Тарутинское сражение

Л. Русело. Карабинеры во второй форме, 1811–1815 гг.

А. Ежов. Атака карабинерских полков при Тарутино. Справа П. Бениньи.

Приведенная картина А. Ежова, изображающая атаку карабинеров при Тарутино была написана в 2002 г. С тех пор прошло достаточно времени, появились новые материалы, освещающие данную тему, и нам хотелось бы внести ясность относительно униформы показанной на картине. Карабинеры изображены в небесно-голубых куртках, которые, следуя исследованиям А. Русело, являются «второй формой». При создании данной иллюстрации мы руководствовались работами П. Бениньи, Л. Русело и изобразительными источниками X. Фабер дю Фора. Некоторая часть которых приведена на стр. 38, 39, 90 и 91 данной книги. Однако, Д. Горшков, в своей статье «Униформа карабинеров», опубликованной в журнале Воин № 1 за 2005 г. убедительно доказал возможность ношения небесно-голубых сюртуков лишь офицерским и унтер-офицерским составом. Благодаря этой работе, и многочисленным консультациям Д. Горшкова мы, пересмотрев наше видение карабинерской униформы, подготовили новую картину (см. стр. 46–47), отображающую последние наработки в этой теме.

И. Пархоменко.

Офицеры карабинерских полков в малой выходной зимней форме. Офицер в рединготе и офицер в форме для грязного времени, 1810–1815 гг.

Л. Русело. Старший офицер кирасир в парадной форме.

Эти слова, сказанные об основных силах 6-го корпуса (егеря, как показано выше, были участниками сражения), можно отнести ко всем пехотным корпусам левого фланга.

Митаревский вспоминал, что после занятия позиции «солдаты, как пехотные, так и наши снижали с французов мундиры, а больше интересовались сапогами. В одном месте лежал большого роста кавалерист; голова у него была разбита, так что мозг был снаружи, но он дышал и хрипел. Несмотря на то, два солдата держали его под руки, а другие тянули с него сапоги. Еще обратил на себя мое внимание видный мужчина, в одной только очень тонкой и чистой рубашке, которую еще не успели с него снять. Приметно было, что это какой ни будь значительный офицер. Доктора осматривали и перевязывали раненых как своих, так и французских, а несколько священников исповедывали. Солдаты, достав шанцевые лопаты, копали неглубокие ямы и складывали убитых. Стояли мы тут, пока время начало склоняться к вечеру»[471].

Об интересе к вещам поверженных неприятельских солдат свидетельствует и Н.Н. Муравьев. «Проезжая по тому месту, где лежали французские кирасиры, я остановился по жалобным воплям одного из них, и увидел рослого и стройного латника, лежащего на спине; бок у него был вырван, как бы полуядром, но он был еще в памяти и, мотая руками, вскликивал: „О Jesus, Marie!“ (О Иисус, Мария! — франц.). Два драгуна, заметив на нем хорошие сапоги, слезли с лошадей, и один из них стал тащить с него обувь, но так как сапог с ноги не подавался, то другой наступил ногою лежащему на живот и выдавил ему внутренность из раны. Француз ревел, но удерживавший его ногою драгун смеялся и ругал его, а другой стащил сапоги; и оба уехали, высматривая, не будет ли еще добычи около других убитых и раненых»[472].

В то время как по приказу главнокомандующего к Чернишне выдвигались пехотные корпуса, войска, составлявшие резерв левого фланга (5-й пехотный корпус и кирасирские дивизии), оставались на месте. Служивший в лейб-гвардии Измайловском полку Симанский вспоминал: «Некоторые из наших офицеров по пришедшим уже слухам о успехе наших над неприятелем поехали на старые их биваки, где находился их авангард, привезя оттуда разных вещей, потом видели мы уже многих приезжающих с места сражения с известием, что неприятель прогнан»[473]. Об участии гвардии в сражении поручик лейб-гвардии Семеновского полка Чичерин оставил в своем дневнике краткую запись: «Мы находились все время в пяти верстах от огня. Сражение ни разу не достигло такого напряжения, чтобы можно было опасаться за его исход»[474]. Ездившие на биваки офицеры рассказывали, что «там находилось много всяких даже ненужных вещей, как то: вывезенных из Москвы дрожек, платья женского, кои были нужны для находящегося там женского пола, зеркала, туалеты, прекрасные мебели и разные галантерейные вещи украшали их биваки»[475].

