Страница 22 из 74
Скрипя по укатанному снежку, к крыльцу отеля подкатила старенькая «Волга» с белорусскими номерами, из которой выпорхнула сказочная девушка моей мечты в красной шапочке. Она немного повозилась с замком багажника и достала из него две пары обледенелых лыж. Неужели потянет их в свой номер? К чему такая предосторожность, вряд ли местные аборигены совершат ночной налет на автомобиль столь редкой модели исключительно ради того, чтобы разжиться парой лыж. Здесь деревьев полно, лес кругом. Не то что в окрестностях Южноморска, где через пару лет от посадок останутся одни воспоминания в связи с ценами на уголь и доходами колхозников. Вот там бы эти лыжи точно на дрова пустили, тем более, в хозяйстве они столь же остро необходимы, как коньки.
Из-за руля «Волги», кряхтя, выбрался румяный, по-детски пухлощекий дядя, приветливо улыбнулся и сказал:
— Добрый вам вечер.
Мне хотелось ответить: «И вам того же тем же местом», однако сдержало присутствие Красной Шапочки. Девушка смотрела на меня с тем же выражением на задорном личике, как в прошлый раз, когда я справлялся с обязанностью уборщика отеля.
— Вечер действительно добрый, — отвечаю незнакомцу и не удерживаюсь от вопроса: — А вы, простите, любите совершать в темноте лыжные прогулки?
— Карбюратор забарахлил, пришлось повозиться. Спасибо, Аленка помогла. Она просто молодец, ей бы мужчиной родиться...
— Дедушка! — в голосе Красной Шапочки послышался упрек.
Я полностью разделял ее точку зрения. В качестве мужчины Красная Шапочка вряд ли бы вызвала у меня неподдельный интерес, несмотря на изменение сексуальных ориентиров общества до такой степени, что очень многие с радостью устанавливали бы в своих домах под Новый год исключительно голубые ели. Сегодня такое удовольствие стоит около двухсот долларов; мне оно, конечно, по карману, однако предпочитаю этим елям традиционные елки зеленого цвета, а красных шапочек — голубым принцам.
— Позвольте представиться, Филипп Евсеевич Чекушин, подполковник в отставке.
Свое отставное звание дядя Филя чеканил с такой гордостью, словно это был чин, следующий после фельдмаршала. Мне захотелось вытянуться перед ним во фрунт и отрапортовать по всем правилам, но, к великому несчастью, мне не пришлось отбывать срок в армии, а значит, хвастать больше нечем.
— Чайку не желаете? — добродушно улыбнулся бывший защитник родины от империалистической агрессии.
Я легко согласился на чаек. Что может быть лучше крепко заваренного чая после экскурсии в будяковскую баньку с приложением из местного продукта под названием «Спотыкач»? Спотыкаться мне не пришлось. Ни в разговоре с Будяком, ни после бутылки, но чай — это именно то, чего не хватает для полного счастья в жизни, если учитывать, что дедушка и внучка занимают один номер.
К действительно прекрасно заваренному «Липтону» я получил вприкуску самый настоящий понос. Не более чем словесный, напавший на Чекушина, безостановочно в течение получаса выдававшего остро интересующую меня информацию о событиях в Анголе, работе в КБ генерала Калашникова и лечении подагры нетрадиционным лыжным способом. Я терпел это ради Аленушки, прекрасно осознавая грозящую опасность. Еще час монолога — и вполне могу заделаться чуть ли не ее братцем по имени Иванушка на стадии преобразования в козленка. И никакой лужи в отпечатке козлиного копыта не требуется, «Липтона» за глаза хватит.
После мемуаров отставника о недавнем посещении госпиталя мне еще острее захотелось не все тех же сказочных аналогий с козлиными экспериментами, а реалий жизни. Было бы здорово, чтобы на товарища подполковника в отставке вместо словесного поноса напал самый настоящий и он устремился на пару часов напрягать вместо меня унитаз в тщательно закрытом сортире. Тогда можно было бы попытаться сделать Аленушке воистину сказочное предложение.
