Страница 24 из 27
Лирический герой Горчева, как выразились бы литературоведы, – существо ранимое и чуткое, застенчивое и стеснительное, а его внутренние монологи и вся нецензурщина подсознания – всего лишь робкий протест индивидуума против мирового порядка вещей, который писатель Горчев считает очень неважным порядком.
Выбросил я то послесловие к Горчеву, написал другое.
…Вот ведь черт меня дернул позвать писателя Горчева из Казахстана в наш угрюмый Питер, который сгубил уже не одного русписа болотными своими испарениями. Николай Васильевич Гоголь, предок Горчева, помнится, служил здесь делопроизводителем, сидел за конторкой, как Горчев сейчас сидит за компьютером в окошке на Первой линии Васильевского острова, где его может лицезреть каждый, если Горчев дойдет до работы.
Он сидит и пишет Полную Хурму, как называется сейчас этот жанр, и не поймешь – издевается он над вами или нет, и во рту вяжет, и слезы на глаза наворачиваются – те, «невидимые миру».
Вообще, Горчев очень любит слова на букву Ху, как вы заметили, это у него идет от английского языка, где эта буква означает «кто ты такой, брат?», а в русском она обозначает совсем другие вещи. Эта буква у Горчева всегда прописная, торжественная, потому что он Художник Хурмы, а не просто какой-то мерзавец, швыряющий эти буквы в осенний сумрак.
В этом-то и разница.
Барышни пышут кипятком, а негодованием, наоборот, не пышут, а также пышут, что «мама, я Горчева люблю». Каждая Хурма вызывает восторги, за нее даже денюшки платят иногда, что повергает писателя Горчева в глубочайшее недоумение, поскольку он человек честный и совестливый.
А вовсе не Хулиган, как думают некоторые.
И еще писатель Горчев рисует разные картинки и оснащает ими свои книги и один журнальчик, где числится Главным Художником, так что иногда даже непонятно, что у него получается Хуже.
Если же вы зайдете в Хулинет, то там всегда найдете писателя Горчева на почетном месте, в грамотах, медалях и кубках, с полными карманами Хурмы, потому что Хурма там главное блюдо. Только мы сомневаемся, что вы самостоятельно найдете этот Хулинет, и даем вам адрес: http://www.gorchev.spb.ru.
Книжные новинки
16 ноября
В понедельник сдаем «Амфоре» макеты книг Горчева и Букши.
К Букше тоже написал послесловие, более пространное, чем к Горчеву.
Ну она и пишет длиннее.:)
Читать Букшу мне всегда весело и радостно. Будто вышел весной на улицу, вдохнул пьянящий весенний воздух и разом позабыл обо всех тяготах жизни, увидев, к примеру, как спешит по набережной Карповки по своим важным делам собачка с грязным хвостом, облитая теплым апрельским солнцем.
Рот сам растягивается в улыбке, когда я читаю, хотя Ксения вовсе не собирается меня смешить, но я уверен, когда она пишет, она тоже улыбается. И эта улыбка передается мне, и настроение повышается, как у той собачки.
Уговоримся, что вы не читаете книги с конца, а значит, уже составили себе представление об этой прозе. Здесь я хочу объясниться для тех, кто почему-то не чувствует ее прелести. А такие люди есть, и я не скажу даже, что у них отсутствует вкус. Поэтому, не упрекая их в бесчувствии, я просто расскажу о том, что вижу я в этих текстах.
Но сначала – откуда они взялись.
Года полтора назад, примерно в мае 2001 года, к нам в издательство, что называется «с улицы», зашла молоденькая девушка с тонкой папкой в руках и сказала:
– Я Ксюша Букша.
Она так и сказала: «Ксюша», будто еще не вышла из детсадовского возраста. Впрочем, от него она ушла совсем недалеко, тогда ей только что исполнилось восемнадцать.
Я понял, что придется читать стихи девушки. Случай настолько типичный, что даже скучно. Это приходится делать довольно часто, а говорить приятные слова автору – редко. Восхищаться же практически не приходится.
В данном случае к стихам был приложен рассказ, что мне особенно не понравилось. Писать прозу в восемнадцать лет казалось мне просто возмутительным.
