Семь цветов страсти

Алан заехал за мной в полдесятого. Он постарался привести себя в форму, но было заметно, что, в отличие от меня, ему не удалось не только вздремнуть, но и основательно перекусить. Постарел, но хорош. Даже морщины на смуглой коже в сочетании с выгоревшими бровями и небрежно взлохмаченными ржаными патлами выглядели очень мужественно. А зоркие, какие-то по-птичьи внимательные голубые глаза казались совсем светлыми и очень опасными. Да, Алан был обречен на пожизненную роль ковбоя. Он прямо тащил за собой атмосферу «вестернов» — лихой скачки с перестрелкой, благородных подвигов, а сильное жилистое тело так и просилось в «упаковку» из грубой рыжеватой кожи, широченных поясов и мешковатых клетчатых рубах.

На Алане был вечерний костюм и он даже попытался причесаться. Я протянула руку и взлохматила эти очень жесткие, словно шерсть медведя, так любимые мной когда-то пряди.

— Жутко покрасили в этот раз, но я не стал скандалить. Отрастут. — Поморщился он.

— Боже! Мне и в голову не приходило! Была уверена, что ты стопроцентный, выгоревший, обветренный «ковбой».

— В кино ничто не бывает стопроцентным. Даже если у тебя от природы метровые ресницы, обязательно норовят подклеить еще два сантиметра фальшивых. Отлично, что гримерши не успели обработать тебя сегодня утром. Я аж захлебнулся от радости, снимая «крупняк». Совершенно документальный кадр! Умница, Дикси, — он задрал подол моего вечернего платья. — Умница, что носишь чулки. Ненавижу колготки, все равно, что трахаться в резинке.

— Куда едем? Волчий аппетит. — Я отстранилась, опасаясь нападения.

— Я тоже жутко голоден. И еще многое другое. Предлагаю сразу нагрянуть в мой отель. Там хорошая кухня, а у меня люкс с видом на Елисейские поля. В ресторан не пойдем. Французские пуритане, ошибочно считающие себя развратниками, не поймут, если я завалю тебя прямо на этот столе. Танцевать же ты не собираешься? — Алан с сомнением посмотрел на мой туалет.

— Собираюсь осмотреть твои апартаменты. Платье одето специально на этот случай. Чтобы раздевать было интереснее.

Номер Алана действительно оказался шикарным. За стеклянной стеной угловой гостиной светились огни Елисейских полей, так что в комнате стояло праздничное серебристое мерцание.

— Не будем зажигать света, ладно? — Алан прижался ко мне прямо у порога, обозначив выступом своего тела, что ему не терпится приступить к делу.

— Раздень меня, — еле прошептала я, благодаря судьбу, что после жутких недель одиночества она прислала мне именно этого злодея и насильника. Злодея и дикаря — конечно же, я не сомневалась, что он просто сорвет с меня платье, поэтому и выбрала фасон с легко отстегивающимися бретельками. Разделаться с тоненьким бюстгальтером и нежными трусиками для клешней Алана вообще не представляло труда. Через пару секунд я была свободна от цивилизации, как Ева, помогая раздеться «дикарю». Но не тут-то было, — эти замедленные изводящие игры не для его орудия, грозящего разорвать вечерние брюки. Пуговицы от сорванной сорочки горохом раскатились по паркету и мы рухнули на ковер, отшвырнув к окну журнальный столик. В дверь постучали.

— Ваш ужин, — угодливо сообщил официант.

— Внесите, — сказал Ал, не прекращая «военных действий».

Он уже сидел на мне, стягивая через голову не желавшую развязываться «бабочку». Вышколенный французский официант, мгновенно оценив обстановку, осторожно объехал нас, закатив столик с тарелками в угол.

— Я приду за своей тележкой попозже.

— Можешь не торопится, — бросил Ал и приступил к нападению.

Я вспомнила сразу все наши давние приключения и со звоном в висках рухнула в бездну. Но не успел еще официант затворить за собой дверь, и мой полет набрать скорость, а «злодей» корчился на моей груди в финальном экстазе.

— Прости, я жутко умотался. Честное слово, этот фильм сделает из меня импотента, — пробормотал он в мою нетронутую ласками грудь.

— Сойдет для начала, успокоила я и мы с удовольствием рванулись к доставленному ужину.

