Страница 6 из 18
В сегодняшнем телефонном разговоре Вениаминов сказал Евгению Сергеевичу, что будет ждать его у себя в кабинете к четырём часам, после окончания общего депутатского заседания. От этого визита и от того, каким образом повернётся разговор, действительно зависело многое, поэтому, когда они с Бубновым подходили к высокому серому зданию на Охотном ряду, над главным входом которого сверкала позолоченная, украшенная гербовым орлом надпись «Государственная Дума», оба были на редкость сосредоточенны и немногословны – ни смешков, ни привычных улыбок.
– Ещё недавно митинговали здесь, депутатов засвистывали, а теперь вот сами пороги обиваем, – вдруг язвительно заметил Бубнов – не то в шутку, не то всерьёз.
Евгений Сергеевич философски развёл руками:
– Такова политика, Дима, ничего не поделаешь. Сейчас объективно мяч на их половине поля.
В бюро пропусков им выдали уже заранее заготовленные на их имена разовые квитки, и через несколько минут, миновав пост охраны, они уже шагали по ковровым дорожкам одного из многочисленных, отделанных дорогим, приятно поскрипывающим паркетом коридоров, в конце которого располагался депутатский кабинет.
Тучный, дородный Олег Иванович Вениаминов поднялся с просторного кресла и встретил партийцев широкой добродушной улыбкой.
– А, революционеры пожаловали, пламенные борцы! – с нарочитой шутливостью произнёс он, пожимая руки. – И куда? В самые что ни на есть коридоры власти!
– Ну, а как же! Заждались они уже нас, родимых, ох, заждались, – не растерялся Евгений Сергеевич, но глаза его были на редкость серьёзны.
Он сразу заметил, что депутат Вениаминов «под мухой» и, вспомнив, что сегодня пятница и дело близится к вечеру, усмехнулся про себя.
Тот меж тем, даже не спрашивая гостей, по-хозяйски раскрыл шкаф, достал из него початую бутылку коньяка с затейливой заграничной этикеткой, плитку шоколада, надрезанный лимон на блюдце и три вместительные рюмки.
– Ну что, ребята, разговор, я так чувствую, у нас с вами будет обстоятельный, – крякнул он, щедро разливая коньяк.
– Спасибо, мне не надо, я не пью, – энергично запротестовал Евгений Сергеевич, видя, что Вениаминов собирается наливать и ему.
Он действительно совершенно не пил уже много лет, а удивлявшимся партийцам сообщал тоном решительным и непреклонным: «Я – всё, своё отпил ещё в молодости».
Вениаминов тоже недоумённо поднял брови и, собрав раскрасневшуюся, лоснящуюся кожу лба в толстые складки, пожал плечами:
– Не хочешь? Смотри… А-то ведь натуральный коньяк, из Франции.
Как-то так повелось, что ещё со времён суда над партийцами в Нижнем Новгороде, на который приезжал и Евгений Сергеевич, он стал называть его на «ты».
– Ну, ваше здоровье, товарищи-революционеры. Рот фронт! – провозгласил депутат ироничный тост и опрокинул стопку.
Бубнов отказываться не стал и, глотнув, с приятным удивлением ощутил во рту душистый, без горчинки, привкус, почувствовал, как тёплая влажная мягкость ласково растекается по полости его рта, горлу, пищеводу. Таких хороших коньяков ему, кажется, не доводилось пить ни разу в жизни.
– Ну, собственно, вы отлично знаете, зачем мы к вам пришли, – без предисловий Евгений Сергеевич перешёл к делу. – Мы пришли разговаривать по поводу предстоящих в Дзержинске довыборов в Государственную Думу. Позавчера председатель нашей партии Эдуард Лимонов был официально зарегистрирован кандидатом по 119-му одномандатному Дзержинскому избирательному округу, где также будет баллотироваться и человек от КПРФ. Поэтому наша просьба проста и, вместе с тем, очень корректна: мы просим руководство вашей партии сделать жест доброй воли – снять своего кандидата в пользу Эдуарда Вениаминовича, находящегося, как известно, в Лефортовском следственном изоляторе.
На последние слова Евгений Сергеевич сделал особое ударение, однако они, как ему показалось, не произвели на Вениаминова должного впечатления. Тот выдохнул в кулак, не торопясь отломил шоколадную плитку, сунул её в рот.
