Красные тюльпаны

— Ясно. Трудно одной, поди?

— А то нет. Заходит иногда дедушка. Но он все больше на конюшне, колхозных коней караулит.

Девушка прислонилась к печке, о чем-то задумалась.

На дворе вечерело, Петр поглядывал в окно, и тут неожиданная мысль осенила его:

«Медсестра… Это хорошо. Вот бы в отряд ее к нам. Дело бы ей нашлось. Фельдшер Белов был бы доволен такой помощницей. Да разве пойдет. Девчонка еще», — думал он.

А она, точно угадав его мысли, вдруг встрепенулась, быстро надела свой полушубок, повязала пуховый платок и, шагнув к двери, сказала:

— Посидите немного здесь. Я сейчас вернусь.

Петр встал, заслонил собой дверь, нахмурился.

— Ты куда?

— Дело у меня есть. Только до конюшни схожу.

Петр посмотрел девушке в глаза, отвернулся и отступил от двери.

— Не думайте обо мне плохо. Я комсомолка. И потом если бы у меня на душе было что-то против вас — стала бы я рану вам перевязывать?

— Ладно, — буркнул Петр. — Ступай.

Оставшись один, он кое-как скрутил козью ножку, а когда затянулся несколько раз — почувствовал, как в голове замутило.

«Дела… Видно, много крови потерял», — подумал Петр и загасил цигарку.

На дворе стукнули ворота, заскрипел снег под полозьями. Петр кинулся к окну и увидел лошадь, запряженную в сани. Девушка вернулась не одна: какой-то невысокий мужчина возился около саней.

Вошла Шура и, не раздеваясь, сказала:

— Дедушка коня дал и сена немного, чтоб не так холодно ехать вам было. Ночь, вон, морозная будет.

— Спасибо. Вот не ожидал, — сказал Петр. — Не забуду.

Вслед за девушкой в избу вошел бородатый старик.

Он стряхнул снег с валенок, взглянул на Петра, поздоровался.

— А ты, значит, на волков ходил охотиться? — спросил дед.

— На волков.

— Молодец. Дело это нужное нонче. Бледный ты что-то?

— Это я сейчас закурить хотел. Вот и замутило.

— А ты повремени пока, — дед взял со стола портсигар, оглядел его. — Ишь ты, тяжелый какой. А откуда вмятина или царапина такая на нем?

— Не было там на нем ничего, — ответил Петр.

— Видно, пуля задела его. Точно, след пули, — убежденно сказал дед. — Он где у тебя лежал-то?

— В нагрудном кармане.

— Все ясно. Спас тебя этот самый портсигар. От него пуля рикошетом в руку отскочила.

— Верно, — взяв у деда портсигар, сказал Петр. — Дела…

— А знаете, что?.. — Шура на миг замолкла и тут же, набравшись духу, решительно сказала: — Возьмите меня с собой. А? Возьмите. А то ведь здесь пропадешь. И притом чего же мне без дела?

Петр, хотя и подумал об этом раньше, никак не ожидал такого неожиданного поворота. Помолчав, он уклончиво ответил:

— Нельзя. Тесно у нас там… Да и опасно.

— А я привыкну. Мне здесь тоже не сладко. Возьмите.

— Не могу.

— Ну тогда разрешите хотя бы отвезти вас. Отвезу и вернусь.

Петр недолго колебался, потом решительно сказал:

— Ладно. Поехали. Только ты комсомольский билет возьми да свои пузырьки с бинтами прихвати.

Обрадованная Шура забегала, собирая в дорогу необходимое. Связав все в узелок, на минутку присела на край койки, оглядела избу.

— Ты внучку-то мою там береги, — сказал дед.

— Само собой, — ответил Петр. — В обиду не дадим.

— Если будешь в наших краях — заходи. И скажи своим, может, коней надо. Так я вам передам, пока фриц не забрал.

— Хорошо, дед. А за лошадьми придем.

Шура встала и направилась к двери, Петр следом. На крыльце внучка и дед обнялись. Парень с девушкой сели в сани и выехали со двора.

На другой день в полдень они были в отряде.

Петр доложил командиру обо всем происшедшем, о том, как настойчиво просила Шура Чувашова взять ее с собой в отряд.

Андрюхин приказал привести девушку в штаб, где в это время находились комиссар, начальник штаба и начальник разведки. Проводив Шуру, Петр направился в землянку своего взвода.

