Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 12 из 13

– Понятно. – Инженер усмехнулся: – Путешествие из Петербурга в Москву за семьдесят лет до Радищева, который первым описал этот путь. Что ж, даже интересно. Когда прикажете отправляться, ваше высокородие?

– Да завтра и отправляйся, чего тянуть, – сказал Углов. – Я тебе у Меншикова могу транспорт попросить. Поедешь в княжеском экипаже, с гербом!..

– Нет уж, лучше я у своего мастера Вайнштуля сани найму или куплю, – отвечал Дружинин. – Зачем светлейшему князю знать обо всех направлениях нашего расследования? Да и о составе группы тоже. Во многом знании много печали. Так говорит Библия.

– Что ж, пожалуй, тут ты прав, – согласился Углов.

На следующий день императрица Екатерина Алексеевна должна была посетить петербургскую верфь, где второй год строился стопушечный линейный корабль «Петр Первый и Второй», самый мощный в русском флоте. Этот визит императрицы имел весьма важное значение. Он был призван разрешить конфликт, возникший между русским корабелом Федосеем Скляевым и англичанином Броуном, которому адмиралтейство хотело передать руководство строительством корабля. Ранее этим занимался сам Петр Алексеевич.

Интерес Екатерины к флоту был вовсе не показным и возник не вдруг. О том, что супруга императора принимает нужды русского флота близко к сердцу, было известно давно, с первых дней ее появления в Зимнем дворце. Екатерина не пропускала ни одного флотского парада, спуска нового корабля на воду, ни единого плавания Петра. Какая бы ни была погода, царица неизменно появлялась рядом со своим царственным супругом. Она не просто смотрела, а подробно обо всем расспрашивала: как устроен корабль, чем отличается от других, кто строил, сколько пушек несет.

Незадолго до полудня карета императрицы остановилась возле верфи. Екатерина в сопровождении президента Адмиралтейств-коллегии адмирала Петра Сиверса, канцлера графа Головкина, светлейшего князя Меншикова и других придворных приблизилась к строящемуся кораблю.

Огромный линкор был готов примерно наполовину. Он производил внушительное впечатление и своими огромными шпангоутами, напоминавшими гигантские ребра, был похож на скелет какого-то доисторического чудовища.

Возле строящегося корабля императрицу ожидали участники конфликта – Федосей Скляев и Ричард Броун.

– Ну, сказывайте, с чего это между вами такая свара учинилась? – спросила императрица. – Говори ты, Федосей. Я тебя вон сколько лет знаю, ты всегда был мужик тихий да работящий. У голландцев многому учился, у англичан тоже. И вдруг господин адмирал мне докладывает, что ты английского мастера на верфь не пускаешь и бумаги ему не даешь. Почто так делаешь?

– Государыня императрица! – воскликнул Скляев, худенький белокурый мужичок в простом кафтане. – Я супротив иноземных мастеров ничего не имею. Но ведь ты сама знаешь, что я с государем нашим Петром Алексеевичем всю работу делал с самого начала. Император мне во всем доверял. Я знаю, как достроить сей корабль. Зачем же сейчас иноземца приглашать? Ведь мы – я и мои помощники – сами все сделать можем. Получится, что русские всегда у иноземцев в подмастерьях ходить будут. Негоже это!

– Вон как… – протянула Екатерина, внимательно глядя на Скляева. – И что же, ты сам сможешь все закончить, и оснастить сей корабль, и на воду его спустить?

– Смогу, матушка императрица, вот тебе крест! – заверил мастер и широко перекрестился.

– И сколько же времени тебе потребуется на то, чтобы завершить работу? – продолжала допытываться Екатерина.

Скляев оглянулся на наполовину готовый остов корабля, словно ища у него подсказки, почесал в затылке и заявил:

– А через годик с небольшим, ваше величество, весь готов будет.

