Страница 17 из 18
Потом было «Роснано» – самым крупным и растиражированным достижением разработок которой стал автоматизированный «магазин без продавцов» – который пока можно было увидеть лишь на выставке. Потому что разработкой новых технологий «Роснано» не занимается, и пока там есть Чубайс – заниматься не будет. Оно распределяет деньги между теми, кто их запрашивает, обещая что-нибудь сделать – оно не формирует заказы и политику государства в области разработки нанотехнологий. Просто в силу того, что Чубайс не умеет что-либо экономическое организовывать. Он умеет делить и продавать то, что было создано до него.
В отличие от собственно капиталистов он не умеет определить, что производить выгодно, вложить в это деньги и организовать производство. Он не умеет создавать – он умеет отбирать.
Глазьев его сильно задел тем, что попытался поставить вопрос о том, как в России воссоздать производство. Как что-либо создавать. Сама постановка вопроса – уже неприемлема для Чубайса и стоящих за ним кланов. Во-первых, потому, что они просто не понимают и не знают, как что-либо создавать и когда об этом начинают говорить – они ощущают свою беспомощность и ущербность.
Во-вторых, потому, что организация производства требует вложения денег. А если деньги вкладывать в производство – они не достанутся им для, по существу, непроизводительных спекуляций.
В-третьих, потому что если вдруг в стране начнет работать производство – окажется тут же, что можно обойтись без них и что они лишь два десятилетия паразитировали на остатках советской экономики.
Поэтому предложения Глазьева и им, и Чубайсу неприемлемы и опасны. И они это понимают. И возразить им хотят. Но правды сказать, почему им эти предложения невыгодны – не могут. А ответить концептуально – тем более не могут. И в силу некомпетентности. И в силу того, что возражать на почти очевидное – бессмысленно.
Блестящая женщина с тоскливым детством…
Она великолепная женщина.
Ее отец был японским коммунистом, эмигрировавшим в СССР в 1939 году и работавшим на Иновещании. Мать – дочерью сахалинского лавочника-коллаборационаста, осужденного за сотрудничество с оккупантами. Они познакомились в Хабаровске, когда отец, хотевший выучить русский, обратился к ее матери, известной как хороший учитель английского языка.
Сестра по матери – мастером ОТК на советском заводе и с сугубо советским сознанием. Брат по отцу – японским антикоммунистом. Все детство она чувствовала себя одинокой – и со временем по своей инициативе подружилась с обоими.
Ее любил отец, но взяв с собой на закрытый курорт и поселив в отдельном домике, мог две недели и о ней не вспоминать. Ее любила мать, но могла, купив по тем временам сверхдорогой подарок, слишком часто вовлекать в общую жизнь, которой, в семье, в общем-то, и не было.
Летом родители отправляли ее в пионерлагерь на две-три смены, начиная с шести лет и до пятнадцати. Лагеря она возненавидела навсегда. А родители, спрашивали: «Поедешь на следующую смену в другой лагерь?» Хотя ее мнение ими никогда не учитывалось.
Она была одиноким ребенком, комплексовавшим в общении со сверстниками, казавшимся самому себе слишком необычным – и одиноко тосковавшим без общения что дома, что вне его.
Она любила литературу и математику – и плохо знала историю и ничего не понимала в географии. При этом терялась, отвечая на уроках. Хотя бойцовские качества были изначально: кровь самурая и кровь коммуниста свое брали. Однажды попала в фехтовальную секцию – и оказалось, что получается блестяще. Но когда пришлось выбирать: шесть часов тренировок в день и заброшенная учеба или отказ от спортивной карьеры для учебы – ни с кем не советуясь, сделала выбор в пользу учебы.
Логично, что дочь японского коммуниста, работавшего на Иновещании поступила в Университет Дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Поскольку у нее получалась математика – она оказалась на экономическом факультете. Отец очень хотел, чтобы она защитила диссертацию – и она стала кандидатом наук.
