Страница 8 из 10
А он так смотрел на меня и так улыбался, будто с мороза вышел на солнце.
Похоже на безумие, знаю, но ему так комфортно в собственном теле, что и я начинала чувствовать себя так же.
***
Сегодня вторник.
Это уже второй вторник с момента моего приезда, а приехала я в четверг.
– Так ты тут уже работаешь, или как? – интересуется Оливер, положив перед собой стопку комиксов.
Я отрываюсь от чтения «Танкистки», которую мне дал почитать Дилан, чтобы я оценила «все нюансы характера ее героини», и мы потом бы обсудили, когда он вернется. Я и не знала, что в комиксах бывают нюансы характеров героев.
Оливер ждет, но ответить мне нечего.
– Честно говоря, я и сама не понимаю, что тут делаю, Оллс.
Он молча улыбается, и понимаю, что отчетливо видит в моих глазах следующий вопрос: «Какого хрена вообще происходит?» – но решает не наседать.
– Вообще-то, я не против, – уверяет он. – В присутствии тебя и Лолы дела идут гораздо лучше.
Отложив книгу, я оглядываюсь по сторонам.
– Мне тут нравится. И нравится… быть тут с тобой целый день.
Оливер со смехом обходит стойку и перебирает почту.
– Ну да.
– А что?
– Это мило, конечно, но думаешь, я поверю, что ты тут ради меня?
– Ты о чем? – не особенно убедительно спрашиваю я.
– Ты все свое время проводишь вон с этим, – он показывает на Дилана, снимающего верхнюю коробку с большой стопки. – Когда я пришел вчера сюда, ты меня даже не заметила. Вы сидели рядом, смотрели что-то в его телефоне и смеялись.
– С ним весело, – опустив взгляд, я подергала выбившуюся ниточку на своем свитере. – Никогда раньше я не встречала таких, как он. Мы можем обсуждать самые странные вещи, а он умудряется превратить это в увлекательный разговор. Он на многое смотрит по-другому.
Оливер фыркает.
– Да уж.
– Я серьезно, – я беру из стопки один конверт. – Вот про этот конверт мы с тобой скажем только то, что он голубой и что это собственно конверт. А Дилан рассказал бы историю о том, как он в детстве ездил на бумажную фабрику, и что там использовали специальный краситель, чтобы получился именно этот оттенок голубого. Что перья такого же цвета бывают у голубей, они водятся в Гималаях, или где-нибудь еще, и что ощущение текстуры этой бумаги и этот голубой цвет мысленно возвращает его туда. В смысле, на бумажную фабрику, а не на Гималаи, – уточняю я.
– Он тебе, наверное, еще наболтает, как порезался бумагой, когда однажды закрывал какой-нибудь конверт своим членом, – добавил Оливер. – И понаблюдав за вами в эти дни, предположу, что ты после этого рассмеешься и спросишь разве что, какого цвета был тот конверт.
Вернув конверт в стопку, я снова оглядываю магазин. Да, наверное, я бы так и сделала, просто чтобы он не переставал рассказывать.
Скрестив руки на груди, Оливер прислоняется к стойке.
– Он тебе нравится.
Я обдумываю это, наблюдая, как играют мышцы спины Дилана, когда он тянется за другой коробкой, и как футболка обтягивает его торс. Внешне он противоположен моему любимому типажу мужчин – хоть и красив, но слишком небрежен. Но у него большое сердце, а интеллект, кажется, еще больше.
– Возможно, – отвечаю я. – Это плохо?
Шагнув ко мне, Оливер обнимает меня за плечи.
– Ни в коем случае.
– Но, наверное, ко мне он относится не так, – прикусив нижнюю губу, продолжаю я. Словно выбрав момент, Дилан возвращается в переднюю часть магазина и, улыбнувшись мне, поднимает разрезанные коробки, чтобы отнести их а подсобку. Присвистнув, он кричит:
– Просто несу пару коробок, нет-нет, не обращай на меня внимания, милая Перри…
Оливер смеется и качает головой.
– Скажем так, я думаю, ты не угадала. Вот прямо совсем.
НеДжо
В эту пятницу все будто вымерли, и я удивлен, что никого не нужно выгонять, чтобы закрыть магазин.