Екатерина некоторое время смотрела на него с непонятным выражением, потом сказала:





– Вот и Петр Алексеевич мне тоже сказывал, что стопушечный линейный корабль «Петр Первый и Второй» в двадцать седьмом году закончен будет. Стало быть, правду ты говоришь. Ладно, пусть по-твоему будет. Ты этот корабль начал, тебе его и заканчивать. – Тут императрица обернулась к Сиверсу и продолжила: – А ты, адмирал, англичанина своего в другом месте употреби. Мне государь Петр говорил, что нам каждый год два корабля на верфях закладывать надобно. Вот и приставь сего Ричарда Броуна к другой стройке.

Решив спорный вопрос, Екатерина прошлась вокруг строящегося корабля, задала Скляеву несколько вопросов, показывавших хорошее знание дела, и собралась уходить. Тут к государыне неожиданно подошел какой-то дворянин в изящном камзоле иноземного покроя и коротком парике. Никто из свиты императрицы этого человека ранее не видел. Только светлейший князь Меншиков узнал в нем своего протеже, надворного советника Кирилла Углова.

Незнакомец представился императрице как положено, а затем негромко произнес:

– Прошу дозволения побеседовать с вами, государыня, относительно кончины императора Петра Алексеевича. Ибо имею приказ от светлейшего князя Александра Даниловича да от канцлера Головкина учинить дознание о сем горестном деле.

– Ты ведешь следствие о смерти императора? – спросила Екатерина. – Но что ты хочешь узнать? Доктора мне сказали, что государь скончался от антонова огня.

– Да, я беседовал с доктором Блюментростом, – сказал Углов. – Но у меня и светлейшего князя есть подозрения, что некие злодеи могли ускорить болезнь государя с помощью яда. Я хочу узнать, так ли это. Дозволите с вами побеседовать?

– Хорошо, садись со мной в карету, – сказала государыня.

Надворный советник сопроводил Екатерину до экипажа, как истинный кавалер помог даме сесть, затем устроился и сам.

Когда карета тронулась и ее колеса загрохотали по деревянной мостовой, он наклонился чуть вперед, чтобы Екатерина могла лучше его услышать, и сказал:

– Царский денщик Матвей Герасимов говорил мне, что незадолго до смерти государю была поднесена ваза с конфектами. Император в те роковые дни почти не принимал пищу, но те сласти ел охотно. Верно ли денщик сказывал?

– Да, верно. – Екатерина кивнула. – Была такая ваза с конфектами. Я их, правда, не пробовала, не до того было, а государь ел. Мы с доктором Иваном Лаврентьевичем обрадовались, что он хоть что-то ест.

– Далее Матвей сказывал, что конфекты те принесла некая девица зело приятного облика. Петру Алексеевичу она понравилась. А вы, государыня, не видели ли ту девицу?

– Как же, видела, – сказала Екатерина и усмехнулась: – Лицом бела и весьма смазлива. Петр Алексеевич мне заявил, что она на меня похожа. Ну, это он обознался. Ничего такого в ней нет. Она скорей на черкешенку смахивает или на турчанку, хотя и бела. А что Петру глянулась, так это не диво. Ему многие нравились. Сколько их, молодых да смазливых, у него в постели перебывало! Я бы с ума-разума сбилась, кабы считать задумала. Да только я их и в уме отродясь не держала. Потому как государь всегда после очередной юбки ко мне возвращался и говорил: «Лучше тебя, Катенька, свет мой, нет никого». Вот так-то!

Еще готовясь к заброске в Петровскую эпоху, Углов много чего прочел об отношениях императора и Екатерины, сперва его наложницы, а затем и законной супруги. Знал он и о любви, которую царь питал к жене.

Правда, все эти книжки затруднялись определить, в чем же заключались сильные стороны этой уроженки Ливонии. Она не была красавицей, не блистала глубоким умом, не пела. Историки упоминали только о легком нраве императрицы да о том, что благодаря такому характеру она одна умела успокаивать приступы дикого гнева, случавшиеся с царем. Екатерина могла и снимать головную боль, терзавшую императора.

И вот теперь, сидя в карете рядом с этой женщиной, Углов наконец-то почувствовал, в чем именно заключалась легкость нрава императрицы. Это было вовсе не фривольное поведение в понимании нашего века, не распущенность. Екатерина была наделена умением понимать людей, а также незлобивым характером, тактом и большим женским обаянием. Все это позволяло ей очаровывать тех людей, с которыми она общалась.