Страница 21 из 27
Эта привязанность к кошачьим привела Мишу к знакомству с Берберовыми. Была такая странная семья из Баку, державшая дома в городской квартире льва. Это был знаменитый Кинг, впоследствии застреленный милиционером в Ленинграде во время съемок. Миша поступил на службу в съемочную группу, когда снимался фильм, а потом показывал мне фотографии, где он борется со львами (там был не один, кажется), валяется с ними и на них, короче, ведет себя как настоящий дрессировщик.
Однажды разыгравшаяся львица чуть его не загрызла. Он вспоминал, как с величайшим трудом, потихоньку, он освобождался от охватившего его лапами и прижавшего к полу зверя.
В юности он занимался штангой и был настоящим накачанным суперменом. Потом, много позже, написал о штангистах повесть.
Когда мы познакомились, он еще сохранял облик штангиста, но потом за несколько месяцев превратился в худого, совершенно тощего человека, потому что занялся бегом.
Нет, он не просто совершал утренние пробежки. Когда Чулаки начинал чем-то заниматься, он делал это основательно. Он бегал в Зеленогорск (это 45 км от Ленинграда). Делал это регулярно. Потерял в весе килограммов 30. Мы серьезно опасались за его здоровье.
Посещали мы тогда в начале семидесятых прозаическое ЛИТО при журнале «Звезда», хотя шансов напечататься у меня там не было, мне это прямо заявил руководитель, зав. отделом прозы журнала Александр Семенович Смолян, давно покойный. Вы, мол, пишете слишком странно для нашего журнала. Миша же довольно скоро стал постоянным автором. Обсуждали мы друг друга горячо, чуть не до драки. Потом, естественно, выпивали. Чулаки с нами не пил (он вообще не пил, лишь в последние годы я видел его иногда на приемах с бокалом сухого вина).
Отношение наше к сочинениям друг друга было одинаково скептическим. Тогда мы его высказывали, ибо было нельзя иначе, все-таки ЛИТО, а позже никогда не говорили с ним о его или моих книгах, хотя изредка дарили их друг другу с приличествующими надписями.
Одну из его книг я даже издал в 1995 году, но и о ней мы не говорили. Называлась она «Кремлевский Амур, или Необычайное приключение второго президента России».
Там рассказывалось, как Второй Президент, избранный после Ельцина, некто Стрельцов, влюбляется в молодую женщину – президента Украины и женится на ней, чем полюбовно решается вопрос о вторичном воссоединении Украины с Россией.
Но наш второй президент оказался женат, а украинцы бабу не выбрали.
Обложку этой книги с красавицей в фате и Кремлевской башней я собственноручно делал в фотошопе. Тогда мне это нравилось.
Ответ Лене Григорьевой
25 августа
Проблема не в том, что я хочу воспитывать. У меня четверо детей, спросите их – воспитывал ли я их? Менторство мне глубоко чуждо.
Проблема в том, что Интернет породил огромное количество литераторов, которые не знают или не хотят знать, что они литераторы, а думают, что просто так, погулять вышли. Но если тебя читают, то ты литератор и изволь об этом помнить.
Ты публичен, как на улице. Дома можно ходить голым, на улице не принято. Более того, люди тратят много денег, чтобы выглядеть на публике как можно лучше.
Здесь же можно выглядеть кое-как. Но нас видят, вот в чем дело. И не говорите мне, что вам все равно и на чужие мнения вам наплевать. Так не бывает.
Проблема в том, что многие годы для того, чтобы пробиться к читателю, быть услышанным, требовалось много терпения, таланта и удачи. А сейчас это делается в два счета. Наиболее умные и талантливые быстро понимают, что за эту легкость надо заплатить ответственным отношением к слову. Наиболее профессиональные никогда или почти никогда не допускают расхристанности на людях. Могу в пример привести Березина, Лабаса, Горчева, Лейбова да и Вас, Лена. Я с удовольствием, иногда с хорошей завистью это читаю и думаю: какие умные и талантливые люди рядом.
Но я также читаю и другие высказывания, километры необязательной болтовни, самовлюбленной чуши, истеричной рефлексии.
Казалось бы, чего проще – удали этих милых людей.