На экзаменах из-за некоммуникабельности она терялась и становилась косноязычной – и однажды преподаватель, оборвав, сказал: «Ставлю пять. Но либо научитесь гладкой речи – либо в жизни будет ждать много проблем». Она послушалась. Она вообще в те годы была послушным человеком и привыкла делать то, что говорили мужчины. И она умела подчинять себя логике. Однажды в детстве ее привезли в Одессу. Она не умела плавать, и никто не учил. Она села на берегу моря и рассуждая логически, рассчитала, что нужно делать, чтобы поплыть – и поплыла.
Она слушалась старших. Слушалась мужей. Слушалась отца. К концу 1980-х ее приятель, начинающий тогда авантюрист Константин Боровой скажет ей: «Хватит работать доцентом и читать политэкономию. Иди в кооперацию» – и она пойдет. Кто-то считает ее успешным предпринимателем. Кто-то полагает, что все ее бизнес-успехи ей принесли ее мужчины. Но с тех пор она никогда не бедствовала. Впрочем, она не бедствовала и раньше: зарплата советского доцента составляла 280–320 «брежневских рублей. В нынешних деньгах – 84–96 тысяч. Нынешние доценты получают в разы меньше.
Правда, кто-то считает, что бизнес-успехи ее последних мужей были уже производными от ее политической карьеры.
Еще тогда, когда отец на две недели оставил ее одну с подругой в Мисхоре и она окунулась в крымскую жизнь, она вдруг поняла, что напрасно комплексовала: к ней тянулись и мужчины, и женщины. Она была умна, ярка, интересна. Она стала понимать это постепенно – но она могла быть лидером.
Отправив ее в кооперацию, Боровой увлекся новой забавой: начиналась выборная пора, и он подбил ее выдвинуться в депутаты Моссовета. Хотел сделать Председателем комитета по собственности и получить доступ к ведению новых прибыльных дел. Но что-то показалось ей в затее сомнительным, и она свою кандидатуру сняла. Боровой провел на эту должность подругу Гусинкого – ни он, ни Гусинский об этом сожалеть оснований потом не имели.
А она… ей все больше нравилось внимание и подиум. После одинокой зажатости в детстве она ощутила опьянение вниманием. Начинается пора многопартийности в ее самой увлекательной неконтролируемой фазе, вместе с Боровым она создает Партию Экономической Свободы и становится ее руководителем. Она впитывает внимание и поклонение. Она рада, что научилась говорить. Она добирает недоданное в детстве внимание, компенсирует скуку и одиночество. Все происходящее для нее – игра. Венецианский карнавал. В глазах мелькают новые лица – влиятельных политиков, и другие глаза – уже опьяненных ею.
Она привыкла слушаться мужчин – но все больше сталкивается с тем, что начинает сомневаться, могут ли они посоветовать что-то дельное. Она увлечена авантюрами Борового – но именно его авантюризм начинает вызывать ее раздражение. Ей нравится суть политики, но она хочет какой-то результативности: не только для себя лично, но и для чего-то еще.
Ее первое расхождение как с Боровым, так и со всей «рыночно-демократической кампанией» во время вызванного политикой Гайдара кризиса было уже системным: она считала, что нужна экономическая программа, в которой будут заинтересованы не только наживающиеся на катастрофе бизнесмены, но и государственные предприятия с их директорами. Их это не интересовало. Последние для них были, в лучшем случае, объектом разворовывания и присвоения.
В 1993 году блок «Апрель», который создадут ее приятели, провалится, не дойдя до выборов. Она – победит на личный выборах в округе. В 1993 году она разорвет союз с Боровым: ей надоест его постоянное подхихикивание надо всем, постоянные авантюры и публичные скандальные высказывания, которые когда-то казались ей смелыми, но оказалось, что в них нет ничего, кроме желания шокировать аудиторию. Ей хочется цели – и она хочет идти к цели. Ему нужно было лишь забавляться самим же им создаваемым хаосом.
В конце 80-х, входя в политику, она публично заявляла о себе: «Я, как мать двоих детей и член КПСС». Друзья быстро отучили ее от этого. И она станет нести привычную для них и одобряемую ими антикоммунистическую околесицу про борьбу «со сталинизмом и «тоталитаризмом», рассказывая расхожие в это время небылицы про массовые репрессии в СССР. Тем более что с историей у нее всегда были проблемы.