Страница 39 из 54
Институт разместился в одном из красивейших дворцов бея. Местом ученых заседаний стал большой зал гарема, несколько переоборудованный сообразно с новым назначением. В примыкающих к нему комнатах жили теперь деятели науки.
Собравшись на свое первое заседание, ученые слушали генерала Андреосси, который читал записку о приготовлении пороха в Египте. Селитра, как он сообщил, имеется здесь в изобилии, можно даже снабжать ею Францию, но в сере ощущается недостаток. Уголь можно готовить по необходимости из местного материала. Впрочем, заключил генерал, Каир хорошо снабжен порохом, и в этом отношении не следует беспокоиться.
После него говорил Монж. Он рассказывал о необычном оптическом явлении, с которым встретились французы в Египте. Призраки пустыни доводили их до полного отупения, до сумасшедшего бреда. Они могли вызвать панику.
Монж объяснил это явление, опираясь на законы отражения света. — Это первое научное объяснение природы миража, не вполне точное в деталях, но понятное и доступное каждому, было очень своевременным и ценным. Записка Монжа «Об оптическом явлении, известном под названием миража» была вскоре опубликована в научном и литературном журнале, который выпускался Каирским институтом каждые десять дней под названием «Египетская декада».
Спустя какое-то время ученые, отталкиваясь от этой записки, создадут стройную теорию, разберут все обстоятельства и все фазы миража, но простая теория Монжа, как указывает Араго, всегда останется первым звеном в прекрасной цепи исследований.
Таков уж был Монж. Он смело выдвигал новые гипотезы, поддерживал новые, пусть даже спорные, идеи. Темпераментный бургундец торопил науку, щедро раздавал свои идеи, нимало не беспокоясь о том, как бы не попасть в глупое положение. За это его особенно любили ученики. Всесторонне образованный и невероятно быстро схватывающий самую суть явлений, Монж никогда не стремился выглядеть неким оракулом от науки, глубокие мысли которого недоступны простым смертным. Он рассуждал вслух и творил у всех на виду — искал, сопоставлял, обдумывал, ошибался, находил ошибку и приходил к новому заключению. Все могли видеть работу этого удивительного ума и следить за полетом мысли по быстрым движениям рук. Он первым замечал наклюнувшуюся проблему, решительно брался за нее, разрабатывал практически важное и сразу же пускал в дело. Дожидаться, когда будет пришита последняя пуговица к мундиру последнего солдата, — не его стиль. И этот энтузиазм поиска, эта огромная вера в беспредельные возможности науки заражали всех. Научное творчество становилось потребностью друзей и учеников Монжа. Не потому ли так много сделали за год полсотни человек, пришедших в Каир с армией Бонапарта? В полевых, можно даже сказать, фронтовых, условиях, рискуя получить в спину пулю или турецкий кинжал, они по крупицам собирали новые факты — этот важнейший строительный материал науки. Члены Каирского института определяли точные географические координаты и чертили планы и карты городов, рек, озер Египта, изучали и детальнейшим образом описывали животных, птиц, рыб, собирали коллекции растений, насекомых и минералов. Ничто не было упущено, никакая область знания не осталась забытой. Особый интерес проявляли Монж и его друзья к древней культуре Египта, стремясь разгадать никем еще не разгаданное, ибо камни молчали.
Его величество случай, как известно, никогда не помогает тем, кто сидит сложа руки. Непоседливые ученики и друзья Монжа были буквально всюду и напряженно работали. Это видел каждый солдат бонапартовской армии. Не случайно им-то и помог случай.
Чрезвычайной важности открытие, может быть, и не было бы сделано, если бы не рядовой солдат, имя которого история не сохранила. Он исправно делал свое дело: рыл окоп по указанию своего командира. Вдруг его лопата наскочила на препятствие довольно внушительных размеров. Окопав его со всех сторон, солдат увидел гладко обработанный камень из черного базальта размером со стол. О своей находке он доложил командиру, имя которого известно. Это был офицер инженерных войск Бушар. Он оценил находку по достоинству и подарил ее Каирскому институту.
