Страница 47 из 48
Поэтому нет ничего удивительного в том, что письмо профессора Яковлева послужило чем-то вроде индульгенции, благодаря которой одиннадцатая египетская казнь скукой могла быть отменена. Пару слов о том, как я познакомился с профессором. Яковлев - человек, мягко говоря, эксцентричный. Сам себя он называл помешанным. В свободное от преподавательской деятельности время он занимался изучением фольклора европейских стран, и, как говорила его племянница Саша, красавица, притом далеко неглупая, "повернулся" на этой теме. Увы, но в данном вопросе я склонен с Сашей согласиться. Профессор зачастую буквально воспринимал мифы и легенды, предания и сказки. Пару раз привлекал меня к своим безумным расследованиям. Собственно, благодаря одному загадочному происшествию мы и познакомились. С тех пор он решил возложить на меня роль доктора Ватсона, и я не то, чтобы сильно возражал.
Как говорилось в письме, Яковлев позвонил мне домой, мать объяснила, куда я уехал, и дала бабушкин адрес. В конверт профессор вложил газетную вырезку, в которой рассказывалось об убийстве молодого сельского учителя его коллегой. Душегуб выбрал необычный способ наказать свою жертву - вогнал в спину молодому парню осиновый кол. Убитый - сирота, воспитывался в детдоме, совсем молодой. Единственным близким ему человеком оказался односельчанин Астахов, отец девушки, на которой убитый собирался жениться. Она умерла за месяц до этого события. Душегуб - пожилой учитель, лишившийся рассудка. "Может быть, пустышка, но прошу тебя, Слава, проверь. Поговори с Астаховым", - этими словами профессор заканчивал своё письмо. Удивительно, но убийство произошло в соседнем селе, куда можно доехать на автобусе. Толком не понимая, что нужно проверять, на следующий день я всё-таки поднялся в семь утра, заскочил в автобус и отправился на место преступления.
По сравнению с бабушкиной деревенькой, село казалось прямо-таки культурным центром. На главной улице пешеходные дорожки асфальтовые, возле школы площадка, игравшая роль дискотеки. Довольно часто попадались не только грузные невеселые лица зрелых мужиков, но и молодые, улыбчивые ребята, симпатичные девочки. Одним словом, мне здесь понравилось. Завидев меня, местные жители делались мрачнее тучи. На вопросы отвечали отрывисто, а один, узнав, кого я ищу, рявкнул, посоветовал мне уносить свои ноги подобру-поздорову. К дому Астахову всё-таки удалось добраться.
Крыша из белого шифера, стены из красного кирпича, неаккуратно пристроенное крыльцо, деревянные ступеньки. Хорошее такое сельское жилище. Дом окружал невысокий забор, да пушисто-овальные кусты. Я подошел к калитке, замер в нерешительности. Хоть часы и показывали только полвосьмого, сельские мужики давно разбежались, Астахов, должно быть, тоже ушёл на работу. К счастью, мои опасения не оправдались. Дверь дома со скрипом открылась, и в узком проеме появился свирепого вида мужчина, с всклокоченными волосами, заспанными глазами, длинными ручищами. Поломанный нос и до колкости острый взгляд сигнализировали об опасности, исходившей от хозяина.
- Чего тебе надо?! - с вызовом в голосе бросил он.
- Я хотел расспросить вас по поводу, - слова застряли у меня в горле. Если сейчас прямо спрошу о дочери, он меня здесь и изобьет.
- По поводу! А без повода спрашивать не хочешь? - он спустился с крыльца, подошел к заборчику, сжал кулаки, вынудил меня попятиться. - Значит так, бумагомарака, я твоим уже сказал - ещё раз здесь объявитесь, решите на костях моей дочери да её жениха танцевать, я вам ... - мужчина выругался матом. - Так что катись отсюда и больше не показывайся.
- Но я не журналист, - хорошо, что в автобусе мне пришло в голову продумать разговор с Астаховым. - Покойный, Глеб Свиридов - мой однокашник. Мы с ним в школьные годы большими друзьями были.
Астахов по-бараньи посмотрел на меня, опустил голову.
- Ты это, парень, того, - он снова посмотрел на меня. - Не обижайся. Сам понимаешь, какое дело...
- Ничего страшного. Я всё понимаю, - не думал, что придется успокаивать Астахова.
- Зайти хочешь, чаю выпить?
- Да, спасибо.
- Ну, пошли.
Астахов впустил меня в дом. Я оказался в маленькой темной прихожей, сразу переходившей в кухню. На стене справа прибито несколько крючков для одежды, слева выключатель света. Я стал разуваться, но Астахов меня остановил.
