Геометрия и Марсельеза

Монжу и его коллегам не довелось водружать республиканское знамя на куполе собора святого Петра, но вся организаторская работа по установлению новой власти легла на их плечи. Политическая обстановка разом сняла с них старые задачи и возложила новые.

Посланцы Франции разместились в старом здании академии художеств. Жили они скромно и просто, как во времена Робеспьера. Обеды комиссаров совсем не походили на роскошные банкеты, которые устраивал подобно древнему владыке молодой генерал Бонапарт. Лишь «Марсельеза», неизменная «Марсельеза», которую вполголоса мурлыкал Монж, напоминала о славной итальянской кампании и о более ранних временах.

Комиссары активно участвовали в выработке конституции новой республики. Правда, особого творчества от них не потребовалось: за основу, как говорят, была принята конституция французской республики 1795 года. Но некоторые итальянские нравы и привычки нельзя было не учесть. Римлянам, этим славным наследникам древней римской республики, коробили слух такие слова, как директоры, совет пятисот, совет старейшин. Поэтому и выплыли из глубокого прошлого соответствующие им древнеримские понятия: консулы, трибунат, сенат… Здесь они были вполне уместны. Но французы сами потом не раз вспомнят о них, когда законоположения французские станут мешать установлению новой единоличной власти.

Временное правительство римской республики было создано, и в его состав вошли самые уважаемые итальянцами люди во главе с известным ученым — археологом Висконти. Французским комиссарам, казалось бы, можно было и отойти от итальянских дел. Но не тут-то было. Перед ними возникла обязанность самого неприятного свойства. Директория потребовала от них взимания большой контрибуции с только что освободившегося народа. Неприятная миссия тем более тяготила Монжа и его коллег, что за последнее время французская военщина успела показать себя в Риме отнюдь не с лучшей стороны. Генералы, офицеры и солдаты, забыв о своей освободительной миссии, держали себя как завоеватели — бесчинствовали и грабили. Республиканский дух, охвативший было римлян, выветривался теперь с каждым днем.

Дону, Монж и Флоран писали в Париж, Директории: «Если вы хотите, чтобы римляне были свободны, то не истощайте их, не допускайте, чтобы они истекли кровью… Хищения и поборы являются в Италии единственной причиной недовольства; надо повсеместно прекратить первые и по возможности умерить вторые. Вместе с 35 миллионами, уплаченными папой, этой стране придется выплачивать 70 миллионов, а это непомерно много».

Но если бы дело ограничивалось только денежными поборами! Из Рима вывозились и произведения великих мастеров. Около полутысячи ящиков с выдающимися произведениями искусства комиссары были вынуждены отправить в Париж. И насколько ревностно выполнял Монж распоряжения Бонапарта, отбирая в свое время у папы несметные богатства, настолько тяжело ему было обирать сейчас римскую республику. Его коллеги-комиссары страдали не меньше. Возмущенный Дону писал тогда парижским властям: «…Такие хищения и несправедливы, и неполитичны. Самые жаркие римские патриоты смотрят на них весьма неблагосклонно; на их месте мы также не были бы равнодушны. Должен быть всему конец, даже праву победы».

Решительнее и честнее, пожалуй, и не скажешь. Все комиссары настоятельно просили их заменить «кем угодно, только не откупщиками».

Вскоре их просьба была удовлетворена: комиссаров отозвали в Париж. Но еще раньше Монж получил письмо весьма загадочного содержания. В нем генерал Бонапарт извещал математика, что твердо рассчитывает на него и готов подняться по Тибру во главе эскадры, чтобы взять его с собой. «Прилагаемое при сем письмо доставьте генералу Дезе, — писал Бонапарт, — Я полагаюсь только на вас и на него относительно приготовлений в Чивитавеккьи».

Что это за приготовления, можно в какой-то мере уяснить из другой фразы: «С нами будет треть членов Института и приборы всех видов…»

Через две недели Бонапарт в письме генералу Дезе просит передать тысячу приветов Монжу и сообщает, что его жена чувствует себя хорошо. И ученый принимает предложение своего авантюрного молодого друга. Он помогает генералу Дезе подготовиться к походу и вместе с ним покидает Италию. Но на этот раз уже не в карете, а на боевом корабле «Храбрый», в сопровождении других кораблей, на которых размещена целая дивизия — одна из лучших дивизий французской армии.

Многое влекло Монжа к Парижу — и прекрасная жена, и очаровательные дочери, и его любимое детище — Политехническая школа. Но сила их совместного притяжения была преодолена жаждой новых и новых знаний, тягой к путешествиям, верой в своего сумасбродного друга Бонапарта. И пятидесятитрехлетний академик пустился в опасное плавание.

Глава четвертая. Мираж

История полна поучительными примерами для людей, наделенных разумам.

И вся вселенная и все дела

земли —

Обманный сон, мираж и краткое

мгновенье.

Прыжок в неизвестность

Готовилась самая удивительная из авантюр, какие знала история. Насос, пущенный в ход твердой рукой Бонапарта, работал исправно. Он высасывал из Европы деньги. Куда пойдут они, еще никто не знал, даже Директория. Тем временем сам генерал жил тихо и скромно на улице Шантренн, только что переименованной услужливыми властями в улицу Победы в память о колоссальном успехе итальянской кампании Бонапарта.

Жил генерал тихо, но не бездеятельно. Покой и благодушие всегда были чужды его динамичной натуре. А сейчас, находясь на самом гребне славы, он тем более не мог позволить себе расслабиться. И если затаенная мечта о государственной власти пока не осуществима (в Директорию выбирают людей не моложе сорока лет, а ему нет еще и тридцати), то надо во всяком случае не дать о себе забыть. Такова была его ближайшая личная программа.

Директория, не на шутку встревоженная огромной популярностью Бонапарта, поспешила направить его энергию на какое-нибудь новое рискованное предприятие^ и предложила ему командовать армией, готовившейся к вторжению в Англию. Молодой честолюбец принял предложение и ревностно взялся за дело. Он объездил Атлантическое побережье, тщательно обследовал Ла-Манш, осмотрел портовые сооружения и перевозочные средства, которые могли понадобиться.

Подобно Петру Великому, он вникал во все мелочи, расспрашивал офицеров, лоцманов, матросов, наблюдал за ходом всех работ. Человек, наделенный фантазией огромного полета, привыкший к большому размаху и уже успевший отвыкнуть повиноваться кому бы то ни было, Бонапарт любил и малозаметную кропотливую подготовительную работу. Здесь генерал был в своей стихии. В военном деле не было для него скучных вещей.

«На войне нет ничего, — говорил он, — чего я не мог бы сделать сам. Если нет никого, кто мог бы приготовить порох, — я приготовлю его; лафеты для пушек, — я их смастерю; если нужно отлить пушки, я сумею проследить и за этим».

Любовь к научному знанию, дружба с такими учеными, как Монж и Бертолле, наглядный пример русского царя-плотника, которого он высоко ценил и которому всегда завидовал, не были для Бонапарта бесплодными. Он обогащался от соприкосновения с любым человеком, если тот в чем-нибудь превосходил его, от встречи с каждой книгой, содержащей полезную информацию.

Его карета всегда была забита книгами по военным, административным, политическим вопросам, книгами о религии, культуре и быте той страны, где ему предстояло действовать. Выслав армию вперед, он имел обыкновение задерживаться на несколько дней, чтобы завершить все приготовления, добавить рукою мастера несколько последних штрихов к стройной картине подготовки кампании, и только после этого отправлялся в путь. Догоняя войска, он углублялся в книги, которые по прочтении просто выбрасывал из окна кареты. Прибывая к месту действия, он знал о стране все.