Новый учитель

Любовь, казалось, придала ей сил - оценки стали выше даже по предметам, которые она терпеть не могла. Физика, математика, геометрия - теперь всё ей по плечу. Несмотря на свою открытость, чувства к учителю она держала в тайне. Отчасти из-за слов Томы, которые все, кроме Ани давным-давно забыли, а отчасти из-за страха быть высмеянной. Впрочем, предаваться томлению любви в одиночестве ей нравилось. Ощущения становились острее, чем сильнее угнетали неприятные мысли, тем приятнее было разубеждать себя в сомнениях. Постепенно любовь её перетекла в помешательство. Она уже ни о ком и ни о чём не могла думать, на каждой перемене бежала в кабинет истории, где принималась болтать с Глебом на повседневные и изъезженные темы.

У Глеба имелись определенные подозрения на счет её поведения, но он их до поры до времени решил не высказывать. По крайней мере, так казалось Ане. Ещё бы - если он влюблен в неё, как быть? Роман между учителем и ученицей осудит всякий. Ане особенно приятно было рассуждать о пикантности ситуации с позиции жалости к объекту своего обожания.

"Бедненький, - думала она, - ему-то хуже. Его сердце разрывается так же, как и моё, но поделать с этим он ничего не может. С меня какой спрос? А он несёт ответственность. Насколько трудно ему придётся, если все всплывёт?"

К концу четверти сомнений в ответных чувствах Глеба у неё не оставалось - он не возражал против её присутствия в подсобке, сам приглашал пить чай и поддерживал беседы ни о чём. Он интересовался жизнью Ани, поднимал всё более щекотливые темы. Однажды у них зашёл разговор даже о её матери.

- Я заметил, ты живешь с отцом, - сказал Глеб. - А где же мама?

Аня помрачнела, но к тому моменту она считала учителя родным ей человеком, поэтому решила обо всём рассказать.

- Она умерла, когда мне пяти не было.

Учитель понимающе кивнул.

- Хоть немного её помнишь?

- Помню. Лучше всего голос - нежный, добрый, ласковый. До самой своей смерти она приходила ко мне и напевала колыбельные. Ещё помню, что перед самой смертью меня перестали к ней пускать. Отец не хотел, чтобы я запомнила её бледной, как сама смерть, худой и измученной. Когда она умерла, там были врачи, такие серьёзные, насупленные, всё объясняли, почему не смогли помочь. И их лица я отчего-то запомнила как никогда отчетливо, а материнское нет, - она тяжело вздохнула. Видимо, эти мысли мучили её до сих пор. Глеб это понял и сменил тему, заговорив о методах лечения различных заболеваний в девятнадцатом веке, а затем о медицине вообще.

Эта их беседа окончательно убедила Аню в том, что Глеб к ней неравнодушен, но первый шаг не сделает никогда. Имеет ли право сделать его она? Чем больше девушка об этом размышляла, тем крепче утверждалась в том, что такого права у неё нет. Когда начались каникулы, она ушла на них с тяжёлым сердцем. Как быть дальше, девушка не знала, но для себя строго решила всю неделю провести вдали от Глеба.

Первая четверть со всей очевидностью убедила Лидию Лаврентьевну в том, что Глеб справится с полным объёмом работы. Поэтому от Весницкого можно было избавляться. Прежде она хотела подождать до конца года, но теперь, после вмешательства Демидова, твердо решила отправить наглеца на пенсию как можно скорее. Каникулы виделись ей удобной возможностью подвести его самого к мысли об уходе. Для этого она и вызвала старого учителя на последней учебной неделе к себе в кабинет.

Когда Весницкий пришёл, напротив директора уже сидел Глеб. Его присутствие несколько смутило Павла Андреевича, и он стал подозревать нечто неладное. Кулакова предложила Весницкому садиться.

- Я вас по какому поводу вызвала, Павел Андреевич. Говорят, здоровье у вас шалит, на уроках часто срываетесь, да выглядите неважно.

- Кто говорит? - довольно агрессивно спросил Весницкий.

- Люди, - холодно ответила директриса. - Собственно о чём речь. Мы с Глебом Максимовичем обсуждали его готовность принять всю школу. Он ответил согласием. Ведь так? - она вопросительно посмотрела на Глеба.

