Страница 51 из 108
Чарэс присел на корточки и одну за другой бросил в кружку несколько монет.
-- Как твоё имя?
Попрошайка вскинул голову и простужено просипел:
-- Фэнчик, сиорий, -- он запустил в кружку все три имевшиеся у него в наличии пальца и выудил одну из монет, протёр запястьем глаза и, близоруко щурясь, удивлённо взглянул на медяк. Затем сунул добычу в карман и с щенячьей преданностью поглядел на Чарэса.
-- Фэнчик -- это Фэнч?
-- Ага.
-- Прямо великий герой древности Фэнч ра'Думо.
-- Ага.
-- На вид, Фэнчик, ты -- честный малый. Неужели в Узуне для тебя не нашлось никакой работы, и ты вынужден жить подаянием?
-- Сиорий, до того, как со мной случилось несчастье, я был бортником, -- охотно ответил однорукий. -- Однажды я спас мальчишку местного кожевенника, а когда несчастье случилось со мной, он отплатил мне той же монетой и приютил калеку. Но недавно он вместе с сынком ушёл на охоту и не вернулся. Вот уж два месяца, как я один... Всё жду, что кормильцы мои вернутся, или же Боги приберут меня, узрев, наконец, страдания несчастного горемыки...
-- А комендант как на тебя смотрит?
-- Да ничего так. Говорит: "Живи, Фэнчик, чего с тебя взять, не озоруй только". Иногда, куры-утки, и сам медячком одарит.
-- У меня есть для тебя работёнка.
-- У вас, сиорий? Но я... -- он выпростал из-под шкуры культю и замахал ею. -- У меня, не считая ног, всего три пальца.
-- Это не имеет значения, главное, что у тебя два глаза. Они-то целы, надеюсь?
-- Да я вообще аки ястреб степной... зоркий, куры-утки...
-- Понял я, понял. Ну так что, возьмёшься за работу?
-- А как же!
-- Зоркий, говоришь, -- Чарэс не сдержал улыбки, он бросил в кружку ещё монету. На этот раз монета была серебряная.
Глаза Фэнчика алчно вспыхнули.
-- И правда зоркий.
-- Что надо делать?
-- Задание несложное. Всего-то и делов, что сидеть здесь и наблюдать за входом в трактир. Помимо этого, я заплачу тебе по пять риили за день и ещё по пять за каждую ночь. Хватит?
-- Да, сиорий, более чем! А за кем мне следить?
-- За молодым сиуртом с пееро и его спутником, болезного вида юношей. Одеты они скромно, оба среднего роста; онталар плотный, можно даже сказать, что толстый, в балахоне, и при посохе; мальчишка, наоборот, худой, в беретке фетровой ходит и плаще, поверх кожаной куртки, на крючках. У онталара волосы и глаза чёрные, лицо широкое, нос приплюснут немного. Кожа как у жабы, ну ты знаешь. Пееро у него серенький такой в полоску, думаю, больше сиуртов здесь не найдёшь, так что пееро ты не попутаешь. Парнишке на вид лет пятнадцать, скорее больше, но из-за болезненного вида определить трудно. Волосы русые, хотя... скорее пепельные, до плеч -- ни хвоста, ни косы, ничего. Смазливый такой, понимаешь, о чём я? Бабам, короче, когда вырастет, будет нравиться.
-- Тиу, мож, какие или ещё что есть?
-- На кой ляд тебе тиу? Тебе что этого мало? Да по моему описанию их слепой на ощупь опознает.
-- Похоже, я знаю, про кого вы, -- образумился пристыженный Фэнчик и на проступивший в облаках Лайс поглядел щурясь, противно так -- по-крысиному.
-- Тише ты, не ори! -- Чарэс почесал медяком изуродованную огнём левую щёку.
-- Здесь они, -- сглотнул нищий, -- онталар раза по три на день к Феарку бегает. А синюшный, второй значит, который день внутри сидит безвылазно.
-- Это я уже знаю, но начало хорошее, -- монетка звякнула о дно кружки, -- продолжай в том же духе. Когда кто-то из них выйдет из трактира, тебе надо будет подать условный знак. Мои окна как раз над входом. Если же меня по какой-либо причине не будет на месте, оставишь записку на имя сиория Чарэса Томмара. Видишь, сколько народу подвалило, а ещё вчера караван со стороны Ойхорота пришёл, я один за всем не услежу. Надеюсь, ты будешь достаточно осторожен, и онталар с мальчишкой не заметят повышенного к себе интереса.