- Заходи так, на кухне грязно.
Я пошёл прямо, окинул взглядом по спартански обставленную кухню. Стол, три табуретки да обшарпанная газовая плита в углу. Я не сразу заметил раковину, которая оказалась у меня за спиной, в небольшом углублении в стене.
- Присаживайся, - предложил Астахов. Я оккупировал скамейку, хозяин ушел куда-то вглубь дома, вернулся с бутылкой водки. Я хотел было отказаться, но потом вспомнил, что изображаю двадцатипятилетнего мужика. Нужно соответствовать.
- Что уже знаешь? - спросил Астахов, налив две рюмки водки.
- Знаю, что убили, зарезали вроде.
- Пригуби, - скомандовал Астахов. Я подчинился. Обжигающе горько. Легкий рвотный позыв. Полегчало. - Без закуски, молодец, - он опрокинул свою рюмку. - Кол ему в спину вбили. Насквозь, представляешь? - Астахов вздохнул, налил ещё. - Учителем работал.
- Я знаю.
- Да не твой друг, псих этот. Павел Андреевич. Дочка у меня болела, он заявился. Сначале к девочке приставал, да я его выставил, потом мне говорит, дело нечисто. Жених Ани - упырь. Я ничего не понял. Он отвечает, мол, в прямом. Не до шуток мне тогда было. Хотел наподдать ему ещё разок. А он всё талдонит, - Астахов вздохнул, опрокинул рюмку, я последовал примеру хозяина. Он долил, продолжил рассказ. - Этот гад чокнутый, вся деревня знает. Я лучше всех. Три года он у меня классным руководителем был. На всю голову больной. Дебильные шуточки, ухмылочка чудика. Дети его не любили, да его вообще никто не любил. Но вреда он до поры до времени никому не причинял, вот я его слова всерьёз и не воспринял. Думаю, завидует Глебу. Какой парень погиб... Его школьники обожали, на уроках тиши воды, ниже травы сидели. А этот козёл бесился. Да ещё видать на Анюту глаз тоже положил. Видит, я ему к доченьки пальцем притронуться не дам, решил, как собака на сене, потявкать на Глеба. Знал бы, как Аня его любила, как Глеб убивался у неё на похоронах. Мать твою, как же противно-то на душе, - он опрокинул третью рюмку, я тоже. Водка оказалась крепкая. Да и я не то, чтобы мастер выпивать.
- После смерти Ани он озверел, - продолжил Астахов.
- Кто?
- Да Павел этот, Андреич, будь он неладен. Не знаю, сколько он вынашивал эту мысль. Напоил Глеба, отвёл к лесу, на землю свалил спиною вверх и кол вбил. Сам лег рядом с трупом, да на небо смотрит. Я к нему подошёл, говорю - погляди, что наделал. Он голову повернул туда, снова на меня посмотрел и деловито так заявляет: "Анне голову отрубить нужно". Клянусь тебе, я человек добрый, но когда услышал эти слова, словно мне глаза запеленали. Ничего не помню, только вот как сельские мужики меня оттягивали. Измесил эту скотину. Убил бы, да не дали. Правда, он в первую же ночь в тюряге себя и порешил - лезвием горло порезал. Есть Бог на свете!
Выслушав историю, я уже жалел, что приехал. Не стоило мне вмешиваться в настолько интимные дела. Астахов говорил очень медленно, из-за этого детали чудовищного происшествия отпечатались у меня в памяти. Нужно было найти предлог и скорее покинуть это село. Если Астахов узнает о моей лжи, мокрого места от меня не оставит.
- Оно знаешь как, всё разом наваливается. Сначала дочь связалась с учителем, Глебом. Вся деревня косо смотрела. Но оказалось, парень он неплохой, даже замечательный. Дело к свадьбе шло, а тут такое, - Астахов вздрогнул, - Умерла почти как жена. Давай по последней и пойдём.
- Куда?
- На кладбище. Ты ж Глеба повидать приехал?
- Да, - я не на шутку разволновался. Мысли путались, как бы ни ляпнуть чего лишнего. С четвертой рюмкой я справился подозрительно легко, хорошо захмелел.
Астахов встал из-за стола, я последовал его примеру. Мы отправились на кладбище, которое располагалось в трех километрах от села по живописной дороге, с обеих сторон окруженной полями. Астахов долго распинался о своем горе, но я его уже не слушал, любовался. Колоски пшеницы по-партизански тихо шептались друг с другом. Я пытался разобрать их разговоры. Наверняка болтали о погоде. С запада надвигались черные тучи. Скоро должен был пойти дождь, может быть, с грозой.