Щит героя

Набережная оказывается действительно пустынной. Прохладно. С Москвы-реки тянет низовой легкий ветерок.

Вызываю в памяти голос Анны Егоровны:

- Профессия у меня, конечно, не женская. Хорошо оно, плохо ли, не могу сказать. Трудно? Да, трудно. Устаю? Устаю. И это, считайте, плохо. А что хорошо? При мне ни один мужик на стройплощадке не заругается. Думаете, боятся? Как бы не так! Наши мужики ни бога, ни черта не боятся. Уважают. И это хорошо. А если кто говорит, что ему на чужое мнение наплевать, что на свой портрет в газете смотреть неинтересно, врет! Или глуп. Человеку почет нужен. И еще скажу: пока строишь, и с управлением, и с рабочими, и с заказчиками то и дело в конфликты входишь. А через год или два пройдешь по новому кварталу и как последняя дура "своим" домам улыбаешься...

Вот так она говорила - спокойно, уверенно, а я смотрел на Анну Егоровну и думал: "На таких женщин обращают внимание на улице, оборачиваются вслед, хотя красивой ее не назовешь. Значительная она. Крупная. Моложавая. Голову несет высоко".

Анну Егоровну не первый год интервьюируют, она привыкла к славе и любит свою известность и почет, которыми давно окружена.

- Самое лучшее в нашей работе то, что в конце концов получается. Пришла на голое место, на свалку или болото, а уходишь, оставляя дом, квартал, бывает, целый город. Меня лично такая жизнь волнует, и привыкнуть к этому волнению я не могу.

Чтобы не спугнуть Анну Егоровну - никто не любит шмыгающих по бумаге карандашей, - я ничего не записываю, только повторяю про себя: "Значительность результата, значительность результата, значительность результата..."

- И ответственность у нас как нигде. С любой точки поглядеть - кругом ответственность! Вот пример: Эйфелева башня с 1889 года стоит. А паспорт у нее был только на двадцать лет оформлен, до 1909 года, выходит. А она стоит...

Помедлив, прищурившись, не глядя мне в глаза:

- Лично вас обижать не хочу, но скажу: написал человек что-то не так, вам укажут, подправят и никаких следов, а вот Останкинскую телевышку не очень-то отредактируешь...

Последний пример Анны Егоровны задевает меня, но я не возражаю. Молчу, потому что высоко уважаю наивную веру людей в абсолютную исключительность того дела, которому они служат.

Пожалуй, вот здесь надо представить Анну Егоровну Преснякову читателю. Кто она, эта женщина из Владимирской губернии? Бригадир отделочников, депутат Верховного Совета, известный и уважаемый строитель.

Особенность, которую нельзя не заметить с первого же знакомства, Преснякова с удовольствием и знанием дела рассуждает о предметах, выходящих далеко за рамки ее бригадирского заведования. Это характерно!

И здесь полезно сделать отступление: кто хочет подняться над мастерком, над пилой или зубилом, может подняться. Пожалуйста, возносись при полном одобрении всей системы, управляющей нашей жизнью...

А кто бормочет: "Куда нам, мы люди маленькие!" - так это бесхарактерность, это лень пылит пустыми словами, прикидываясь пострадавшей.

Незаметно я дохожу до конца асфальтированной площадки и, остановившись около круглой беседки, раздумываю, идти дальше, к Нескучному саду, или вернуться?

Возвращаюсь.

И велю себе не отвлекаться.

Вспоминаю, что было потом.

Потом я попросил Анну Егоровну рассказать, как начиналась ее столичная жизнь.

- Ну приехала я, значит, в рай этот, а куда деваться? Жилья нет, специальности нет. Или на стройку, или в домашние работницы подаваться. Некоторые девчонки охотно тогда в домработницы шли. Они как рассуждали? На стройке работа грязная, не легче, чем дома, в деревне, была, а кругом все те же сельские... Пусть в чужой семье и не сладкое житье, зато можно свести знакомство с настоящими городскими. А там, обвыкнув, поживя, глядишь, и замуж выйти.

Анна Егоровна тех девочек не осуждала, но для себя сразу решила: в чужую семью не пойду. Выбрала стройку. Работать начала подсобницей. Жила в общежитии.