- Ну, если Павел Андреевич действительно подумывает о пенсии, я, конечно, готов его заменить, - подтвердил Глеб.

- Ни о чем таком я не думаю! - резко заявил Весницкий.

- Просто поймите, - ласково начала Лидия Лаврентьевна. - Классов у нас немного, в школе чуть больше полутора сотен человек обучается. Денег нам выделяют совсем мало - год прошёл после дефолта. Жить и так не сахар, а станет ещё хуже, если зарплату приняться делить. Поскольку у нас такое щекотливое положение сложилось, мне из района денег на зарплату второму историку выделили, а буквально на той неделе вызывают и спрашивают, так мол и так, с историком-то разобрались? Я руками развожу, - тут Лидия Лаврентьевна пристально посмотрела на Весницкого и в продолжении последовавшей тирады глаз не отводила, - приехал молодой, талантливый, в общем учитель от бога. Да старый уходить не хочет. Меня спрашивают, а зачем же я тогда просила денег на нового, если старый будь здоров. Что прикажите говорить? Врать не стала. Он, говорю, с работой справляется все хуже и хуже, в одиночку не тянет, хоть и скрывает это. Здоровье у него ни к черту, оно и неудивительно с нашей-то зарплатой в шестьдесят один год. Да уходить всё равно не хочет, боится, наверно, что на одну пенсию не проживёт, зарплата всё ж таки больше. Из-за денег, говорю, место занимает.

По лицу Весницкого Лидия Лаврентьевна поняла, что сумела задеть его за живое. Он покраснел, не знал, куда деть руки, сжимал разжимал кулаки, чесал голову. Глаза его плавали по всему кабинету, но смотреть прямо на Кулакову он не мог. Наслаждаясь моментом своего триумфа, Лидия Лаврентьевна совершенно не обращала внимания на Глеба, смущённо ёрзавшего у себя на месте. Очевидно, русло, в которое повернул разговор, ему не нравилось, но влезть он не решался.

- Это вы зря так, - не выдержал последнего предложения Весницкий. - Я здесь совсем не из-за денег.

- Выходит я ошиблась? - она изобразила на лице раздосадованность, для пущей убедительности всплеснула руками. - Неловко-то как. Да только вас не разберёшь, Павел Андреевич. Если не из-за денег, тогда зачем остаётесь?

Весницкий хотел было что-то ответить, но она не предоставила ему такого шанса.

- Я бы могла подумать, будто бы вы боитесь отдать детей в ненадежные руки, но мы-то с вами убедились - Глеб Максимович куда квалифицированнее вас как в истории, так и в педагогике.

Такая прямота смутила Весницкого. Он, наконец, потупил взор, признавая поражение.

- Дети его любят, чуть ли не каждый день приходят просить заменить вас им. А я отказываю. Павлу Андреевичу, говорю, тоже на что-то жить нужно. Так и в центре сказала. Они долго совещаться не стали, наказали вопрос разрешить. Денег выделять не станут, придётся зарплату вам на двоих делить. Сами объясняйте Глебу Максимовичу, почему он вместо и без того маленького оговоренного оклада будет получать сущие гроши.

Закончив, Кулакова откинулась на спинку кресла и с ощущением собственного превосходства изучала согбённую фигуру поверженного противника. Весницкий помолчал, поднял глаза, посмотрел на Лидию Лаврентьевну и выдавил из себя:

- Это всё?

Она кивнула.

- До свидания, - процедил Весницкий и ушёл.

Кулакова проводила его с легкой улыбкой на лице.

- И к какому снижению оклада мне нужно готовиться? - спросил Глеб.

- Пока ни к какому. А там будет видно, - уклончиво ответила директор.

- Тогда я тоже пойду, - сказал Глеб, поднимаясь.

- До свидания, - попрощалась она с молодым учителем.

Разумеется, никто не требовал от неё увольнения Весницкого - историю эту она сочинила специально, дабы нанести ещё один болезненный удар по самолюбию Павла Андреевича. И этот удар не станет последним. Она будет продолжать унижать его до тех самых пор, пока не получит заявления об уходе.

...

После беседы с директором Весницкий был сам не свой. Проведя урок без желания, он пошёл домой. В этот момент Павел Андреевич злился на весь мир.