Семь цветов страсти

Некогда бархатистые газоны превратились в дикие лужки, скрыв под мощной порослью бурьяна затейливые клумбы. И что нам до пропавших роз, если везде, в веселой беспородно-наглой зелени желтеют россыпи золотисто-звонких одуванчиков! А кусты и деревья, выстриженные в былые времена как пудели-призовики, разлохматились в небрежном волюнтаризме, интригующе скрывая части каменных статуй. Отлично, что фонтаны заросли кустами лопуха и цикория: так легче перенести осознание их присвоение, как и белокаменной лестницы, утерявшей фрагменты резных перил. У главного входа в дом, открытого по такому случаю, нас ожидала прислуга численностью в три человека. Старики улыбались и кланялись, напоминая о том, что всеми ими надлежало управлять и, конечно, за это платить.

Я представила, как выглядели мы — их новые хозяева, принятые, очевидно, за супружескую пару, — элегантная дама из современных, и эксцентричный господин, все еще мнущий растрепанную карту и топчущийся на месте белыми, абсолютно новыми спортивными тапочками.

Хладек представил нам дворецкого — Рудольфа Фокса — высокого сутулого старика с седыми полубаками. Рудольф говорил только по-немецки и Хладеку пришлось переводить для Майкла его комментарии в ходе экскурсии по дому. Зря они старались — Кристиан и старик. Я время от времени сталкивалась с кузеном взглядом и могу поклясться — ничегошеньки он не соображал и сразу бы засыпался, спроси я его, соседствует ли «лаковый кабинет» с «синей гостиной». О стиле и именах мебельных мастеров и думать не приходилось. До того ли! Ведь на стене висел мужской портрет школы Рафаэля, пейзаж Буше, какая-то библейская сцена Вермеля и куча еще чего-то, что никак не хотело втискиваться в голову.

— О-о-о! — стон раздался из музыкальной комнаты. Мы бросились туда и застали Майкла над распахнутым музыкальным инструментом типа урезанного и растолстевшего фортепиано.

Я, возможно, после специальной подготовки отличу клавесин от клавикордов, но вот слету определить «породу», класс, возраст, а главное, — происхождение инструмента, по-моему, дано не всякому. Майкл оказался из них — из тихих шизиков, обмирающих над куском старого дерева, начиненного струнами. Было похоже, что мы стали свидетелями неожиданной встречи с возлюбленной — кузен то подбегал к украшенному инкрустацией ящику, нежно гладил его, очерчивая формы, то отступал, склонив голову к плечу и блаженно улыбаясь. И вдруг, в страстном порыве прильнул к клавиатуре, пробежав по ней своими легкими пальцами. Он наигрывал что-то колокольчато-льющееся, шутливое, стоя, запрокинув лицо и растворяясь в звуках. Майкл блаженствовал, забыв о нас.

Хладек пожал плечами:

— Господин Артемьев, видимо, музыкант?

— Да, и отличный! — гордо выдала я мгновенную импровизацию.

Улыбка блаженства не покидала Майкла всю нашу дальнейшую экскурсию, а губы шептали имя великого мастера, изваявшего сей музыкальный шедевр. Я поняла, что как собеседник он потерян, и взяла под руку Хладека:

— Кристиан, возможно, на сегодня достаточно? Нам бы хотелось взглянуть на жилую часть дома. Масштабы необходимой реставрации и нашего везения, по-моему, ясны.

— Ну что вы, госпожа Девизо! Вы не видели, на мой взгляд, самого забавного. Пропустим, в самом деле, анфиладу гостевых комнат… Ах, это чудесный двусветный большой зал! Обратите внимание на роспись потолочного плафона! Нужен хороший мастер-реставратор, но ведь, в сущности, вы завладели сокровищем!

— Еще нет. Пока не выполнены кое-какие нравственные и формальные обязательства.

— Вот! — Хладек распахнул дверь в большую комнату. — Мне приходилось бывать в королевских резиденциях и я утверждаю — здесь все выдержано на уровне. И даже немного, если позволите, кичливого желания перещеголять… Этот балдахин вишневого шелка украшен позолоченным фамильным гербом, а обивка стен сохранила его элементы. Смотрите: стальное поле заткано золотыми лютиками, а в центре — источник! «Вальдбрунн», — так, между прочим, называется это имение. Вы поняли? У императора резиденция Шенбрунн — «Прекрасный источник», у барона фон Штоффена — Вальдбрунн — «Лесной источник». Скромнее, но на уровне, — он значительно поднял брови. — Рудольф утверждает, что источник здесь действительно был еще до Первой мировой войны.