Благодаря безвестному солдату небольшая деревушка Розетта в дельте Нила стала со временем, знаменитой, потому что именно этот камень, названный впоследствии розеттским, и позволил ученым найти ключ к разгадке древних египетских иероглифов. На камне был высечен текст, по всей видимости, один и тот же, на трех разных языках — древнеегипетском (иероглифами), новоегипетском и греческом. Казалось, разгадка уже в руках, но орешек оказался крепким. Ни участник экспедиции лингвист Саси, член института, ни позже англичанин Томас Юнг, ни другие ученые не сумели раскусить его и прочитать текст. Лишь спустя почти четверть века молодой французский ученый Шампольон, мечтавший о Египте и побывавший там, расшифровал текст, высеченный на розеттском камне, и научился читать древнеегипетские иероглифы. Заслуга Каирского института в том, что его ученые перерисовали, выгравировали эту ценнейшую надпись и даже сняли с нее слепки, чтобы опасности морского путешествия в Европу не могли повлечь непоправимой утраты.
Розеттский камень действительно во Францию не попал. Забегая вперед, скажем, что по Амьенскому миру 1802 года большая коллекция египетских памятников, в том числе и розеттский камень, была передана Англии. Трехъязычная надпись так и хранилась бы в Лондонском национальном музее и не привела бы к важнейшему открытию, если бы предусмотрительные французские ученые из Каирского института не увезли с собой в Париж самого главного — информации, запечатленной на камне. Рисунки, сделанные ими, были опубликованы в грандиозном сочинении, первые тома которого вышли в свет в 1808 году под названием «Описание Египта или собрание наблюдений и изысканий, которые были сделаны в Египте во время экспедиции французской армии». К 1813 году это сочинение насчитывало двенадцать томов таблиц и двадцать четыре тома текста. Таков был вклад в науку Каирского института, работой которого руководил Монж. Так был заложен фундамент для нового направления в науке, получившего название египтологии. Так неизвестная земля, «терра инкогнито», стала известна европейским ученым. Уже не отрывки из Геротода и Библии, а результаты научных исследований заложили фундамент и в значительной части возвели стены науки о Египте. И это — результат напряженной работы ученых, по преимуществу молодых, которые пошли за Монжем и осуществили поистине великое дело.
Корифеев науки, признанных ученых с Монжем было не так уж много. Это — Бертолле, знаменитый химик, главное открытие которого — исследование законов химического сродства — было сделано здесь, в Египте, молодой математик Фурье, ставший всемирно известным позже, биолог Жоффруа Сент-Илер, вступивший через несколько лет в принципиальный и известный мировой научной общественности спор с самим Кювье, основоположником палеонтологии. Кювье не понимал и не принимал элементов эволюционной теории, сторонником которой был Жоффруа.
В этой небольшой, но замечательной плеяде совершенно особое место принадлежит Вивану Денону — энтузиасту из энтузиастов. Талантливый и разносторонне образованный Денон делал чудеса. Этот непоседа, жаждавший, как и Монж, новых знаний, объездил и обошел весь Египет от Александрии до Сиены (нынешний Ассуан). Этот на редкости активный и предприимчивый человек, в прошлом друг Вольтера и Робеспьера, а позже — друг Жозефины и Бонапарта, не давал в Египте ни минуты покоя ни себе, ни своим спутникам. Да и можно ли было спокойно проходить ученому мимо множества изображений и надписей на стенах храмов и гробниц, на обелисках и статуях, впервые открывшихся европейцам!
Денон с жадностью набросился на изображения, не совсем понятные, и иероглифы, совсем не понятные. Он видел колоссальную научную ценность того кладезя, который открылся перед учеными. Он страшно спешил, словно знал, что в Египте ему доведется провести немногим более года. Отличный рисовальщик Денон тщательно воспроизводил пирамиды и статуи, копировал непонятные письмена. Его трудолюбию и отваге могли завидовать многие.