Тень берсерка

— Что, с ума сошел? — вызверился рано обрадовавшийся Рябов.

— Получит, — улыбаюсь я, — а куда он денется? Он ведь мечтал вжучить полковника Нестеренко. Свои погоны к телу ближе. При любой власти. У нас же менты вне политики.

Несмотря на мое предложение, которое пришлось Рябову не по вкусу, он сумел улыбнуться. Да у нас даже дети политикой занимаются, сами не ведая того. Спасибо дорогому губернатору, что он лично позаботился о подаче топлива в наш интернат! Благодарим мэра за дискотеку! Невольно вспоминается: «За детство счастливое наше спасибо, родная страна». Правда, в те времена я, в отличие от прочих, исключительно про себя пропагандировал стихи собственного изготовления: «Спасибо партии родной, что я пока еще живой!»

Уже в те годы нынешний господин губернатор активничал в рядах товарищей прорабов коммунистической стройки. Как после этого его не поддержать? Он ведь не ренегат и перерожденец, которых сейчас развелось великое множество вместе со вшами в общественном транспорте. Константин Николаевич до сих пор сохраняет преданность идеалам молодости и, кроме всего прочего, является моим постоянным клиентом.

В конце концов, кто, кроме него, сумел бы приобрести у меня старинный гарнитур из бриллиантов с алмазами? Эти веселые нищие, обзываемые «новыми», что ли? Да и демократы из старой гвардии до сих пор не врубились: красота спасет мир, им вместо картин и по-настоящему дорогих бриллиантов подавай дешевый коктейль на Канарах, дальше «мерса» фантазии не распространяются. И новых бизнесменов, этих комсомольских мальчиков, к тому же приучают. Те по инерции берут с них пример, всю жизнь только этим и занимались. Так что никому не позволю издеваться над человеком, который, сколько себя помню, столько и горит на благо людей, лишь бы ничего путного не делать. Прямо-таки пылает десятилетиями, не хуже легендарного Феникса, еще одной бессмертной птички.

— Всем будет хорошо, — окончательно расставляю точки над пресловутым «i». — Особенно нам. Если, конечно, мой нервный припадок получит свое продолжение. До окончания выборов, как ты того требуешь. Ну что, Сережа, пора собираться? Схожу в гости, рассчитаюсь с отработавшим свои деньги честным ментом, а завтра...

— Сегодня. Сегодня вечером уедем, — твердо говорит Рябов. — У тебя на все есть ответ. Даже противникам губернатора. Знаю, что задумал. Сейчас подвяжешь разгром преступной группировки к своему появлению в Косятине...

— Тем более, Вершигора в нем был крайне заинтересован, — напоминаю Сереже.

— Но разве это главное? — встает из кресла Рябов. — Нет. Подумаешь, сохранить равновесие в сложившейся ситуации. Предвыборной, конечно. Ты же считаешь: на это любой дурак способен. Зато помахать топориком...

— Не говоря уже — побывать в спецхране... — напоминаю Сереже и не без удовольствия добавляю: — Кстати, я ведь тебе говорил, что мне могут потребоваться твои конторские кореша...

— Прекрати! — чуть ли не в приказном порядке бросает Рябов. — Ты что, такой клубок навертеть хочешь, из которого никому нет выхода?

— Кроме нас!

— А нам с людьми работать. Не на необитаемом острове живем. Представляю себе, что начнет твориться! Грифон покоя не дает? Хочешь и его сюда пристегнуть? Думаешь, не понимаю... Да, менты и госбезопасность всегда не любили друг друга. Но не до такой степени, чтобы сцепиться тебе на радость. Не будет этого!

— Будет, Сережа. Они же вне политики. Как и армия.

— Что? — заметно перекосило Рябова.

— Успокойся, насчет армии у меня задумок пока не возникло. И вообще, Сережа, у нас сейчас другие проблемы.

Рябов схватил мой окурок, брошенный в пепельницу, и принялся гасить его с таким ожесточением, словно от этой успешной операции зависело дальнейшее существование фирмы.

— Проблемы? — переспросил Сережа. — Да ты эти проблемы на ровном месте создаешь. Даже сейчас.

— А кто мне вешал лапшу, что Решетняк — Грифон?

— Между прочим, я потом сам тебе сказал...

— Сережа, — решительно прерываю это чистосердечное признание. — Ты знаешь, кто Грифон?

— Нет, — Рябов превращается в саму непроницаемость.