Однако такого счастья мне не улыбнулось, а потому я решил найти путь к сердцу внучки ветерана Чекушина обходным маневром, самым бестактным образом не согласившись с тем, что товарищ Калашников — наиболее умный человек, с которым довелось встречаться подполковнику на своем усеянном подвигами жизненном пути.
— Я бы не сказал, что знаменитый конструктор — очень умный человек, — не без удовольствия прерываю восторги отставника.
Ну какой «Липтон» способен вызвать у подполковника такую обильную испарину? Скромно промолчу о моем главном достижении, выразившемся в его кратковременной потере дара речи.
— Отчего вы так считаете? — наконец-то выдавил из себя ветеран, одаривая меня таким добрым взглядом, как будто я в свое время дезертировал из его части.
Правдивого ответа Евсеевич не дождался.
— Мне кажется, что товарищ Калашников мог бы принести нашей родине еще большую пользу, запатентуй он свое изобретение. И тогда сегодня экономическое положение народа не было бы таким тяжелым. Насколько мне известно, его автомат изготавливают в семидесяти странах мира. Представляете, если бы с каждого ствола народ получал хотя бы доллар? Никаких кредитов у этих западных хапуг не требовалось бы!
Аленушка заинтересованно посмотрела на меня. Видимо, впервые в жизни в присутствии ее деда какой-то человек сумел сказать так много слов подряд. Лицо товарища Чекушина сияло, словно я произвел его в полковника в отставке.
— Ну а что касается прообраза автомата, о котором вы упоминали, — воодушевляюсь я, стремясь теперь уже больше произвести впечатление на Аленушку, — то, к сожалению, также не могу с вами согласиться. Это, конечно, мало кому известный факт, однако первое многозарядное ружье появилось еще в середине семнадцатого века.
— Не может быть! — привел веский аргумент в качестве своей правоты Евсеевич и припал к чашке с дымящимся «Липтоном».
— Мне самому было трудно поверить, однако это так. Как-то довелось держать в руках старинное оружие. Двадцать девять пуль в цевье, всего на одну меньше, чем в рожке автомата Калашникова. А магазин для пороха находился в прикладе. Это ружье изобрел Питер Кальтхофф. И вот что он придумал: вмонтировал в предохранительную скобу транспортер, переносивший порох из магазина в переднюю часть замка. Казенный блок приводился в движение поворотом предохранительной скобы. В нем находились три каморы. С их помощью необходимая порция пороха и свинцовая пуля подавались в канал ствола.
Я чуть было не проговорился: в отличие от Калашникова и Министерства обороны СССР, Кальтхоффу уже в первой половине семнадцатого века хватило ума запатентовать свое изобретение, но вовремя остановился.
— Вы эксперт по оружию? — спросила Красная Шапочка, смотрящая на меня с явным любопытством.
— Нет, — откровенно признаюсь девушке, чтобы информировать ошарашенного деда.
— А где вы работаете? — полюбопытствовал отставник.
По твоим понятиям, друг Евсеевич, я не работаю, а пью кровь народа и вытягиваю из него последние жилы. Разве ты сумеешь себе представить, чем еще, кроме этого, может заниматься генеральный директор крупной коммерческой фирмы.
— Я филолог, — говорю абсолютно чистую правду. — Занимаюсь исследованиями.
«Хорошеньких девочек, старинных картин и окружающей среды», — это уже добавляю про себя.
— А какими именно? — пришла на помощь дедушке Красная Шапочка.
— Моя профессия — исследование сказок и фольклора, — откровенно признаюсь Аленушке, подспудно имея в виду изредка просматриваемый телевизор и ахинею, печатающуюся на страницах независимой от общественного мнения и здравого смысла прессы.
— Диссертацию защитили? — спросил о самом главном для науки Филипп Евсеевич, и я пожалел, что не купил себе звание академика. Было бы здорово положить сейчас на стол визитку размером с футбольное поле. Дядя проникся бы еще большим уважением, чем при упоминании о ружье, а главное, внучка такой факт без внимания не оставила. Правда, сейчас девочки все больше не на академиков клюют, а на таких, как я, но, увы, приходится совмещать несовместимое из-за присутствия дедушки.
«С моими наклонностями не докторскую, а ветеринарскую защищать», — подумал я и неопределенно ответил: