Муравейник

— Ты вот что, прапор, — сказал Стёпка Платонову. — Как полезем на нейтралку, командуй. Но как только доберёмся до лаза — забудь. Дальше я поведу, понял?

— Он т-точно есть, лаз? — голос у Платонова по-прежнему срывался.

— Точно сейчас ничего не бывает. Кроме времени. Сколько там на твоих?

— Без д-двух восемь.

— Ладно.

Стёпка замолчал. До лаза — уходящего под землю хода в бывшую станцию метро «Дачное» — по прямой было километра полтора. С учётом, что придётся пробираться через развалины — вдвое больше. Одолеть надо за полчаса, столько обещал продержаться капитан. Если не успеют, их обнаружат и прикончат наверняка. Испепелят лучевым разрядом, сгустком антиматерии или ещё какой дрянью. О вооружении противника ополченцам рассказывал очкастый дядька, доставленный на передовую прочитать доклад про то, от чего предстоит подохнуть. Стёпка слушал вполуха: чем именно для него всё закончится, было без разницы. Если… не дал додумать обрушившийся с юга раскатистый рёв.

— Пошли, — рявкнул Платонов.

Стёпка, закинув за спину АКМ, выскочил на нейтралку. Петляя по развалинам, группа устремилась на север. Быстрее, быстрее, ещё быстрее, отчаянно било в висок. Ещё быстрее, ещё.

— Вот они, суки! — заорал за спиной Корефан. — Падлы, гниды позорные!

Стёпка на секунду остановился, задрал голову, замер. С десяток муравьиных сомбреро зависли в зените, на них пикировали сверху звенья истребителей и штурмовиков, снизу нащупывали прожекторами, огрызались снарядами зенитные батареи.

— Вперёд, — заорал Корефан. На секунду его хищное, с раззявленным в крике ртом лицо оказалось вровень со Стёпкиным. — Рвём когти, кореш, к хренам, к мать-перематери.

Сомбреро прошили окружающее пространство тонкими бледно-розовыми лучами. Вспышка поглотила вывернувшийся из пике штурмовик, луч надвое развалил решившийся на таран истребитель.

Грохот и рёв стихли, когда до лаза осталась какая-то сотня метров. Стёпка на бегу оглянулся. Сомбреро одно за другим уходили, набирая скорость, в облака, растворялись в небе.

«Ну же! — подстегнул себя Стёпка. — Давай!».

Обдирая ладони о бетон, он подтянулся на вывороченном из земли блоке, перевалился по другую его сторону. Лаз был рядом, Стёпка наизусть заучил отснятую с воздуха карту. Вон за той конусообразной кучей мусора.

Чикин бросился к ней, сзади в затылок тяжело хрипел Корефан. Стёпка обогнул кучу, обернулся, поджидая остальных. Платонов, полусогнувшись, преодолевал завал метрах в пятидесяти позади. Коля Довгарь отставал, его длинная нескладная фигура появилась в прорези между двумя вставшими на попа бетонными блоками и вновь исчезла.

— Быстрее, мать вашу, — прохрипел Корефан. — Ох, мля…

Сомбреро, вывернувшись из облаков, понеслось по параболе вниз.

— В лаз! — заорал Стёпка. Рванулся, увлекая за собой Корефана.

В косо уходящую под землю штольню они нырнули одновременно — головами вперёд. Стёпка извернулся, упёрся ногами в стену, выглянул. Платонов был в пяти шагах, он задыхался и едва семенил, глядя на Чикина круглыми от ужаса глазами.

Сомбреро стремительно опускалось. Оно замерло в тот момент, когда Стёпка, ухватив Платонова за руку, втянул его в лаз. В следующий момент тонкий розовый луч стрельнул из сомбреро к земле. В том месте, где был Коля Довгарь, надулся и лопнул грязно-лиловый пузырь.

— Вниз! — надрывая глотку, заорал Стёпка.

Корефан, матерясь на ходу, уже на карачках сползал по наклонной. Ухватив Платонова за ремень, Стёпка метнулся вслед. За спиной вздыбилась и с грохотом обрушилась земля — вход в штольню перестал существовать.

Спускались в спешке, хотя непосредственная опасность уже миновала. Когда поверхность под ногами стала, наконец, ровной, Стёпка скомандовал привал.

Корефан достал из-за пазухи сигареты, раздал по одной, поднёс прикурить.

— Не дожил фраерок, — сказал он, глубоко затянувшись и сплюнув под ноги. — Не успел посмолить.

