Страница 36 из 124
Откуда мне было знать, что первый человек, с которым я сумел сблизиться после стольких лет одиночества поверит дурацкой сказке про кернеммитов и покончит с собой? Откуда мне было знать, что это будет настолько невыносимо, что не захочется больше жить, что сама жизнь станет для меня столь же ненавистной, как и Метрополия? Откуда мне было знать все это?!
Ну как ты мог поверить, Арн, как ты мог? Неужели для того, чтобы понять, что информация — любая информация, даже та, что ты впитал с молоком матери — это всего лишь некий внешний фактор нашей жизни, всего лишь переменная величина, а не абсолют, не истина в последней инстанции неужели для того, чтобы понять это нужно пройти через все ступени ада, что ведут в Академию Связи? Неужели человек не способен дойти до этого своим разумом?
— А я его знаю, — услышал я наконец. — Это же Мэг, офицер Связи.
Голос был совершенно незнакомый, да и не удивительно. Голова гудела, и все звуки доносились сквозь этот гул приглушенно, как бы из-за стенки. Открывать глаза не хотелось, хотелось снова погрузиться в забытье, из которого меня вывел этот голос. Но сделать это мне не дали — чьи-то руки вцепились мне в плечи и стали тянуть, тянуть, тянуть. И тогда на меня обрушилась боль, и я потерял сознание.
Снова очнулся я уже в темноте. Я лежал на спине, все тело казалось одеревеневшим, некоторое время я его совсем не чувствовал, не мог пошевелить и пальцем. Хотелось пить. Я собрался с силами и застонал слабо, чуть слышно. Но ничего не изменилось. Я застонал снова, и стон этот внезапно отдался болью во всем теле. Но все вокруг по-прежнему осталось глухо к моим стонам. Застонать в третий раз я не решился. Лежал, пережидая боль, и постепенно снова забылся.
Наутро я пришел в себя окончательно. И вспомнил, что случилось.
Я, конечно, сам виноват в том, что влип в эту историю. Я мог бы спокойно переждать самое страшное время. Я мог бы сделать то, что было необходимо до прибытия патрульного корабля, гораздо позже, когда все бы уже кончилось, сделать это без всякого риска, быстро и эффективно. Я мог бы вообще не улетать со Станции, с острова, там бы мне ничего не угрожало. За те две недели, что я пролежал, не вставая, приходя в себя после падения, я мучительно пытался понять, что же заставило меня полететь на Континент сразу, без задержки. И постепенно приходил к неожиданному для себя выводу, что не требование дела, которое я задумал и начал, и даже не опасение, что открытие, сделанное Нэг-Аром там, на вилле Гарраучи, может привести к краху всего предприятия. Нет, все это было не главным, все это было лишь самооправданием человека, не привыкшего поступаться чем-то ради других и потому даже чисто человеческий свой поступок стремящегося втиснуть в рамки обычных для себя схем поведения. Я, наконец, понял со всей очевидностью, что главным, что погнало меня на Континент, было желание спасти Арна. Но я опоздал.
И уж только потом я нашел для себя иное дело. Но не то, ради которого мог бы полететь на Континент Ренгон Ал-Ируст, офицер Службы Связи, посланный после окончания Академии на Сэлх и выбравший этот мир в качестве испытательного полигона и мины замедленного действия, призванной разрушить Метрополию. И не то, которое мог бы делать на Континенте Мэг Онкур — этим именем я называл себя на Сэлхе на случай, если хоть кто-то из свидетелей происшедшего попадет в распоряжение Службы Расследования — человек, предавший Метрополию и скрывающийся от возмездия.
Я хотел разрушить ту схему, что начал творить еще в стенах Академии. Или, быть может, мне только кажется, что я хотел этого. Теперь все это потеряло значение — мой план продолжал претворяться в жизнь. И в смерть, хотя у него осталось не так уж много жертв.
