Гостомысл

— Да, в общем-то, нет! Мы поговорили с боярином и решили, что жениться они могут. Но жить станут вместе, когда ему наступит шестнадцать лет, — сказал воевода Йовка.

— Ну и правильно! — сказал князь. — Мы же женим их не для того, чтобы они спали вместе, а затем, чтобы получить из этого выгоду.

— Мы так и решили, — сказал воевода Йовка.

— А Гостомысл?

— Гостомысл это тоже понял, хотя...

— Что?

— Боярин прямо не говорил, но, судя по его намекам, решение князю далось нелегко.

Князь Вяйнемяйнен насупился.

— Мы не навязываемся в родство с кем-либо, — недовольно сказал он.

— Я не об этом. Словенский князь хочет породниться с нами, — сказал воевода Йовка.

— Так в чем же дело?

— Дело в твоей дочери, — намекнул Йовка на строптивый характер княжеской дочери и замолчал.

Князь молчал.

Он думал, что по древнему обычаю отцы не спрашивают у дочерей, за кого им идти замуж. Но когда любишь женщину, тем более дочь, весь мир перевернешь лишь бы им угодить. Не раз великие дела свершались только ради благосклонного взгляда любимой женщины.

— Я схожу к Кюллюкки и поговорю с ней, — наконец сказал князь.

— Князь, будь осторожен в разговоре с Кюллюкки. Тут прямотой не возьмешь, тут нужна хитрость, — сказал воевода Иовка.

— Я подумаю над этим, — самоуверенно сказал князь, вышел из комнаты и отправился в светелку дочери.

Однако чем он ближе подходил к комнате дочери, тем меньше у него оставалось уверенности.

Светелка княжны Кюллюкки состояла из нескольких комнат. В самой большой комнате, горнице, у стены стояло большое в человеческий рост зеркало.

Ни у кого такого зеркала не было, князь Вяйне купил его у купцов за великие деньги — сундук мехов отдал, да еще золота прибавил.

Теперь красавица Кюллюкки любила проводить время у зеркала в окружении подружек, дочерей бояр, заниматься рукоделием для дела, да вести тайные девичьи беседы для души.

Мужчинам вход в светлицу княжны запрещен, но на отца этот запрет не распространяется.

Зайдя в горницу, князь поцеловал в лоб дочь.

Кюллюкки бросила на него снисходительный взгляд, и князь почувствовал, что он уже откровенно боится, что если его высокомерная дочь закапризничает, то он не сможет настоять на своем.

Поэтому он придал лицу подчеркнуто суровое выражение и коротко сообщил, что ему надо переговорить с ней наедине.

Подружки тихонько хихикнули, — у женщин на свадебные дела особый нюх, — и, перебрасываясь многозначительными взглядами, вышли из горницы.

Князь собственноручно прикрыл за ними тяжелую дверь, — эти проныры — любительницы подслушать то, что не предназначено для их ушей, — однако, как ни странно, щель оставил.

Затем, продолжая сохранять суровый вид, но, уставившись на крупную жемчужину в ожерелье дочери, — так говорить ему было легче, — заговорил издалека:

— Дочь моя, тебе уже четырнадцать лет, в это время женщины начинают думать о замужестве...

— Отец! — перебила его дочь. —- Конечно, я думаю о замужестве...

Князь облегченно выдохнул воздух.

— Однако я думаю и о другом, — холодно продолжила Кюллюкки, — я красива, нет краше меня во всем карельском крае, а может, и во всей земле, так могу ли я выйти замуж за обычного человека?

Князь Вяйне обрадовался.

— Вот и я думаю, что пора тебе искать жениха... — сказал он.

Княжна надменно спросила:

— И кто же это может быть?

— Князь Гостомысл хочет послать сватов, — выпалил князь.

— Фи! — брезгливо сморщила нос Кюллюкки.

— Он тебе чем-то не нравится? — огорчился отец.

— Он же всего лишь сопливый мальчишка, ему только десять лет! — воскликнула Кюллюкки.

— Двенадцать. Он молод. Но этот недостаток слишком быстро проходит, — сказал князь Вяйне. — К тому же он князь.

— Он потерял власть, — сказала Кюллюкки.

— Это не страшно, с нашей помощью он ее вернет, — сказал князь Вяйне.

— Он недостаточно красив! — сказала Кюллюкки.

Князь открыл рот от удивления.