- Не скажу, чтобы я в те годы часто плакала. От рождения характер у меня не плаксивый. Но, если честно признаться, другой раз просто выть хотелось. Ни знакомых, ни родных, пойти куда, не в чем. Пока приоделась, обулась, городской вид приобрела, год почти прошел. Вот тебе и рай! А еще я старалась хоть сколько-нибудь денег скопить, от самой себя гривенники прятала. По-старинному мечтала: на черный день пригодятся...

Еще до знакомства с Пресняковой мне рассказывали, что ее стремительная карьера началась внезапно. Когда-то по этому поводу ходили всякие сплетни, но потом поутихли, рассеялись. Чтобы внести ясность, я осторожно навел Анну Егоровну на эту тему, и она легко пошла мне навстречу.

- Девчонкам на стройке всегда трудно. А раньше было еще труднее. Сейчас нас много, а тогда женщины-строители в меньшинстве находились. Терпели и ругань и насмешки - всякое тогда бывало.

Ну вот, приехал на стройку какой-то начальник. Говорили - шишка! Вокруг прорабы, мастера вьются, на задние лапы вскидываются. Со стороны поглядеть - цирк! А он направо и налево честит всех. Чего только язык его не выворачивал, передать невозможно. Теперь-то я понимаю: "своего в доску" начальник разыгрывал, пролетария изображал. Дошел до меня, спрашивает:

- Как, трах-тарарах, заработок, трах-тарарах, довольна ли?

А мне так обидно стало, возьми и скажи:

- Между прочим, я женщина, и слушать ваши подлые слова мне противно!

- Женщина?! Трах-тарарах, так это еще проверить надо, трах-тарарах, убедиться...

Как я тут развернулась и ото всего плеча по физиономии ему съездила, не помню. Девка я была здоровенная: он и с подмостьев брык...

Он брык, а меня с работы - брысь! "За нарушение трудовой дисциплины, граничащее с хулиганством". Ну и так далее...

Что делать? Жалостливые бумаги писать? На другое место идти? Обидно. Правда-то моя... Подхватилась и прямым ходом в приемную к Калинину. Рассуждение имела самое простое: Михаил Иванович - человек рабочий, должен мою обиду понять. Пусть изругает, что волю рукам дала, но вступится. Надеялась я. Пришла в приемную, говорю: так и так, хочу лично к товарищу Калинину обратиться. И что же? Допустили.

Калинин выслушал Анну Егоровну, заставил начальника принародно извиниться и только после этого разрешил ему сдать дела. Давняя история, но Преснякова вспоминает ее с радостным изумлением:

- А кем я была? Ноль без палочки! Подай, прими... После того случая перевели меня из подсобниц в штукатуры, потом малярничала, плиточницей работала, бригаду отделочников дали...

- Однако от бригадиров до звания депутата... - сказал я.

- Все тот же случай. Как меня на работе восстановили, девчонки и говорят: сходи, Нюрка, в трест, вытряси новую спецуху, а то невозможно уже смотреть, в чем мы ходим. Ну я пошла.

- А ты кто такая? - спрашивают меня в тресте.

- Как кто? Работница. Преснякова моя фамилия...

- Ты к Калинину ходила?

- Опять идти?

С того дня и пошло: в президиум меня, в местком, в райисполком...

Заметьте, Анна Егоровна старалась все отнести за счет случая, изображала дело так, будто забавная нечаянная история повернула ее жизнь, а о своей самоотверженной работе и словечком не обмолвилась. Такой уж характер - не хвастает!

После этого разговора я довольно долго не видел Анну Егоровну. Сначала она уезжала с делегацией строителей в Варшаву, потом была в отпуске, потом готовилась к какому-то ответственному республиканскому совещанию. И может быть, это к лучшему: было время подумать, взвесить, еще раз оценить узнанное...

Как же должна была измениться бывшая деревенская девочка, случайно попавшая в столицу, поднявшаяся до высоты государственного деятеля? Ответить на такой вопрос нелегко.

И когда мы снова встретились, я спросил:

- Скажите, Анна Егоровна, что дала вам Москва за те годы, что вы живете здесь?

- Сначала Москва меня как есть переломала всю, потом собрала по-новому... Когда приехала, чего я только не боялась - трамвая, подъемного крана, милиционеров, а всего больше толпы.