Страница 29 из 56
Для народа разоренной войной Чехословакии, выпавшей к тому же из единого экономического пространства былой Австро-Венгерской империи, такая помощь русским беженцам была совершенно исключительным подвигом, но граждане этой страны сознательно пошли на большое самоограничение ради облегчения жизни своих попавших в беду «славянских братьев». Программа помощи русским беженцам неизменно получала поддержку в парламенте молодой республики и всячески приветствовалась обществом. Так, несмотря на тяжелый квартирный кризис в послевоенной Праге, русским беженцам было предоставлено огромное рабочее общежитие – «Свободарна» – в пражском районе Либень, комнаты в котором сдавались за очень умеренную плату и были вполне благоустроены. А позднее были выстроены и три специальных многоквартирных «профессорских дома», весьма благоустроенных. За квартиру с тремя спальнями в месяц надо было платить 450 крон.
«Русская акция помощи» была адресована не только русским. Чехословакия выделяла средства на поддержку эмиграции украинской, казачьей, белорусской, кавказской. Так, в начале 1923 г. в Чехословакии получали стипендию свыше 2000 казаков. К концу года их число достигло примерно 3000. Их одевали, кормили, обучали прогрессивным формам сельского хозяйства, принятым в Европе, и финансировали издание казачьего журнала «Хутор».
О прекращении «Русской акции» говорили во время мирового кризиса, но помощь русским эмигрантам, пусть и в более скромных масштабах, продолжалась и после 1929 г. Только установление дипломатических отношений с СССР в 1934 г. заставило чехословацкое правительство подчиниться давлению из Москвы и заявить о полном прекращении «акции». Союз чехословацких легионеров, то есть тех солдат и офицеров, которые сражались на стороне Белых во время Гражданской войны в России (весьма уважаемая общественная организация в межвоенной Чехословакии), твердо заявил в связи с этим решением правительства ЧСР, что «сотрудничество с СССР – это предательство России», а отказ от поддержки эмиграции – «проявление нравственной трусости». В 1936 г. были выданы дипломы последним 50 выпускникам по линии «Русской акции».
В противоположность умирающему свободному творчеству в «подсоветской России» творческая жизнь Русского Зарубежья била ключом. Нобелевских премий удостоились писатель Иван Бунин, экономист В. Леонтьев, физик И. Пригожин. В мире знали вертолеты И. Сикорского, самолеты А. Северского, телевизор В. Зворыкина, слушали пение Фёдора Шаляпина, музыку Сергея Рахманинова и Игоря Стравинского, хор донских казаков Сергея Жарова, смотрели танцы А. Павловой и балетные постановки Г. Баланчина, абстрактные картины В. Кандинского и скульптуры А. Архипенко, изучали сопротивление материалов по учебнику С. Тимошенко и социологию по Питириму Сорокину, знали чемпиона мира по шахматам А. Алехина, читали философские книги Николая Бердяева и Ивана Ильина, исторические труды Георгия Вернадского и других русских зарубежных историков и уж, конечно, романы Владимира Набокова (Сирина). Само присутствие таких величин в изгнании на Западе свидетельствовало о том, что в России не все благополучно.
При этом Западу была видна лишь вершина айсберга. Основной массив исторической, философской, богословской и художественной литературы, особенно поэзии Русского Зарубежья, остался иностранцам неизвестным. Между тем в эмиграции выдвинулась целая плеяда поэтов, родившихся на переломе XIX и XX века, в том числе Георгий Иванов, Владислав Ходасевич, Борис Поплавский, Иван Савин, Владимир Смоленский, Николай Туроверов, Арсений Несмелов, поэт и переводчик с французского и фарси Иван Тхоржевский. Их стихи сегодня понемногу возвращаются в Россию. При небольших тиражах в эмиграции издавалось множество книг. В 1920-е гг. выходило 360 русских газет, появились толстые журналы, но многие периодические издания были недолговечны.