Я тщательно готовил эту операцию — еще тогда, когда на Сэлхе был мир. Я знал, что, где и когда должно сработать, и я надеялся успеть предотвратить самое страшное, я даже не задумывался тогда о последствиях этого для меня лично. Что и когда случилось со мной, почему я вдруг изменил, точнее, попытался изменить той идее, которая двигала мною десятилетия? Не знаю. Знаю только, что я не изменился бы, не начни я эту операцию на Сэлхе, что я почти наверняка рано или поздно пришел бы к чему-то подобному — в другом месте, в другое время. Но тогда почти наверняка мне не удалось бы встретить Арна или кого-то подобного ему, и я сам не смог бы стать другим. Я жил в мире, который сам для себя сотворил из окружающей Вселенной, преломляя ее по раз и навсегда — мне так казалось — заданным для меня схемам, в мире, для которого я был такой же марионеткой, поступками которой можно управлять по довольно простой схеме, какими казались мне все остальные люди. И вот — этот мир рухнул. Внезапно. Целиком.
И я вдруг понял, что совершенное мною есть грех. И грех этот нельзя замолить или скомпенсировать какими-то другими поступками, как никакой вообще грех нельзя компенсировать. Его можно только искупить. Искупление вот то, что я попытался совершить.
Но я опоздал. И не может мне теперь быть ни прощения, ни оправдания. И — самое страшное — отныне я сам становился рабом той чудовищной схемы, которую создал, потому что только в ней и оставался смысл моего дальнейшего существования.
Но все эти мысли пришли мне в голову уже позже, уже в те две недели, что я лежал, прикованный к постели. До этого я пытался сохранить какие-то остатки душевного равновесия, стараясь вообще не думать ни о чем отвлеченном, стараясь даже не вспоминать, стараясь сосредоточиться лишь на насущных потребностях сегодняшнего дня, текущего мгновения. А потребности были вполне конкретными — уничтожить ту информационную среду, что вела к продолжению трагедии на Сэлхе.
На Континенте было шестьдесят две фермы — двенадцать одиночных, остальные, как и ферма Арна, сгруппированных в пяти удобных для первоначального заселения районах. И на каждой из них были библиотеки конечно, далеко не такие богатые, как у Арна, а зачастую и вообще содержащие лишь самое необходимое для освоения новых территорий. Но я знал, что все они — такова уж структура обмена данными на Сэлхе да и почти на всех пионерских мирах — содержат общие циркуляры, которые я передавал в мэрию после начала событий с реенгритом. И рано или поздно информация, заключенная в этих циркулярах, должна была сработать. Уж так они были подготовлены.
Подготовлены мною. Как и все, полученное мэрией начиная с того дня, когда я вручил мэру сообщение о реенгрите. Как и многое другое до этого.
Аппаратура Станции Связи начала барахлить еще при Сен-Ку, моем предшественнике. Это дело довольно обычное, она уже полторы сотни стандартных лет не заменялась, не считая текущих замен отдельных блоков, последнее обслуживание бригадой наладчиков было свыше полсотни стандартных лет назад, а следующая бригада должна прибыть на «Раногосте» во время его ближайшего захода на Сэлх, и поэтому два контрольных перерыва связи контрольных, естественно, для меня — продолжительностью по три-четыре дня в Метрополии восприняли как обычное явление. Связь вообще не всегда работает надежно, особенно на таких расстояниях, а здесь, на Сэлхе, был к тому же не совсем в порядке блок резонатора, о чем я и сообщил руководству вскоре после начала своей службы. Оба запасных блока свой ресурс давно уже выработали, но я надеялся, что они еще поработают, пока я занимаюсь настройкой основного блока, и получил добро на замену. Один из них не включился. Второй вышел из строя накануне начала операции — ломать, не ремонтировать, сломать его было совсем легко. Основной блок, по легенде, был к тому моменту уже разобран.
Я прослушивал сообщения — молчание Сэлха никого не взволновало. Что такого может произойти на этой отдаленной окраине? А если что и произошло — какую угрозу может оно нести для Метрополии? Каждые стандартные сутки мне посылали запрос. Сэлх молчал. Метрополия не тревожилась. Метрополию заботили вопросы безопасности полетов по центральным трассам, отказ трех членов Ассоциации отозвать своих представителей из Зонального Совета, готовность Пэнха продавать свой алиит по ценам, лишь на тридцать процентов превышающим себестоимость. И, конечно, отдаленные последствия акции на Ангерстане.