Я вяло пообещал прочесть, и мы с Ксюшей расстались на неделю. За эту неделю я успел понять, что у девушки явно есть способности, стихи ее были интересны прежде всего тем, что в них автор не изливал своих чувств по поводу несчастной любви, как это принято в юности, а писал об окружающем мире. Одно стихотворение называлось «Березовский», где БАБ представал в образе былинного Стеньки Разина, гуляющего в своем дворце:
Ну, Березовский и Березовский. Мало ли чего не бывает в стихах юных девушек.
Однако больше удивляло то, что поэтическая традиция и следы влияния, которые там прослеживались, восходили не к Бродскому, что характерно для молодых поэтов последнего десятилетия, и не к Мандельштаму, и не к Цветаевой, что привычно для молоденьких поэтесс, а к Хлебникову и ранним обэриутам, а еще точнее – к тем фольклорным корням, которые Хлебникова питали.
Впрочем, я совсем не теоретик. Возможно, и ошибаюсь.
Рассказа я читать не стал.
При встрече я сказал Ксении несколько добрых слов и сделал ряд замечаний; на этом посчитал свою миссию по напутствию молодого дарования выполненной. Но Ксения внезапно извлекла из портфеля более толстую стопку листков и сказала, что вот только что закончила повесть. И тоже просит прочесть. Она даже назвала это «роман», что мне резко не понравилось. В мои планы чтение романов никак не входило.
И я, чтобы пресечь все поползновения на мое свободное время, с предельным цинизмом заявил, что прозу лучше писать после тридцати лет, при этом желательно быть мужчиной.
– Но вы всё же прочтите… – попросила она.
– Ну ладно, – недовольно проворчал я, пряча рукопись в портфель.
Вечером я раскрыл ее папку и убедился, что повесть называется «Эрнст и Анна» и имеет подзаголовок «Придворная история князя Якова Платоновича Шаховского о днях молодости, о людях и других существах при дворе царицы Анны Иоановны».
Иными словами, исторический роман от лица мужчины, жившего черт знает когда, написанный нашей современницей восемнадцати лет!
Это просто счастье (для меня), что я все же начал его читать, а не забросил папку в дальний угол. Более сильного предубеждения у меня никогда не было. Начал – и уже не мог оторваться до глубокой ночи, пока не дочитал до конца. Иногда я неприлично повизгивал, иногда заливался счастливым смехом, порою выбегал на кухню к домашним с листком в руках и кричал: «Нет! Вы послушайте!» – после чего зачитывал кусок прозы вслух.
Домашние слушали с недоумением. Впрочем, они и сейчас недоумевают, чего я там нашел.
А нашел я свободу прежде всего – в слове, в сюжете, в обращении с материалом; нашел ритм и дыхание, энергию и драйв, как сейчас говорят.
Короче, мне пришлось извиняться перед Ксюшей и искупать свою вину тем, что к следующему ее приходу через 10 дней я вручил ей книжку «Эрнст и Анна», изданную нами в количестве 100 экземпляров, с обложкой, на которой был изображен герб княжеского рода Шаховских. Наверное, так быстро ни у одного молодого автора первая книжка не выходила.
А потом мы вывесили этот текст в Интернете и устроили обсуждение в моем ЛИТО им. Лоренса Стерна, это и сейчас можно найти в архивах, причем мало кто поверил, что данный текст не мистификация и что реальная Ксюша Букша существует.
Чуть позже, уже осенью, представилась возможность послать Букшу на Всероссийский форум молодых писателей, где я порекомендовал ей записаться в семинар Леонида Юзефовича – и не ошибся. Юзефович также отнесся к прозе Ксении весьма доброжелательно. В результате через год «Эрнст и Анна» украсили собой альманах «Пролог», выпущенный «Вагриусом» по итогам этого форума.
Правда, к этому времени Ксения уже имела две малотиражные книжки, выпущенные издательством «Геликон Плюс». Кроме исторической повести вышла еще и «Вероятность», присутствующая в этом томе. Эти книжки мы даже не продавали, а раздавали в качестве рекламы: вот, читайте и запоминайте новое имя!