Страница 12 из 18
– Тут-то я и понял, что вот они – ребята, с которыми можно заняться реальным делом, – признался он Евгению Сергеевичу.
В процессе разговора выяснилось, что Володя хотел начать «делать революцию» немедленно. И не где-нибудь в Казахстане, а здесь, в России.
– Причём такую, чтоб ни одна падла, ни одна гнида не ушла от ответственности, – хладнокровно пояснил он.
Володя полагал, что с «митинговой болтовнёй» следует заканчивать, ибо давно пора браться за оружие. У него даже есть на примете несколько армейских друзей, готовых, по его словам, вписаться в «стоящую движуху». И если уж партийцам была охота ехать воевать в алтайские горы, то не лучше ли начать создавать подпольные боевые группы в русских городах, в самой Москве?
Евгений Сергеевич выслушал его внимательно, не перебивая и не вступая в спор. Как и во время любого серьёзного разговора его тянуло закурить, однако сигареты он как назло забыл в «бункере» и теперь, пару раз машинально сунув руку в пустой карман, досадливо хлопал себя по пальто. Они стояли прямо на набережной, облокотившись на каменный парапет и глядя в медленно текущую мимо них коричневатую, незамёрзшую воду. Несмотря на шум проносившихся за спинами машин, Володя говорил негромко, но так, что его было отлично слышно:
– Для меня не проблема проделать дыру в башке продажного чиновника. За такое, если что, и пожизненный срок получить не жаль.
Евгений Сергеевич посмотрел на него испытующе, прямо в чёрные, неподвижные зрачки глаз, стараясь узреть, что же в них кроется: подлинная ли жажда вооружённой борьбы или же затаённое лукавство спецслужбистского агента?
– Сергеич, я за свой базар отвечаю, – спокойно выдержав его взгляд, произнёс Володя.
По его интонации, по выражению глаз, по мельчайшим движениям лицевых мускулов Евгений Сергеевич интуитивно понял, что эти слова – не хвастливый трёп, что тут всё по-настоящему серьёзно.
А Володя, между тем, вдруг ещё сильнее понизил голос и, наклонив голову, тихонько сплюнул с набережной вниз, в реку:
– Но… но я не готов садиться за испорченный майонезом чиновничий пиджак, – честно признался он.
Люди, заводившие разговоры о стрельбе по вражьим головам, за последние месяцы появлялись в организации всё чаще. Причём если ранее, до ареста Лимонова, большинство ратующих за разворачивание террора и партизанской войны выглядели либо безответственными болтунами, либо откровенными провокаторами, то теперь, после того, как Алтайская история приобретала всё большую огласку, в партию стали подтягиваться ребята совершенно другого склада – те, которые действительно желали конкретных радикальных действий. И что именно им в данный момент следует предлагать, Евгений Сергеевич пока ещё точно для себя не определил.
– Понимаешь, Володя, – произнёс он после некоторого раздумья. – Не всё так просто и однозначно, как тебе кажется. Да, революция в стране – наша цель. Но цель эта отдалённая, в перспективе. На сегодняшний день до настоящей революции в России ещё очень и очень далеко. Потому, для того, чтобы её приблизить, мы и ходим на АПД,[5] проводим митинги и пикеты, распространяем газету и выполняем ещё множество, казалось бы, скучных, но крайне необходимых вещей.
Володя на это тотчас возразил, что одними митингами и майонезными атаками ничего в стране не изменить, что Лимонов с ближайшими соратниками как сидели, так и будут сидеть в тюрьме, и (он в этом нисколько не сомневался) живыми их оттуда не выпустят.
– Пока вы будете на шествиях орать до хрипоты в матюгальники, они вас всех передавят – это как пить дать. Разве не видите, к чему всё идёт? – доказывал он. – Терять-то уже, по сути, нечего.
Каким-то образом Евгению Сергеевичу удалось убедить Володю в том, что партийную деятельность ему всё же следует начинать с дел сугубо мирных, «рутинных»: с тех же самых митингов и пикетов, с раздачи листовок.
– Извини, но это пока только первая беседа. Мы с тобой ещё едва знакомы, – привёл он весомый аргумент и, кашлянув, многозначительно прибавил. – Если останешься с нами и сможешь работать на партию как все – тогда да, другой разговор будет. О других вещах.
– О таких? – сдержанно улыбнулся Володя, изобразив движением руки пистолетный выстрел.