– Значит, хотите, чтоб мы кандидата нашего сняли? Ну, вы, ребята, отчаянные… – произнёс депутат таким тоном, каким обыкновенно взрослый родитель выражает горькое недоумение по поводу какой-нибудь сумасбродной выходки своего подросшего отпрыска.
– Да, отчаянные, – подтвердил Евгений Сергеевич спокойно. – Ничего иного нам не остаётся. Вы же прекрасно понимаете, что в нашем положении депутатский мандат – это единственный реальный способ вызволить нашего вождя из неволи до суда. Всё – других шансов больше не будет.
Вениаминов слушал молча, закусив губу, легонько почёсывая пальцами левой руки тяжёлый, выдающийся вперёд подбородок.
– Вы что, всерьёз верите, что сможете выиграть эти выборы? – спросил он, подняв на партийцев глаза, полные такого искреннего изумления, что он даже не счёл нужным его скрывать. – Вы действительно в это верите?
Несколько мгновений он пытливо переводил взгляд с Евгения Сергеевича на Бубнова, словно стараясь понять: блефуют ли эти странные, в чём-то симпатичные, но всё-таки малопонятные ему люди, или же говорят на полном серьёзе, действительно рассчитывая провести сидящего в тюрьме Лимонова в Думу.
– Верим, – отозвался Бубнов без колебаний. – Конечно, верим.
Он произнёс это с таким решительным напором, что Вениаминов даже подрастерялся. В сущности, он приглашал партийцев на разговор не для того, чтобы в самом деле обсуждать с ними возможность снятия их кандидата в пользу Лимонова (такая возможность в руководстве КПРФ даже не рассматривалась!), а совсем для иного – от себя лично постараться убедить этих не слишком, как ему казалось, искушённых в политике людей отказаться от заведомо безнадёжной затеи: бороться за место в Госдуме на дзержинских выборах. Он был абсолютно, стопроцентно убеждён – никакого успеха им не видать, только потратят зря уйму денег, времени и сил.
Вениаминов хорошо помнил то давнее уголовное дело, в которое на правах общественного защитника включился совершенно искренне и по собственной воле, дабы помочь нескольким молодым ребятам избежать тюрьмы. Они показались тогда ему такими порывистыми, горячими, но, в то же время, ещё такими наивными, несмышлёными. Причём, все: и те, которых судили, и те, которые приезжали поддержать подсудимых из Москвы. Казалось бы, за прошедшие годы, после стольких-то разочарований, драм и даже трагедий, партийцы должны были сделаться прагматичнее, хитрее. Ан, нет. И сейчас он с удивлением видел перед собой всё то же, так поразившее его в своё время, мечтательное, дерзновенное выражение лиц, всё ту же непреклонную веру в собственную правоту.
– Верите, значит…хм, – повторил он и снова протянул руку к бутылке с коньяком.
– Если бы не верили – вообще бы в эти выборы не ввязывались, – заявил Евгений Сергеевич. – Поэтому и просим вас оказать содействие в организации встречи с Геннадием Андреевичем. Вы же знаете, они с Лимоновым знакомы ещё с начала 90-х: печатались в одних газетах, выступали на одних митингах…
– Да знаю, знаю. Можешь мне не рассказывать, – с ноткой нетерпения перебил Вениаминов, намекая, что говорить хочет совсем о другом. – Ребята, никто против вас в нашей партии ничего не имеет. Правда, поверьте. Но вы же сами должны понимать: выборы в Государственную Думу – это вам не яйцами кидать, это дело очень ответственное. Вы хотя бы приблизительно представляете, какие для этого требуются деньги, какие ресурсы? У вас же всего этого нет и близко!
Произнося это, он невольно морщился, полагая, что вынужденно разжёвывает им, неискушённым, прописные, азбучные истины, известные любому профессиональному политику, и данное обстоятельство его заметно раздражало.
– Зато у нас люди есть, – запальчиво возразил Бубнов. – Причём, такие, каких ни за какие деньги не найдёшь. Мы в курсе, что нас ожидает в Дзержинске. Знаем, что по этому округу кроме вашего человека ещё либералка-СПСница выставляется, потом какой-то профсоюзный бонза… Но это не важно. Если Лимонов с ними один на один останется, без соперника-коммуниста, то мы их всех сделаем, вот увидите.