-- Всё будет исполнено в лучшем виде, сиорий Чарэс. Не сомневайтесь. Я -- ваш человек, -- губы калеки расползлись в улыбке, на этот раз ясной -- хоть картину с него малюй. -- А какой знак мне подать, если что?
-- Ты петь умеешь? Или свистеть затейливо?
-- Свистеть нет -- зубов мало, шипеть могу, -- он беззубо осклабился. -- А вот спеть -- запросто, -- и, не дождавшись одобрения, загорлапанил:
Как я дрыном по загривку приголубил милую,
Так она вторую ночку ржёт кобылой сивою.
На рассвете встала рано...
-- Да тише ты! -- остановил его Чарэс. "Послали Боги помощничка. Понятно теперь, отчего у тебя зубов мало, певун". -- Верю, хорошая песня, её и ори, если что.
-- Ага, песня хорошая -- жалостливая. Там дальше вообще угарно будет, -- он осёкся, увидев вспыхнувшие в глазах Чарэса огоньки недовольства. -- Если сиорию не понравилось, я ещё одну знаю, та вообще страдальческая, про любовь безответную, -- попытался реабилитироваться он. -- Грустная, аж нутро выворачивает. Бабы -- так те рыдают и на всё готовые делаются. Я её всегда вою, как выпью, или если с бабой, куры-утки, того-этого приспичит.
-- Не надо страдальческой, -- обрубил Чарэс похотливого травника, -- и того-этого нам не надо. Лучше про кобылу вой.
-- Как скажете, сиорий Чарэс.
-- Ты мне вот что скажи, Фэнчик. Где тут у вас Веровик? Как не искал, ни одного не увидел.
-- В Узуне Веровиков и не было никогда. Зачем, когда тут совсем рядом два -- старые, намоленные. Один лигах в десяти, это если через Западную стрелку на Триимви поедете. Второй ближе, на восточном тракте. Лиги три не больше, но этот не у самой дороги, а свернуть надо на Химины, деревенька такая. Указатель есть.
"Ага, -- задумался Чарэс, -- три лиги не десять, но уезжать на восток, тогда как мои подопечные так и норовят улепётнуть на запад, как-то неправильно. Нет уж, лучше я по западной дороге поеду, тем паче, что Веровик, как выходит, стоит у самого тракта. И всё это время дорога будет у меня под наблюдением".
Дело, собственно, было в том, что Чарэс Томмар, он же Ляма, он же Рэмо ра'Вим из Ксалады, изволил родиться в этот осенний денёк. А его многострадальная мать, не вытянув, умерла при родах, оставив дитятку круглым сиротой, и он, как бы ни был занят, каждый год в этот день приходил к Веровику и молился за спасение её грешной души.
-- Может, проводить? А то, куры-утки, заблукаете ещё. Цоррб злющий у нас по округе бродит.
-- Сам найду. А про цоррба ты сейчас серьёзно сказал?
-- А то! Говорят это тот самый цоррб, в котором дух самого Алу'Вера живёт.
-- Кто говорит-то?
-- Хабуа.
-- Ты и Хабуа знаешь?
-- А кто его здесь, куры-утки, не знает.
-- Ясно. Буду иметь в виду. А ты, зубастый, не скучай. До вечера меня не будет, так что не горлопань без причины. Если тихо всё будет, навещу, как приеду, деньжат подкину.
-- Понял, сиорий. Всё сделаю, -- довольно закивал Фэнчик, помахивая в след Чарэсу куцей ладонью.
***
Он встретил их на развилке, у древнего, почти уже набок завалившегося деревянного указателя. Одна из дорог -- на Гевер -- забирала правее и пропадала из вида за языком леса. Другая -- та, что вела в Триимви, -- падала вниз, извиваясь змеёй среди скал. Третья -- Северный тракт, ведший к Узуну и дальше, -- осталась у Чарэса за спиной.
Сначала он увидел лишь одного, сидевшего на широкобёдром вороном жеребце. Чарэс инстинктивно натянул поводья. Чалая фыркнула. Незнакомец повернулся и заметил его, ладонь в кожаной со стальными вставками перчатке опустилась на навершие рукояти меча.
На нём был белый плащ с бардовым кантом, что не оставляло сомнений в его принадлежности к жрецам Ткавела. Лицо, казалось, отсутствовало, и виной тому был не глубокий капюшон -- оно сплошь было покрыто чёрными и бардовыми крест-накрест повязками; видны были лишь полоска рта и песочно-жёлтые проблёскивавшие точки глаз.