Там уже все знали о его возвращении и не как-нибудь, а на санях, да еще с девушкой. Партизаны очень обрадовались появлению Петра, так как считали его погибшим. И теперь, когда все переживания и тревоги были позади, над ним посмеивались и подшучивали.

— Ну и Корнилов! — приговаривает Полетайкин, помогая Петру снять полушубок. — Ловко все провернул!

— Герой!.. Его в отряде ждут, а он свататься направился, — недовольно ворчал Румянцев.

— Не промах парень! — поддержал Фасуддинов.

— Молодец. Я бы на его месте из-за такой девахи тоже заблудился, — смеялся Иван Аверкин.

Петр помалкивал, на шутки товарищей не обижался и с беспокойством думал о Шуре: возьмут или не возьмут ее в отряд.

Когда Петр наконец освободился от полушубка, и партизаны увидели его забинтованную руку и окровавленную рубашку, все притихли. Румянцев скрутил ему цигарку, Полетайкин принес в котелках каши и горячего чая.

Петр поел и только потом рассказал, как ушел от немцев, а затем долго блуждал по лесу, отыскивая свою группу, да заблудился, вышел к деревне Холопово, где встретил Шуру Чувашову, которая перевязала рану и вызвалась отвезти его в отряд.

— Правильно действовал, — заключил Румянцев. — И с медсестрой правильно поступил. Человек она нужный, надеюсь, оставят в отряде.

Медсестра Шура

В тот день группе партизан из отряда имени Щорса предстояло выйти на минирование железной дороги, по которой гитлеровцы подбрасывали войска и технику к фронту.

Петр Корнилов вместе с товарищами тоже готовился к выполнению боевого задания. Он заранее просушил портянки, смазал сапоги тавотом, почистил свой автомат. Он старался не натруждать раненую руку и не показывал никому вида, что рана все еще беспокоит его.

И теперь он делал свое дело осторожно: забил диски автомата патронами, переложил из вещмешка в брезентовый подсумок гранаты, осмотрел полушубок и обнаружил, что верхняя пуговица оторвалась. Петр уже приготовил иголку и нитки, но тут в землянку вошла медсестра Шура.

— Здравствуйте, товарищ Корнилов.

— Здравствуйте, коли не шутите.

— Не шучу, товарищ Корнилов. Значит, и вы собираетесь?

— Конечно. А как же?

— У вас же рана не затянулась как следует. Нельзя же так.

— Что поделаешь? Людей-то не хватает. Да я в дозоре буду. Прикроем ребят при минировании. И все…

— Знаю я вас… Ведь рука болит?

— И не болит вовсе. Я ведь ей ничего делать не буду. Да и взрывчатку мне ребята нести не дадут. Мы уже договорились с командиром группы Сергеевым. Хотите, спросите его самого. А с автоматом я и одной правой рукой управляюсь.

— Не заговаривайте меня, — возразила Шура. — На словах у вас все хорошо, а как до дела дойдет, про все позабудете.

— До какого дела? Сегодня мы без шума обойдемся.

— Ну смотрите. Если что — доложу фельдшеру Белову или самому командиру отряда. И учтите: я без них могу сама приказать и отстранить вас от задания.

— Ну уж вот этого, Шура, делать не надо, — просительно сказал Петр и умоляюще заглянул девушке в глаза.

Она уже знала, что он не переменит своего решения, уйдет с товарищами, и неохотно согласилась, но тут же повелительным тоном сказала:

— Ладно. Идите, товарищ Корнилов. Но только сначала — в санчасть. На перевязку.

— Это можно. Хотя и ни к чему. Вы же ведь вчера перевязывали.

— Вот что, товарищ Корнилов, попрошу без разговоров. Сейчас же в санчасть, — строго сказала Шура. Нахмурившись, она словно обожгла Петра взглядом, вскинула голову и быстро вышла из землянки.

Партизаны какое-то время молчали, пряча усмешку.

— Ну, Петр, неважные твои дела, — с ехидцей заметил пулеметчик Николай Аверкин и подмигнул командиру взвода Баутину. — Еще один командир у нас появился. Теперь только успевай да поворачивайся выполнять приказания.

— Будь я на его месте — всю жизнь бы выполнял приказания Шуры. Ведь это же одно удовольствие слушать ее, — поддержал шутливый разговор Фасуддинов. — Это понять, прочувствовать надо… Девушка-то какая! — Счастливый ты, Петр, — шумно вздохнул Фасуддинов.