Тридцатая застава

И вдруг все это разрушилось. В один миг. Как это случилось, он даже не заметил. Только помнил страшный грохот, смерть товарищей. Казалось, что все пушки немцев были нацелены на него. И Андрей бежал. Сквозь дым и сплошной гул, а за спиной — визг пуль, рев снарядов…

…Перед выездом из Подгорска караульный начальник вывел Ткача во двор. Тот прижмурил глаза, посмотрел на повисшее над синеющим над горизонтом солнце, и его круглое бледное лицо вдруг вытянулось, между белесыми бровями образовались складки, как у мальчишки, готового заплакать. То ли от свежего воздуха, то ли от яркого света, то ли от мелькнувшей мысли, что все это он видит в последний раз, а завтра солнце взойдет для всех, кроме него, он почувствовал, как подгибаются ноги. Еле сдержался, чтобы не упасть.

У штаба, куда привели арестованного, суетились штабные работники в полной походной форме, поспешно укладывая на машины, подводы какие-то ящики, мешки, свертки. Здесь же находились Стусь, Байда и Кольцов. Птицын отдавал последние приказания. Увидев арестованных, он обратился к Байде:

— Старший политрук! Примите этих… Они будут следовать с вашим батальоном… — Потом тише добавил, чтобы не слышали арестованные: — Дезертира этого изолируйте от остальных. Пакет возьмите у Кольцова. По прибытии на место передайте всех Особому отделу.

С наступлением темноты штаб полка со всем своим хозяйством и подразделениями выступил на новые рубежи.

Возвращение после операции «Прут» Топольского в какой-то степени ободрило Карла Шмитца. Хотя, судя по донесениям Ипомеи и рассказу Гаврилы, десант разгромлен, но главную задачу он выполнил: разгром тюрьмы и ликвидации оперативного пункта в тылу пограничников, конечно, посеяли панику у красных, и это очень хорошо.

А потери… Война есть война, без потерь не бывает, лишь бы они были оправданы. Тревожило одно: ничего не известно о дальнейшей судьбе агентов абвера. Больше всего интересовали Шмитца Фризин и Коперко. Удалось ли им уйти от чекистов?

А командование группы армий «Юг» поставило новую задачу перед руководителями разведки: разрушить переправы через Днестр, чтобы задержать отход красных на старую границу по Збручу. Надо готовить новый десант. И Шмитц отравился в штаб армии. У него кое-кто был из своих людей: остатки бежавших из Польши в Румынию банд, роившиеся в абверовских ячейках оуновцы, белогвардейцы, растерявшие в эмиграции не только национальную гордость и честь, но и обычные чувства порядочности. А с ними и недавние переселенцы из немецких колоний в Бессарабии. Руководителем операции и его помощником были назначены уже знакомые нам члены репатриационной комиссии — обер-лейтенант Вернер и пастор Брандт. Последний без угрызения совести сменил свое духовное оружие на обычное вооружение убийцы.

Имея соответствующие указания союзного командования, румынский генерал предоставил в распоряжение Шмитца больше роты своих солдат. И перед рассветом около батальона диверсантов было выброшено в тыл Буковинской армии у переправы через Днестр.

О судьбе предыдущего десанта Шмитц ничего не сказал главарям новой банды, но предупредил Вернера:

— Действуйте осмотрительно, в бой не ввязывайтесь. Взорвав переправу, немедленно уходите дальше на восток, за Збруч. Разрушайте коммуникации, уничтожайте местных коммунистов… Чем больше паники, тем лучше. А главное — следите за передвижением войск и немедленно радируйте. Вы должны быть глазами великой армии фюрера. Да поможет вам бог, а фюрер ваших заслуг не забудет…

Обер-лейтенант Вернер не дружил с богом, давно забыл скучные и не совсем понятные молитвы, которыми пичкали его в детстве. Зато зажигательные речи фюрера слушал не только по радио — не раз стоял в строю перед рейхстагом среди штурмовиков. Идеи мирового господства арийской расы вполне устраивали молодого офицера, и он повторял их вместо молитв, подогревая свое честолюбие. Кому-кому, а ему, истинному немцу, найдется на степных просторах Украины или на Волге жизненное пространство, на котором он и его потомки будут полными хозяевами. А рабов на востоке достаточно. «Фюрер не бросает слов на ветер…»

Подобные мысли будоражили его сознание, когда он выбрасывался на парашюте из самолета. И очень гордился, что одним из первых среди завоевателей вступает в будущие владения арийской расы.