Майкл, пропустив историческую справку, к моему удивлению живо заинтересовался колоссальным, абсолютно музейным ложем. Сняв очки, он что-то разглядывал в складках бархатного балдахина.

— Не трогайте! Мы же погибнем в пыльной лавине двухвекового возраста, — попыталась я оттянуть от кровати кузена.

— Смотрите, бархат заткан крошечными лютиками и перекрещенными шпагами! Это очень древнее рыцарское отличие, берущее начало еще от крестовых походов.

— Майкл, честное слово, я не подозревала наличия у человека в столь новых брюках и обуви подобного интереса к старине, — поддела я его шепотом.

И мой кузен покраснел, застенчиво ощупав свои джинсы, будто ему намекнули на расстегнувшуюся ширинку. Он явно забыл о себе и своем костюме. Да, в самолюбовании этого мужичка не упрекнешь, — надо же так постричься! С ехидством разглядывала я затылок, покрытый низкими каракулевыми завитками, как у щенка ирландского сеттера.

Хладек, уже почти отказавшийся от помощи молчаливо следовавшего с нами дворецкого, перекинулся с ним несколькими фразами и старик вновь с гордостью возглавил «туристическую группу». Мы покружили по коридорам и комнатам и, наконец, дворецкий торжественно распахнул часть полукруглой стенки, оказавшейся дверью.

— Сейчас мы поднимемся с вами на башню. Она называется Вайсертурм, что значит, Белая. Когда-то башня светилась белизной, паря над окрестностями. Это самое высокое место в юго-западной провинции, о чем свидетельствует уже двести лет поднимаемый над Вайсертурм вымпел… — Рудольф вздохнул. — Камни, конечно, со временем потемнели.

Внутри большой круглой, похожей на маяк, башни вилась металлическая лестница с надежными, но слегка подрагивающими под рукой перилами. Первым, несмотря а возраст, двинулся дворецкий, дальше мужчины любезно хотели пропустить меня, но я уступила эту честь Хладеку. Замыкающим процессию оказался Майкл.

Стены башни, составленные из огромных камней, когда-то были выбелены, но от побелки остались лишь шелушащиеся лишаи, соседствующие с зелеными пятнами плесени. Пахло как в колодце, сыростью и пустотой. Вдобавок Хладек перевел справку дворецкого о поселившихся в перекрытиях колониях летучих мышей. Ступеньки не казались мне очень надежными, особенно в тех местах, где поддерживающие их костыли свободно ходили в каменных лунках. Чем выше мы поднимались, тем больше молчали. Шутить уже не хотелось, шедший впереди старик тяжело дышал.

— Может быть, нам лучше вернуться и оставить эту цирковую программу на следующий раз? — предложила я, заметив, что от одного взгляда вниз, в уходящую гулкую темноту, к горлу подкатывает тошнота.

— Ну что вы, Дикси, это же так интересно! Старик шагает как бойскаут, а вы хнычете, как кисейная барышня. Не портите нам удовольствия, — прошипел кузен мне в спину.

«Ах, так! Я всегда знала, что горькое лекарство лучше пить залпом», — подумала я и оттолкнула Хладека:

— Извините, я вас немного потревожу! — Кристиан недоуменно прижался к стене, и мы с трудом разминувшись в тесных объятиях, поменялись местами. Со словами: «Извините, господин Рудольф! Я бы хотела поскорее выбраться на свежий воздух!» — я обошла дворецкого.

Старик мужественно прислонился к поручням, пропуская меня у стены и я почувствовала запах «Кельнской воды», которую таскал с собой по полям сражений Наполеон. Неужели этот старикан бонапартист? Боже, какой сегодня век? — металось в голове, в то время, как ноги, перемахивая через две ступени, несли меня вверх. Не задумываться и не смотреть вниз — вот и весь секрет храбрости. То есть искусственно выпестованной дурости, пренебрегающей опасностью.

Уф!! Прямо из люка я вынырнула на круглую площадку величиной с танцевальный пятачок в тесном ресторане. Каменный пол, шесть каменных прямоугольных колонн с зубчатым верхом чуть выше человеческого роста. Между ними металлический парапет и длинный флагшток, на верхушке которого трепетал желтый вымпел с изображением башни и какими-то цифрами. Переводя дух, я прильнула к барьеру и вцепившись в поручни, отпрянула назад — голова кружилась, в висках стучало. За спиной, мягко придерживая меня «бесконтактным» объятием, кто-то стоял.