— Как это — недостаточно красив? —- спросил он машинально, затем проговорил: — Он нормальный мужчина, он смелый воин. Это он уже доказал в сражениях. А что касается внешности — разве может воин крутиться у зеркала подобно женщине и наводить на себя красоту? Во всем свете нигде такого мужчину ты не найдешь.

— Я не хочу в мужья сопливого мальчишку, — строптиво возразила Кюллюкки.

— Он не сопливый.

— Да какая разница.

— А кого же ты хочешь? — начал хмуриться князь Вяйне.

— Моей красоты достоин только бог, равный по красоте греческому богу Аполлону, — высокомерно проговорила Кюллюкки.

Князь ахнул:

— Да ты никак рехнулась девка!

Лицо Кюллюкки еще больше побледнело от гнева.

— Замуж за Гостомысл а не пойду, — отрезала она.

— Почему? — спросил князь.

— Я не выйду замуж даже за Солнце, Месяц, Звезду, тем паче — за прыщавого мальчишку! — сказала Кюллюкки, гордо задрав подбородок.

Князь растерялся, попыхтел с пару минут, затем сказал:

— Ладно, я все понял — это твоя дурь в тебе говорит. Я сейчас уйду, но ты подумай вот над чем, — все, что мы имеем, мы имеем благодаря отцу Гостомысла князю Буревому. Он брал малую дань, защищал нас от врагов. Даны прогнали князя Буревого, и сын его оказался в печальном положении. Теперь он готовится воевать с данами и просит нашей помощи. Если мы ему не поможем, и даны останутся, то весной они придут воевать нас, и все, что мы имеем, мы потеряем, потому что Гостомысл наш друг, а даны жестокие враги. Ходят слухи, что они жестоко казнили городских старшин в городе. Вот и выбирай: стать ли тебе женой нашего друга Гостомысла, который будет тебе защитой и опорой, который будет холить тебя и беречь, и стать матерю князей словенских; или обидеть его и стать рабыней какого-либо грязного и вонючего дружинника. Даны даже жен своих держат, как рабынь — хуже, чем скот. И не забывай — ты пока княжна!

Кюллюкки, обливаясь слезами, упала в кресло.

А князь Вяйнемяйнен, закончив речь, в сердцах развернулся и решительно вышел. Резко распахнув дверь, он едва не сшиб с ног девицу, которая, без сомнения, подслушивала разговор.

Девицы взвизгнули, и порхнули в стороны, словно перепуганные воробьи.

Князь едва успел поймать одну из них за руку.

Он знал, кого ловил. Это была Ловхи — самая близкая подруга княжны. Она была старше и опытнее Кюллюкки, и та прислушивалась к ее мнению.

— Идем, Ловхи, ты мне нужна, — решительно сказал князь и повел Ловхи по коридору.

— Как поживает твой отец? — спросил князь.

— Батюшка болеет, — сказала Ловхи.

— А я думаю — что-то не вижу его, ~ сказал князь. — Жаль. Надеюсь, скоро выздоровеет.

— Не знаю, — сказала Ловхи, и в ее глазах блеснули слезы. Князь остановился в подходящем уголке, где их никто не мог подслушать.

— Ловхи, у тебя же две сестры, а братьев нет?

— Братьев нет, а сестры еще маленькие, — сказала Ловхи.

— Плохо вам без мужской руки, — сказал князь.

— С мужчиной было бы легче. Да где же его взять? — сказала Ловхи.

Князь окинул ее оценивающим взглядом.

— Девушка ты красивая... Сколько тебе лет?

— Восемнадцать.

— Жених есть?

— Нет, — покраснела Ловхи.

— А почему никто замуж не берет? — удивленно спросил князь.

— Отец болеет, вот-вот умрет. А богатств он не накопил, — сказала Ловхи.

Князь укоризненно покачал головой.

— Ну и парни пошли. Мы женились на девушках по любви. А они, ишь, по богатству девиц выбирают.

Ловхи совсем смутилась.

— Ладно, — сказал князь, — помогу я тебе с женихом.

Ловхи ахнула и едва от радости не упала на колени. Князь успел ее подхватить.

— Красивого жениха подберу. Богатого, — пообещал князь.

— Спасибо, батюшка князь. Все, что пожелаешь, сделаю. — ухватила Ловхи за руку князя, и стала ее целовать.

— Ладно, ладно, — сказал князь, убирая руку. — Только и ты мне помоги.

— Чем могу помочь? — спросила Ловхи.