— А знаешь, это даже к лучшему — ничего не успело остыть. Терпеть не могу холодный жульен. И если в спарже масло застыло — это не спаржа, а аскариды. — Я вернула на место укатившийся стол и быстро организовала трапезу.

Ал одел черное кимоно и бросил мне банный халат:

— Хорошо, что твои чулочки не пострадали. Пригодятся для «второго дубля».

Мы выпили за встречу, за удачу, за будущее, за прошлое. Я рассказала о наследстве, умолчав о господине Артемьеве. Ал завелся было с рассказом о проблемах «большого кино», но я сорвала дискуссионное выступление будущего светила провокационным выпадом.

— Тогда, в джунглях, ты творил со мной что-то невероятное. Помнишь, мы вздумали использовать лианы как качели, и рухнули в колючки… Я жутко испугалась, что мы сломали твое орудие. А потом заставила тебя извлекать занозы из распухших ягодиц. Да и ты выглядел ужасно! Наверно, все же мы попали в ядовитый кустарник.

— Боль была страшная. Как это мне удалось сохранить свой инструмент — не представляю! Прост жутко хотел тебя, Дикси, — и это меня спасло. Как спортсмена на финише — открывается второе дыхание… Мы продолжили, а я выл от боли и от удовольствия…

— А когда меня укусил за спину жуткий рыжий муравей — я стерпела, дав тебе возможность довершить операцию до конца. Мы обосновались на берегу чудесного ручья. Но потом…

— Да, желвак вздулся в целую дыню. Помнишь, врач хотел везти тебя в больницу?!

— А я сбежала к тебе, и нам пришлось измышлять акробатические способы, чтобы не затронуть моего ранения. У меня даже температура тогда повысилась.

Ал поднялся и снял с меня халат.

— Я хочу удостовериться, что с пострадавшими местами все в порядке.

Нагнувшись к моему выпяченному заду, он вдруг впился зубами в ягодицы. От неожиданности я взвизгнула и тут же была сбита с ног и прижата к полу. Ал рычал и пыхтел, кусая мою шею и грудь, но через пару минут бессильно перевалился на спину.

— Не могу…

Я затаилась, ощупывая укус на шее и не зная, как реагировать на такие шутки.

— Одевайся, детка. Алан Герт — ковбой и бабник, — стал импотентом.

Минут через пять мы по-братски сидели на диване: я — с холодным компрессом на синяке, Ал — с бокалом виски и исповедью.

— Сегодня, когда ты плакала там, на платформе, я думал, что все вернулось на свои места, ты исцелила меня, сделав опять мужчиной, как я тогда сделал тебя женщиной. Все вернулось, клянусь, Дикси, — все! У меня трещали по швам брюки весь съемочный день…

А сейчас я думаю, что мой организм, мой чертов организм просто среагировал на твои слезы! Он стоит от чужих мучений!.. Нет, Дикси, я не увлекаюсь плетками и наручниками. Я вообще как-то забыл о сексе. Женился и стал «интеллектуалом». Знаешь, это отшибает… Когда слишком много думаешь и редко заглядываешь под юбку жене… Романчики у меня пошли плохонькие — девицы изображали восторг, метя попасть в мой фильм. А что я мог? Да практически — ничего. Как сегодня или чуть лучше, если не так устал. Мне ведь только сорок четыре.

— Ал, ну зачем создавать проблемы и жадничать? Что-то ушло, что-то пришло. Я думаю, никому не удается в сорок достичь результатов двадцатилетней давности.

— Нет, детка. Я просто круто взял в начале, в сущности, с тринадцати лет. Перерасход горючего. Один мой приятель сказал: «На жизнь каждого мужика выдается ведро спермы — я черпаю уже по донышку». Ему было немногим больше моего.

— Это общая проблема, увы, и ты нашел себе хорошую замену, сублимировав эротическое в интеллектуальное… Я думаю, у тебя будет прекрасный фильм.

— Но ведь мне хочется! Жутко хочется… Идея не отпала и не стала менее актуальной. Временами, правда. И время от времени у меня выходит неплохо… Знаешь, кого я изнасиловал последний раз от всей души? Свою жену. Три года до того вообще не вспоминал, где у нее что находится. А здесь приезжаю домой злой, и она с какими-то денежными проблемами пристает… Женщина въедливая, худенькая, жилистая и длинноногая, как кузнечик. В первые месяцы после свадьбы я вообще не замечал, если ли у нее голова — только эти длиннющие ноги и то, что между ними.