— Слушай, ты у чекистов на полставки не устроился? Насчет Вершигоры я уже не сомневаюсь. И в конце концов...

— Лучше скажи, откуда узнал, что тот мент замочил Будяка?

— Будяка замочил Грифон. Васька на него не тянет. По многим причинам, в том числе — возрастом.

— Тогда отчего ты сказал Маркушевскому, что убийца — Васька? И почему он не стал опровергать твоих слов?

— Потому что это правда. К тому же один труп на Ваське есть. При состоянии нынешнего правосудия количество убийств потеряло всякое значение для вынесения приговора. И вообще, Сережа, мне кажется, ты переобщался со своими дружками-ментами. Для меня убийцей является отдающий приказ, а не тот, кто его выполняет. Впрочем, к нашему делу это суждение отношения не имеет. Нет, ты хватки не теряешь, но я работал на отвлечение, общался со многими людьми, а потому, в отличие от тебя, догадываюсь, кто такой Грифон.

— Доказать можешь? — специально подставляется Сережа, чтобы я еще раз поведал ему, насколько повлияло на Рябова общение с ментами. Вместо того, чтобы удовлетворить Сережино любопытство, я деланно зевнул и окончательно его успокоил:

— Вернемся в Южноморск, прогоним ситуацию с губернатором. Окончательно. Быть может, придется продолжить курс лечения. Одному, вот что самое приятное во всей этой истории. Иди, Сережа, собирайся, домой пора. Ну этих грифонов к губернаторам. Заедем к Олегу, отдадим долг и через несколько часов будем дома. Деньги у тебя остались? За заслуги дедушки с внучкой рассчитался?

Рябов недовольно засопел и молча кивнул головой.

— Ну и ладно. Да, премируй Красную Шапочку за ее героизм, проявленный...

— Уже премировал, — мгновенно понял, куда я клоню, предусмотрительный Рябов.

По-видимому, все-таки старею, становлюсь сентиментальным. Наверное, впервые в жизни воспринял близко к сердцу проблемы борьбы за народное счастье, стоящие перед любимой Аграрной партией.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Было бы наивным предполагать, что Рябов не будет стремиться составить мне компанию во время визита в хлебосольный дом майорши Валентины. Вполне откровенно поведав тщательно следящему за собственным здоровьем Рябову, какой непоправимый вред приносят человеку кровяные колбасы, сальтисоны и водка, настоянная на осиновых стружках, я решил не подвергать жизнь Сережи опасности и вызвал на себя возможный огонь в желудке в качестве последствий приятно проведенного вечера.

Толкнув вперед немного прихваченную снегом калитку, я побрел через подворье, не обратив особого внимания на громадного кавказца, захлебывавшегося в громком лае. Толку от дворовой овчарки было не больше, чем от донельзя расплодившихся двуногих охранников. Для того чтобы достать меня, ей требовалась самая малость — перервать цепь гораздо толще той, которой Прометей был прикован к одной из гор родины чуть ли не выскакивающего из собственной шкуры пса. Овчарка гавкала простуженным голосом не тише заслуженного артиста. Она стремилась не столько отпугивать всевозможный криминалитет, сколько доказать хозяевам, что полностью отрабатывает нелегким трудом ежедневную пайку.

Мое прибытие было ознаменовано торжественным салютом внезапно полыхнувших огнем электрических лампочек в доме. По всему видать, сегодня ужин при свечах не состоится, однако начало плановой подачи электроэнергии меня отчего-то не обескуражило.

Сквозь слегка запотевшие стекла я увидел Олега, идущего к двери. Он на ходу надевал спортивную курточку поверх некогда считавшейся развратной из-за надписи на английском языке майки. Мог бы, между прочим, и галстук нацепить ради гостя. Если бы майору в ментуре вручали Почетную грамоту нового образца, попробовал бы он заявиться в спортивной курточке за столь высокой наградой, на которую только и способна отчизна. Или честный мент стремится показать с помощью спортивной формы: пресловутая грамота — куда более ценное признание заслуг перед обществом, чем премия за ударный труд? Я уже чувствую себя элементарным спонсором, тоже еще событие, никакого торжества при вручении, вдобавок честный мент не станет лупить себя в грудь, как приложит все силы, чтобы его работа по изничтожению бандитизма и коррупции стала еще плодотворнее. Он, как бы между прочим, примет сумму, равную жалованью за тридцать лет непорочной службы, и будет прав. Свои деньги майор  Саенко отработал до последнего цента.