Я достаю из кармана ключи, позвенев ими немного.
В читальном уголке сидит только Перри, уткнувшись в «Нимону».
Это отличный комикс, и читается легко, поэтому она никак не могла оказаться в первой трети книги, даже с ее уровнем английского.
Она тянет время.
– Ну привет, – усевшись рядом с ней на диване, говорю я.
Перри отрывается от чтения и, откинув голову на спинку, смотрит на меня спокойным пристальным взглядом.
– Привет.
Последние полторы недели прошли… в напряжении.
Она часто и подолгу была здесь, по большей части разговаривала со мной. И меня не покидало странное чувство, будто в ее лице у меня появился новый таинственный лучший друг, и я не совсем уверен, за какие это мне заслуги.
Ни слова протеста с моей стороны, прошу заметить. Я просто пиздец как восхищен. Но в то же время я знаю, что скоро она возвращается во Францию, и не имеет значения, насколько приятно мне с ней может быть, я все же побаиваюсь, как будет ощущаться воспоминание об этом мимолетном знакомстве после ее отъезда.
– Я скоро закрываюсь, – говорю я ей.
Она еле заметно пожимает одним плечом.
– Да, думаю, пора.
Между нами повисла пауза – тяжелая и почти физически ощутимая.
Боже… Да и нахуй.
– Хочешь, поедем ко мне? – предлагаю я.
Надо же, я не споткнулся на полуслове, и мой пульс даже не участился. Я просто хочу это. Хочу ее. Хочу побольше времени с ней, хочу, чтобы она была со мной у меня дома, ужинала, что-нибудь смотрела, что угодно делала или даже просто ничего не говорила.
Кивнув, она с приятным хлопком закрывает книгу и, встав, несет ее обратно на полку.
На ней сегодня джинсы, туфли на высоких каблуках и футболка с огромным коралловым цветком, но ощущение, будто на ней ничего нет. И я не про то, что она как-то непристойно выглядит – вовсе нет, – а просто ей комфортно в своем теле. И она что угодно так носит – непринужденно.
Когда Перри возвращается ко мне, я беру ее за руку. И тут же вспоминаю, какая мягкая и прохладная у нее кожа. И да, снова: я понятия не имею, почему это сделал – просто почувствовал, что так правильно. Судя по всему, она тоже… или просто не хочет меня обижать.
Чутье побуждает меня удостовериться.
– Можно? – спрашиваю я и ослабляю хватку.
Но она хватает мою руку сильнее и тянет меня к двери.
– Пойдем. Я голодная.
На улице она ненадолго останавливается, чтобы я свободной рукой закрыл магазин. Я чувствую на себе ее взгляд. Чувствую ее прикованное ко мне внимание, которое прерывается, только когда от порыва ветра волосы закрывают ее лицо, и она убирает их за ухо.
Ее волосы как медь. Гладкие и тонкие. С металлическим оттенком, поблескивающим в свете летнего садящегося солнца.
– Ты сегодня тихий, – замечает она.
– Просто не съел банан на завтрак, – отвечаю я. – Дома оказался всего один, уже коричневый и жуткий, так что если честно, у меня было куча всего сказать, когда я увидел его с утра пораньше.
Перри кивает, будто все это ей понятно, хотя мы оба знаем – да вся планета давно знает – что я просто спонтанно несу всякую хрень, которая так же спонтанно возникает у меня в голове.
– В бананах, между прочим, много калия, – говорит она, и я взвываю от хохота, поскольку что-то вроде такого же нелепого бреда я бы и сказал.
– Вот именно.
Мы снова на какое-то время замолкаем, и она наклоняет голову.
– Почему мне с тобой так комфортно?
Предполагаю, она действительно хочет знать ответ; Перри редко задает риторические вопросы.
Так что я пожимаю плечами.
– Может, потому что понимаешь, что нравишься мне, хотя я тебя еще не очень хорошо знаю? Мне кажется, между нами все становится еще лучше, когда ты рядом со мной.
– У тебя есть девушка?
– Я бы не стал держать тебя за руку, будь у меня девушка.
Теперь ее черед пожимать плечами.