А к тому времени головные заставы погранполка подходили к Днестру. На отдельной тачанке под охраной Нурмухаметова ехал и Андрей Ткач. Тагир зло поглядывал на него, держа наготове пистолет. Какое удовольствие трястись на тачанке, когда все друзья вместе с командирами уехали вперед.

После того памятного случая, когда Байда чуть не попал в плен, Тагиром овладело какое-то странное чувство ответственности за жизнь командира, словно он стал его негласным опекуном. Может, поэтому Байда и взял его в штаб. Хромцов, избранный комсоргом тридцатой заставы, посмеивается при встрече: «Как жизнь, господин чиновник особых поручений?» Нурмухаметов злился, но молчал. Действительно, его определили старшиной тыла батальона, хотя в списках он продолжал числиться командиром отделения вместо Воронина.

Иногда в сердце Тагира закрадывалась зависть: все его друзья пошли на повышение, только о нем будто забыли. Иванов, с которым немало пришлось повозиться в первые месяцы службы на границе, сейчас временно занял на заставе место Байды. Денисенко — место погибшего Тимощенко. До Селиверстова, от которого он, Тагир, принял обязанности инструктора службы собак, и рукой не дотянешься — начальник заставы! Почти на равной ноге с большими командирами! Но сейчас не до личных обид. «Война не спрашивает, где тебе хочется работать, выполняй то, что тебе поручили, и не злись».

Тагир не успел додумать до конца, какие у него могут быть обиды, да и есть ли они вообще, не считая сегодняшнего случая с этим конвоированием. Его размышления прервали автоматные очереди где-то впереди: несколько коротких, похожих на треск ломаемых сухих деревьев, и одна длинная. Потом еще и еще…

— Гони! Гони вперед! — крикнул Тагир ездовому, приподнимаясь на коленках и напряженно всматриваясь в придорожные кусты, подернутые предутренней дымкой.

Сзади послышались тревожные крики ездовых хозяйственного отделения батальона, шум приближающихся машин и резкий голос капитана Бахтиарова, отдающего приказ командирам застав. На дороге вдруг стало тесно. Подводы, машины, обгоняя друг друга, неслись вперед на звуки выстрелов, где, очевидно, головные заставы вступили в бой.

И в это время слева и справа затрещали автоматы, в темном воздухе запели невидимые шмели — все смешалось, перепуталось. Телега, задетая машиной, подпрыгнула. налетела на упавшую лошадь и с треском перевернулась. Сжавшийся в комок Тагир перекувыркнулся несколько раз, больно ушибся коленкой о собственный автомат, но не растерялся, сунул в карман револьвер, сорвал с шеи автомат и отполз в сторону, пытаясь разобраться, что происходит вокруг.

Соскочившие с подвод и машин солдаты бежали по обе стороны дороги. Каждый, не ожидая команды, сам выбирал цель, нутром определял, где свой, где враг. Но вот впереди, подавляя жидкие звуки автоматов, гулко застучал станковый пулемет.

«Наш родной „максимка“», — прошептал Тагир, подползая к деревцу, из-за которого продолжал бить автоматчик. Он на время забыл о тачанке, о дезертире, ловил острым взглядом огненные всплески справа от дороги и посылал туда короткие очереди.

Бой, если можно определить этим словом неожиданное для обеих сторон и неподготовленное столкновение, начался в предутренней темноте и закончился после восхода солнца, когда над поймой реки совершенно рассеялся туман. Только тогда стало возможным кое-как определить, что произошло.

Выбросившись в Приднестровье на большом пространстве, парашютисты еще не успели собраться в условленном месте, как по дороге к переправе промчалась машина. Находившиеся поблизости диверсанты решили пропустить ее и, когда скроется на той стороне этот непрошенный свидетель, врасплох захватить охрану переправы. Однако машина остановилась у контрольно-пропускного пункта и, видимо, не собиралась уходить на ту сторону. Вскоре подошла вторая машина, потом третья. Послышался сдержанный говор, команды…