Но они же хорошие тоже, многих я знаю лично.
Они просто не дошли еще до мысли, что некрасиво на людях с расстегнутой ширинкой.
И тактично намекнуть им на это нелишне.
Может быть, они потом скажут спасибо.
VIP (Майк)
27 августа
Первый раз я услышал о Майке от БГ, когда Боря принес мне новые альбомы «Радио Африка» и «Табу».
Боря очень тепло о Майке отзывался, но как-то намекал, что Майк все сдирает у Дилана.
Дилана я тогда тоже не знал, мне было все равно.
Через некоторое время я получил кассету «Сладкая N» и ее прослушал.
По сравнению с тем беспомощным бредом, что мне удалось прослушать до того от рок-музыкантов (в смысле слова), Майк показался мне весьма продвинутым литератором. Он умел составлять слова в строчки.
Но меня совершенно не устроило его отношение к женщине («Дрянь»), и в очередной статье в «Авроре» я его за это пожурил. Типа вот так мог бы обиженный женщиной подросток выразить свое «фе».
Это был самый первый период, когда я ни во что еще не врубался.
Но журнал вышел, мнение стало общ. достоянием.
Еще через пару недель БГ наконец познакомил меня с Майком в своей мансарде на Перовской.
Мы с ним поговорили, я видел, что он читал журнал, но – и это главное! – никакой обиды я не почувствовал, хотя при встрече испытывал некоторую вину, все же наехал на человека печатно.
А дальше мы подружились.
Я не слишком часто бывал у него, но иной раз заезжал, чтобы взять какие-то пластинки или бобины для моего конкурса самодеятельных альбомов, которые присылали Майку, поговорить и выпить.
Один случай запомнился. Я где-то напился, домой не хотелось, и я позвонил Майку. Была зима, за полночь.
Майк без всяких раздумий сказал:
– Приезжай.
Я приехал с бутылкой водки, и сразу вдруг на кухне коммуналки была организована компания (там был Шура Храбунов, гитарист Майка, живший там же, в этой коммуналке, Наталья, конечно, и кое-кто из соседей). И мы прекрасно посидели.
Потом я уехал, часа в 4, в ночь, в липкий снег, пьяный.
Мне никогда не нравилось звучание группы «Зоопарк». Это была страшная халява.
Майка я полюбил практически сразу, не столько за музыку и песни, сколько за него самого.
Мягкий и интеллигентный человек. Умница. Говорить с ним было наслаждением.
После каждого концерта в рок-клубе я приходил к Майку и мы о чем-то говорили. О чем? Да важно ли это?
Когда любишь человека, совершенно все равно, о чем с ним говорить.
Последний раз я видел Майка в июне 1991 года, когда пришел к нему за текстом воспоминаний о Цое, который он по моей просьбе написал к готовящейся книге о Вите, которую мы делали с Марьяной.
Текст, кстати, был очень жесткий. Без всяких постпохоронных пиететов.
Майк встретил меня полупьяный, обросший щетиной, с каким-то запредельно страшным выражением лица.
– Майкуша, что с тобой? (Я звал его так.)
– Наташка ушла, – сказал он. – Пошли выпьем.
Мы вошли в комнату. На табуретке стояла бутылка водки, наполовину опорожненная. Майк налил мне. Я стал расспрашивать: что? как? Он что-то отвечал, а потом стал читать стихи.
Мы пили водку, и Майк читал стихи.
Не помню какие. Помню одно, где каждая строчка начиналась со слова «любимая».
А потом он заплакал.
И я никогда не забуду того беспомощного моего желания помочь взрослому человеку в его горе: я прижал его к себе, гладил по голове, как ребенка, приговаривая: «Майкуша, да ладно… да перестань… все образуется, милый».
А через два месяца его не стало.
Был август 1991 года. ГКЧП. Мы с Ленкой были в Юрмале и бегали по пляжу по утрам, делая зарядку. Потом «Лебединое озеро» по ТВ. Потом ура.
Я позвонил в Москву Андрюше Гаврилову, и он сказал: «Умер Майк».
На похороны успели.
Помню гроб в морге, в котором лежал незнакомый Майк. Помню Наташку. Помню немую толпу на Волковом, когда Майка опускали в могилу.