– Обещать сейчас ничего не могу, но жизнь может повернуться по-всякому. Наша партия существует в кольце недоброжелателей и даже откровенных врагов, поэтому кто может знать, как всё в итоге сложится? Может, и правда дойдёт дело до дырок в чиновничьих головах…
«Хотя мне бы этого очень не хотелось», – озабоченно закончил он про себя.
Зато Володя нетерпеливо хмыкнул:
– Поскорее бы.
Он одним из первых в Московском отделении вызвался ехать на выборы, и работал в Дзержинске на совесть, проводя на расклейках по десять – двенадцать часов в день. Уйдёт с утра с толстенной пачкой чуть ли не раньше всех, потом вернётся днём порожний, быстренько съест на кухне пачку «доширака», запьёт парой стаканов чая – и снова на улицу, уже с новой пачкой. Вечерами, когда вымотанные партийцы, собравшись на «вписке», отдыхали и делились последними новостями, Володя, как правило, сидел один, в углу комнаты. В общие беседы не встревал, больше слушал. А если считал чей-то разговор пустым или глупым, то читал книгу или отправлялся опять на воздух, прогуляться перед сном.
В один из дней Володя забрёл в отдалённый квартал, почти вплотную прилегающий к полузаброшенным корпусам старых заводов. Облупленные, выпотрошённые коробки цехов приземистыми махинами возвышались над протяжённым, местами проломленным забором, создавая пейзаж совсем уж унылый и сумрачный. Сквозь обширные дыры в бетонной ограде отчётливо виднелись наваленные в беспорядке кучи мусора, ржавой изогнутой арматуры, всякого хлама.
«Б-р-р-р, – вздрогнул он непроизвольно. – Ну и руины».
До него сюда никто из партийцев вследствие дальности пути ещё не добирался, потому Володя решил обработать стоящие тут дома на совесть. Петляя среди нерасчищенных сугробов, он переходил от одного двора к другому, не пропуская ни одного. Не торопясь, подходил к первому попавшемуся подъезду, ставил на снег пакет, доставал из него листовку и кисть. Затем из глубокого внутреннего кармана пальто извлекал банку с клеем и отвинчивал крышку. Два быстрых мазка – и аккуратно приложенный к стене прямоугольный лист бумаги бросался теперь в глаза любому входящему в дом. Володя тщательно разглаживал его рукой, подмазывая, если надо, отстающий край. Затем убирал банку обратно во внутренний карман, оборачивал кисть тряпкой, засовывал её в пакет, и всё так же спокойно, не спеша, шёл дальше, к следующему подъезду.
– Слышь, ты чего здесь дрянь всякую лепишь? – недовольно загудел внезапно вылезший ему навстречу крепенький, плотно сбитый тип. – И так уже всё вокруг позагадили.
Он был неопрятен, несвеж и, кажется, не совсем трезв. Но надвигался на Володю грозно, приосанившись, выставив вперёд, словно таран, свою широкую крепкую грудь.
Тот ничего не ответил. Извлёк как обычно из пакета листовку, провёл по ней кистью и приклеил прямо на подъездную дверь.
– Ты чё, не понял? – озлился крепыш.
И, сорвав только что прилаженную листовку, угрожающе рявкнул:
– Не фига тут свои бумажки развешивать!
Володя по-прежнему был невозмутим и сосредоточен. Он снова нагнулся, снова вынул листовку из пакета, тщательно намазал её клеем и прилепил на то же место.
Мужик опешил. Округлив свои глубоко посаженные, кабаньи глаза и разинув поблёскивающий металлическими коронками рот, он издал какой-то нечленораздельный хрюкающий звук: не то негодования, не то изумления. Он явно не привык, чтобы ему перечили. По всей видимости, Володе «повезло» нарваться на эдакого местного «крутого», «грозу двора», коих, как правило, действительно побаиваются соседи. Подобных типажей, стремящихся устанавливать справедливость так, как они её понимают, встречается немало в провинциальных русских городах: тот машину не там поставил, этот окурки после себя на лестничной клетке оставляет…
5
АПД – жаргонное сокращение, принятое среди членов Национал-Большевистской партии (НБП) и обозначающее так называемые «акции прямого действия», под которыми понимались акты «бархатного терроризма» – символические захваты административных учреждений, помидорные атаки на публичных политиков и т. д. (Прим. автора).