил, где стоит лось, и пошёл в другую сторону. Между ними очень давно было заключено безмолвное соглашение не мешать друг другу. Лось тоже услышал шаги старого медведя, узнал его и остался на месте, поводя седыми ушами. Медведь уходил своей дорогой, но на берегу речки лаяла собака.

И лось, пощипывая верхушки молодых побегов, держался начеку.

Алёша с Курбатом бежали по тайге и тоже прислушивались к лаю Уреза. Сегодня они совсем не думали гоняться за Трёхпалым. После засады возле сруба с ванной медведь, казалось, покинул Тёплые ключи. А сегодня утром все поселковые собаки, почуяв близость медведя, подняли лай. Урез первым бросился в тайгу, увлекая за собой собачью стаю.

Мальчики собирались идти работать в коптильню, когда Трёхпалый взбудоражил собак. Взяв ружья, они побежали к Горячему ключу. У сруба им встретились собаки, их вёл Секретарь. Уреза среди стаи не было.

— О! Слышишь голос! — сказал Курбат. — Урез след взял. Пошёл влево от скалистой сопки, к речке. Нам теперь его не догнать.

— Всё равно надо идти. Урез его остановит и тогда неделю не отпустит.

— Если раньше его не задерёт Трёхпалый,

— Вот и надо выручать! — Алёша быстро пошёл, прислушиваясь к лаю Уреза.

Курбат не отставал от него, хотя ему очень не хотелось идти с Алёшей. Скоро пот стал заливать мальчикам глаза, колючие ветки кедрового стланика, пихты хлестали по лицу. Рой мошки вился над их головами. Но они не обращали на эти пустяки никакого внимания. Курбат, пересилив желание вернуться к прохладному Байкалу, загорелся охотничьим азартом.

— Ну, давай быстрей! — стал он покрикивать на Алёшу. — Так мы до вечера их не догоним!

Алёша побежал.

— Ну, зачем же бегом? — крикнул Курбат и побежал следом.

В это утро Санька Черняков тоже находился в тайге, Он вышел из дому на восходе солнца с мешком рыбы за плечами. Нёс он её в гольцы, чтобы продать там втридорога геологам,

Последнюю неделю Санька пьянствовал. Голова у него сильно болела, в глазах расплывались разноцветные круги.

Добравшись до Узкой пади, он сделал привал. Сварил чаю, прилёг отдохнуть и уснул. Во сне его чуткое охотничье ухо уловило лай собаки. Браконьер вскочил и увидел, как невдалеке, мелькая между стволов, пронесся серый лось. Лось бежал почти бесшумно, каким-то чудом не задевая ветвей рогами.

Черняков отошёл подальше от лосиного следа, чтобы не встречаться с ребятами: он узнал голос Алёшиной собаки и ждал, пока мальчики пройдут мимо.

— Носит вас холера, — прошептал он, опуская мешок с рыбой на землю, и тут в десяти шагах он увидел Трёхпалого.

Медведь тоже заметил его, но не сбавил шагу, не свернул в сторону, не встал он и на дыбы, а мчался прямо на него, низко опустив голову. Санька ухитрился вскинуть ружьё и нажать на спуск, но вместо выстрела услышал только два резких щелчка и с ужасом успел подумать: «Осечка!» Потянулся к ножу у пояса, увидел совсем близко медвежью морду, почувствовал страшный удар в левый бок и потерял сознание.

Вскоре показался и Урез. Почуяв Чернякова, пёс остановился, зарычал, обошёл стонущего браконьера и побежал дальше по следу. Он догнал Трёхпалого, когда тот, круто свернув в сторону, взбирался на каменную кручу. Урез прыгнул, куснул его за ляжку и отскочил. Трёхпалый сорвался с камня и погнался за Урезом. Пёс метнулся в сторону, сделал круг и, забежав сзади, опять укусил Трёхпалого за ногу. Так он проделывал несколько раз. Трёхпалый, поняв, что враг неуловим, перешёл к обороне. Он стал пятиться к скалистому склону сопки. Урез наседал, неистово лая.

Подойдя вплотную к камню, Трёхпалый сел. Урез стоял поодаль и время от времени гавкал на него. Медведь ещё раз попытался влезть по крутому склону сопки, и опять Урез куснул его. Трёхпалый скатился вниз и снова начал безуспешную погоню за собакой, которая всё время оказывалась сзади и пребольно кусала его за ноги. Устав, Трёхпалый занял прежнюю оборонительную позицию. Невдалеке послышались голоса мальчиков. Урез неистово залаял. Трёхпалый встал на дыбы, пошёл было на Уреза, но затем с необыкновенным проворством повернулся и полез на кручу. Урез повис у него на ноге. Трёхпалый, превозмогая боль, забрался на первый камень и достал бы Уреза зубами, если бы тот вовремя не разжал челюстей и на этот раз сам не скатился к подножию скалы.

Ребят окликнул Санька Черняков:

— Эй вы! — Он сидел в траве. — Ну, что стали? Натравили медведя, теперь вот тащите домой.

Мальчики, забыв про Трёхпалого, помогли Чернякову подняться и вывели на поляну.

— Все рёбра проклятый поломал. Вздохнуть не могу, — сказал он, опускаясь на землю.

— Ничего, может, ещё целые остались, — попытался утешить его Курбат.

— Остаться-то остались… Ну ничего, отдышусь… Ружьишко подвело, осечка, пистоны никуда… второй раз в это лето осечка.

Прибежал Урез и сел, часто дыша.

— Опять ушёл Трёхпалый, — сказал Черняков. — Не взять вам его, вот погодите, рёбра залечу… — Он с трудом поднялся. — Вот что, ребята, берите ружьё, мешок и айда потихоньку.

Курбат приподнял тяжёлый мешок, покачал головой, спросил:

— С рыбой?

— Да, малость прихватил, просили тут знакомые…

— С вами намаешься, а тут ещё рыба…

Алёша сказал:

— Ружьё возьмём, а рыбу не возьмём.

— Ну ладно. Она присоленная, не протухнет. Старика пришлю. Идёмте. Тут вот тропка есть, моя, прямая…

РАДУГА НАД СИНЕЙ ВОДОЙ

В полную силу цвёл кипрей. Когда Алёша с Лизой поднимались на пригорок, то перед их глазами расстилалось розовое озеро с зелёными островками берез, черёмух, елей, рябин. Вдали островерхими хижинами поднимались стога.