Страница 2 из 2
— Зимой хорошо будет: не попрут со слепым–то, — радовался поводырь.
Проснулся Мигай и спросил — день или ночь. Подумал Балалайка и сказал:
— Ночь, до свету далеко, — хотя и день начинался. — «Успокою, чтобы домой не просился».
Когда совершенно ободняло. Балалайка пустил утку:
— А знаешь что, Мигай, солнце не всходит, по часам обед, а солнце не может выкатиться и ночь глухая… Говорят, целую неделю дня не будет: машина какая–то чортова испортилась, и перемешалось все.
— Ночь? А люди как же — спят?
— При электричестве дела делают, а поезда не ходят… «Слепой поверит, у него все ночь, на солнышко только не надо выводить, догадается».
Убегал Балалайка, при «электричестве» дрова тянул, американскую жизнь смотрел и газетчиков задирал.
«Неохота с ним возжаться. приспособлю одного зарабатывать» — думал он.
Поставил Балалайка Мигая у стены, близ выхода и велел:
— Пой, здесь народ все время идет.
Слышал и сам Мигай по шагам, что идут без останову.
— Пой. Я… по делу.
Пел Мигай. Деньги бросали ему в опрокинутую шапку.
— Нельзя здесь петь, в вокзале нельзя. Иди на площадь — сказал кто–то и взял Мигая за плечо.
— Слепой я…
— Все равно нельзя.
Догадался Мигай, что это милиционер, и спросил:
— Теперь чего, ночь?
— День, — ответил милиционер.
— Кончилась ночь!
— Кончилась.
«Домой надо, привыкну один ходить. Деревня маленькая, улица одна… Домой надо», — думал Мигай.
Народ шел, а Мигай тянул руки и:
— Слепому помогите, товарищи…
— Просишь? — вернулся Балалайка.
— Петь не велят. Теперь день, Егорка, ночь кончилась?
— День… недавно начался, направили машину, — вывернулся Балалайка.
— Домой поедем.
— Чего ты? — переспросил Балалайка, а сам думал: «Как быть».
— Домой бы, там я один ходить буду.
— Поедем… «Свожу за город, до Косино хоть. Скажу, что после голода в деревне никого нет… и привезу в Москву».
Без билетов сели в поезд.
— Билеты, граждане, предъявите! — крикнул кондуктор.
— Инвалиды мы, — откликнулся Егорка кондуктору.
— Слепой?
— А я — поводырь, — торопился Балалайка.
— Куда едете?
— На родину, — отвечал Егорка, а сам думал: «Чорт, зацепит, ну да сойдет, и в ГПУ тепло и хлеб дают» — в Чувляндию.
Кондуктор не ссадил слепца и его поводыря.
Темнота и однообразный рокот колес во много раз удлиняли время для Мигая, а Балалайка шептал:
— Солнце закатывается… Ночь. Скоро утро и приедем…
Высадились они в Косино, и Балалайка повел Мигая дорогой к селу, потом свернул межой в поле.
— Деревни, брат, нету, пустое место, — сказал он.
— Нет, где же?
— Да, нету. Гарь одна, пожар, видно, зализал. Видать–старая гарь; знать, в голод это, без народу.
— Мамка где, Еремка? Не вижу… — заплакали слепые глаза.
— И так не увидел бы, — буркнул Егорка.
Молча стояли. Балалайка грыз травку.
— Звонят, где? У нас не было церкви. Я слышу… где Егорка? — забеспокоился Мигай.
— В селе это.
— Слышно больно уж, раньше меньше было.
— Знать, колокол большой повесили и звонят, чтобы бог от голоду избавил.
— Никого, говоришь, нету? — переспросил слепец.
— Никого, гарь одна.
Повернулся Мигай и пальцами ощупал лицо Балалайки.
— Испугал меня, — огрызнулся поводырь.
— Егорка, ты обманываешь меня, скажи, обманываешь? — зашептал слепец.
— Вот выдумал.
— Обманываешь, верно ведь?
Молчал Балалайка — слезы из слепых глаз Мигая взволновали его.
— Я слышу — говорят. Ты не слышишь? — продолжал Мигай.
— Ничего.
— Говорят, что в Москву поедут, близко Москва. Егорка, здесь не деревня, далеко деревня?..
— Далеко, — признался Егорка
— Москва здесь?
— Косино, 15 километров от Москвы.
— Обманул зачем, зачем? И так горько!
— Не буду больше не разу. Мигай, не реви.
— Повезу в деревню, домой.
— Нет, уж не уехать. Видно… Слепой — сам не могу, а чужой обманет, не повезет…Егорка, товарищ, обманул, где от чужого?
И Мигай со слезами упал на траву.
Поезд со свистом промчался в Москву, испугал слепого Мигая и его поводыря Балалайку.