Образовались научные общества, в т. ч. «Русские академические группы». В 1920-е гг. возникло несколько русских высших учебных заведений. Помимо Свято-Сергиевского Богословского института в Париже и Политехнического в Харбине, они были недолговечны: приток студентов скоро иссяк. Русские гимназии были в Китае, Латвии, Чехословакии, Югославии. Во Франции и Югославии были кадетские корпуса, в последней и «институт» для девиц. Тем, чья учеба была прервана Гражданской войной, «Русская акция» чешского правительства давала стипендии для окончания высшей школы, в надежде подготовить кадры для будущей свободной России. Внешкольным воспитанием занимались добровольческие молодежные организации – сокола, скауты-разведчики (девиз: «Будь готов за Россию!») и витязи («За Русь, за веру!»). Скаутизм охватил десятки тысяч русских детей и подростков, оказавшихся в эмиграции. Слёты проходили под русским трехцветным флагом, пелись русские песни, изучалась история и культура России. Скаут-мастера готовили юных разведчиков к жертвенному служению родине – «В былом источник вдохновенья / В деяньях Сечи и Петра / В грядущем братское служенье, / а в нашем нынешнем – борьба // За тот народ, что всех народов/ Для нас и ближе и родней / За край могучий новых всходов / труда, уклада и людей. // И в этом свыше назначенье, / и в этом радость и почёт / и будет наше поколенье / давать истории отчёт» – пели, взявшись за руки, девушки и юноши ночами у разведческих костров под небом Франции или Америки.
Важную роль играла Церковь. Храм служил не только домом молитвы, но и опорой общественной жизни. Некоторые белые офицеры приняли священство, в церковную жизнь уходили подчас и бывшие революционеры. Большинство эмигрантских приходов (около 1 тыс. в 1930-е гг.) управлялось архиерейским Синодом под председательством митрополита Антония (Храповицкого). Параллельно Синоду в Русском Зарубежье возникли юрисдикции Константинопольского патриарха (митрополит Евлогий в Париже) и национальных православных церквей (например, американской, ставшей автокефальной в 1970 г.). Несмотря на сильные эмоции, разделявшие эмиграцию по вопросу о юрисдикциях, Русская Православная Церковь помогла укоренить православие в Германии, Франции, Австралии и Америке.
Военная эмиграция жила не только ожиданием «Весеннего похода» против большевизма (т. е. новой попытки его свержения вооруженным путем), но нашла себе профессиональное применение во многих вооруженных конфликтах. Русские помогли подавить коммунистические восстания в Болгарии в 1923 г. и в Албании в 1924–1926 гг. В 1923–1928 гг. до 6 тыс. русских сражалось в армиях китайских антикоммунистов – маршалов Чжан Цзолина и Чжан Цзучана. В 1929 г. русские участвуют в Маньчжурии в боях с Красной армией на стороне Китая, в 1938–1939 гг. – на стороне Японии (бригада Асано). Более 8 тыс. белых солдат и офицеров поступили во французский Иностранный легион, воевавший в Марокко, Сирии, Ливане и Индокитае. Русские летчики создали авиацию Саудовской Аравии, русские офицеры под руководством генерала И.Т. Беляева отстроили в 1932–1935 гг. армию Парагвая и тем обеспечили победу Парагвая над Боливией. Их имена и сейчас носят улицы столицы Парагвая – Асунсьона.
Свидетельство очевидца
Генерал Беляев много занимался просвещением индейцев и защитой их прав. Около его дома в окрестностях Асунсьона всегда висели две пары штанов, в которые должны были облачаться почти голые индейские визитёры перед входом к генералу, дабы не смущать русских дам. Когда его хоронили в 1957 г., за гробом шло всё племя индейцев чимакоков и пело «Отче наш» на своем языке – как их научил белый генерал Беляев… – И. Беляев. Записки русского изгнанника. СПб., 2009.
Русские эмигранты сражались на стороне Эфиопии против итальянцев и, как на стороне генерала Франко, так и против него, в Испании в 1936–1939 гг.
Казачья эмиграция была исключительно эмиграцией политической. Экономических мотивов для эмиграции у нее не было. Казаки даже за границей сохраняли вековые традиции и уклад жизни. Они организовались в донские, кубанские или терские станицы или хутора, выбирали своих атаманов, строили на чужой земле свои церкви, имели свои кладбища, приюты для престарелых, свои музеи, издавали журналы, газеты и книги. Опасаясь упадка казачества, оставшегося на казачьих землях, в результате политики расказачивания и террора, применяемого к казакам советскими властями, казаки за рубежом считали своим долгом сохранить казачьи традиции, культуру в надежде на возвращение домой. Политический опыт Гражданской войны привел к политизации казаков. Разница между отдельными течениями была выражена, прежде всего, отношением к вопросу казачьей автономии, а вернее, отделения от России. Элита, офицеры, были воспитаны в национальном русском духе. Все генералы и высший командный состав были за восстановление и расширение традиционных казачьих прав и свобод, но лишь немногие хотели отделение казачьих областей от России.