Следовательно, в преследовании отступающего неприятеля принимали участие только иррегулярная и регулярная кавалерия, отдельные отряды пехоты, поддерживаемые огнем артиллерии. Кроме того, наступление русских войск подкрепляли части 2-го и 4-го пехотных корпусов. Задержавшись при переправе через Чернишню, они потеряли контакт с колоннами неприятеля, безостановочно отходившими к Спас-Купле. Так, Радожицкий писал, что наступавшая по Калужской дороге пехота 4-го корпуса не видела уже перед собой противника[476]. В таком же положении, судя по всему, был и 2-й корпус, следовавший правее корпуса Остермана-Толстого, вдоль Чернишни. При войсках последнего, вероятно, находился со своим штабом Беннигсен.

Из полков регулярной пехоты на правом фланге в непосредственном столкновении с неприятелем оказались части под командованием Вюртембергского. Тобольский пехотный, 4-й и 20-й егерские полки при поддержке уже 15 орудий и кавалерии 1-го корпуса пытались сломить сопротивление противника, прикрывавшего между Рождественно и Рогово отход основных сил. Вюртембергский вспоминал, что «6-й кирасирский полк его, прикрывавший отступление, сражался с львиной храбростью, но не устоял. В лесу встречены мы были частью неприятельской пехоты, которая, жертвуя собой, старалась выиграть время, чтобы дать отойти прочим войскам; пользуясь кустарниками, они успели, действительно, занять новую позицию у Спас-Купли, впереди Вороново»[477]. При этом Вюртембергский сетовал, что «судя по местности, главнейшее дело лежало на пехоте, а ея у меня было слишком недостаточно, чтобы совершенно преградить Мюрату отступление»[478]. Сложившееся положение он ставил в вину Беннигсену, который еще в начале сражения остановил идущие к нему полки 4-й пехотной дивизии и отменил запланированное в диспозиции движение 3-го пехотного корпуса на правый фланг. «Тут, — заключает Вюртембергский — должны скрываться какие-нибудь особенные, неизвестные мне причины, потому что Беннигсен всегда был известен как полководец чрезвычайно храбрый, хладнокровный и проницательный»[479]. Следует заметить, что необходимость предпринятых Беннигсеном на начальном этапе сражения действий была вызвана тем, что наступавшие на позицию поляков части 2-го пехотного корпуса столкнулись с серьезным сопротивлением противника и не были своевременно поддержаны силами 4-го корпуса.

План сражения при Тарутино 18 (6) октября 1812 года.

Неприятельские войска стягивались к Спас-Купле, где у труднопроходимого дефиле им пришлось занять новую позицию. Мюрату необходимо было выиграть время и приготовиться к отступлению по окруженной лесом дороге. Сворачивая линию обороны, части противника, прикрывавшие на левом фланге отход главных сил, совершали свое отступление под ударами преследовавших их казаков. Кирасирский капитан, служивший в 1-м резервном кавалерийском корпусе, писал: «Мы принуждены были отступить, но отступили в полном порядке. Ядра градом сыпались на наши ряды. Неприятель не смог привести нас в смятение, но час спустя мы были окружены со всех сторон, и нам пришлось стрелять во все стороны. Всюду были видны одни казаки. Земля дрожала от топота их лошадей. Но их большое количество не устрашило нас, и, если мы спаслись в этой схватке, то обязаны этим не случаю, не счастью, а исключительно только нашей стойкости. Мы отступили в полном порядке»[480]. Тирион, находившийся в составе 2-го кирасирского полка 1-го корпуса, отмечал в своих воспоминаниях: «нам пришлось присоединиться к отступательному движению левого крыла, и к полудню и мы, в свою очередь, с двух сторон и лицом к лицу очутились перед неприятелем, так как он находился и перед нами и на нашем правом фланге; мы были обстреляны в голову и с фланга, неся большие потери от этого флангового огня».

471

Митаревский. С. 121.

472

Муравьев Н.Н. С.368.

473

Симанский. С. 132.

474

Чичерин. С.ЗЗ.

475

Симанский. С. 133.

476

Радожицкий. С.224.

477

Вюртембергский. С.62.

478

Вюртембергский. С.63.

479

Вюртембергский. С.63.

480

Кирасирский капитан. С. 100.