Вот тебе и эпитафия, покойный Николай Довгарь, подумал Стёпка. Заплевал окурок, поднялся. Сколько же их было, покойников, за последние три месяца. По слухам, на настоящий момент в России остался в живых каждый третий. Говорили, что в США и в Китае ещё хуже, а в Европе так вообще труба. Стёпку, однако, ни США, ни Китай не интересовали. Его вообще мало что интересовало, кроме одной навязчивой мысли: «как же так получилось?».

В ночь на четырнадцатое августа он, посмотрев по телевизору «Новости», лёг спать пораньше. Диктор ни словом не обмолвился о том, что вот уже двое суток прорывалось с радиоканалов, газетных страниц и просто из уст в уста. О том, что к Земле направляется упорядоченная группа неизвестных объектов, движущихся со скоростью в три четверти световой.

Проснулся Стёпка от грохота. Второпях, обмирая от страха, оделся и по лестнице слетел с пятого этажа вниз. От дальнейшего в памяти остались лишь фрагменты. Зарево. Горящие, рушащиеся здания. Охваченные паникой мечущиеся люди — толпа, давящая упавших, рвущаяся из города прочь. И истерический, заполошный, стелющийся над землёй вопль «Пропали!».

По тоннелям метро к центру пробирались почти сутки. Смрад от разлагающихся трупов проникал сквозь респираторы, ввинчивался в ноздри, доставал до нутра. Сколько же их было, отрешённо думал Стёпка, пробираясь, протискиваясь между стеной тоннеля и вагонами сошедшего с рельсов смятого покорёженного поезда. Сколько кинувшихся в надежде спастись под землю и не достигнувших, не добравшихся, не дошедших.

Ближе к центру смрад стал утихать, потом и вовсе сошёл на нет. Здесь скрыться под землёй попросту не успели, наверху всё живое погибло разом, в одночасье…

На исходе первых суток Стёпка начал узнавать хоженые места, затем и вовсе хорошо знакомые. Здесь бывать ему приходилось неоднократно, по этим проходам чёрные археологи пробирались в поисках ведущих в подвалы старых домов штреков и штолен.

— Над нами Лиговка, — сказал Стёпка, сориентировавшись. — Впереди Площадь Восстания, Московский вокзал, рядом «Маяковская». Часа за два дойдём, переночуем, утром полезем наверх.

Утром Стёпку растолкал злой, не выспавшийся Корефан.

— Дубак в отказ пошёл, — цыкнув слюной сквозь зубы, процедил он. — Не хочет, падла, на дело идти.

Платонов сидел, руками опёршись о землю и привалившись спиной к тоннельной стене.

— Не пойду, — едва слышно выдохнул он подступившему Стёпке. — Шансов нет, ни единого. Нас враз обнаружат и уничтожат. Если уж на нейтралке засекли, то здесь как пить дать. В центре, в самом логове. А если даже обнаружат не сразу, всё одно конец. Как мы его брать будем, муравья?

— Руками, сука, — вызверился на прапорщика Корефан. — Выследим и руками возьмём. Добраться бы только, я его, гада, один повяжу, падлу, гниду позорную.

— Да тебе к нему даже приблизиться не дадут. «Руками», — передразнил Платонов уголовника. — От тебя пшик останется, едва они засекут. От нас всех пшик останется.

— Всё, хватит, — сказал Стёпка твёрдо. — Пшик, значит, пшик. Собираемся. Рюкзаки здесь оставим, наверх пойдём налегке.

— Я не пойду! — взвизгнул прапорщик. — Лучше тут подохну.

Корефан, исподлобья глядя на прапорщика, вытянул из-за пояса финку.

— Не надо, — Чикин ухватил уголовника за предплечье. — Пускай остаётся. Если возьмём муравья, будет его тащить. Пошли.

На платформу станции метро «Маяковская» Стёпка выбрался первым. Посидел на корточках, оглядываясь, затем за руку втащил напарника.

— Ни себе хрена, — присвистнул Корефан. — Гадом буду, никак не думал.

Стёпка кивнул. Станция практически не пострадала. Если не считать, что было безлюдно и не горел свет, выглядела она как обычно, словно никакого вторжения и массового истребления не было.

Скрываясь за колоннами, прокрались по платформе к эскалаторам. Стараясь неслышно ступать, взобрались по ступеням наверх. Переглянулись удивлённо — вестибюль был целёхонек. По-пластунски доползли до выхода на Невский.

— Вот это да, — ахнул Стёпка, выглянув наружу.