В глубь времен

Врачи не решались покидать Элеа и Пайкана. Маисов знаками показал, что их можно было привязать к спине, и добавил несколько слов на ужасном английском языке. Фостер перевел весьма приблизительно: "Каждый по очереди".

Тысячеметровая лестница. Два мертвых тела.

— Реактор дает утечку! — крикнул громкоговоритель. — Он очень сильно дымится. Мы эвакуируемся! Поспешите! — На этот раз это был голос Рошфу. — Выйдя из Колодца, двигайтесь на юг, спиной к МПЭ-2. Ветер уносит радиацию в другом направлении. Вертолеты вас подберут. Я оставляю здесь команду, вас будут ждать. Но если взрыв произойдет раньше, чем вы выйдете, не забудьте: прямо на юг! Я займусь остальными. Давайте быстрее…

Ван Хук заговорил по-голландски, но никто его не понял. Тогда он повторил по-французски, что, по его мнению, мертвых нужно оставить здесь. Они мертвы, и для них уже ничего нельзя сделать. И он пошел к двери.

— По крайней мере, — сказал Симон, — мы можем вернуть их туда, где их нашли…

— Я тоже об этом думаю, — сказал Лебо.

Он объяснился по-английски с Фостером и Маисовым, которые согласились.

Сначала они взяли Пайкана за плечи и спустили его по той дороге, по которой несли его раньше к своим надеждам, и положили его на цоколь.

Затем пришла очередь Элеа. Они несли ее вчетвером: Лебо, Фостер, Маисов и Симон. Они положили ее на другой цоколь, рядом с мужчиной, с которым она проспала девятьсот тысяч лет, сама того не зная. И с которым, сама того не зная, она погрузилась в новый сон, у которого не было конца.

В тот момент, когда она оказалась на цоколе, под прозрачным полом снова возникла голубая ослепляющая молния, которая заполнила Яйцо и Сферу. Подвешенное кольцо возобновило неподвижный бег, генератор вновь заработал, чтобы выполнять свою задачу: покрыть смертельным холодом двоих людей, которые были ему доверены, и хранить их бесконечно долго.

Холод уже стал проникать под одежду. Симон размотал часть головы Пайкана, разорвал бинты, чтобы его лицо было таким же обнаженным, как и лицо Элеа.

Лицо оказалось очень красивым. Ожогов практически не было видно. Всемирная сыворотка, которая пришла с кровью Элеа, излечила его тело, в то время как яд отнял у него жизнь. Оба они были невероятно прекрасными и умиротворенными. Ледяной туман заполнял Убежище. Из реанимационного зала долетели обрывки фраз из громкоговорителя: "Алло!.. Алло!.. Еще кто-то?.. Спешите!.."

Они не могли больше задерживаться. Симон вышел последним и выключил прожектор. Сначала ему показалось, что все было окутано темнотой, но потом его глаза привыкли к голубому свету, который снова омывал внутреннюю поверхность Яйца. Маленькая прозрачная пленка начала покрывать два обнаженных лица, которые блестели, как две звезды. Симон вышел и закрыл дверь.

На авианосцах, подводных лодках и самых близких к МПЭ базах началась настоящая карусель. Вертолеты без остановки садились, заполнялись и улетали. Местонахождение МПЭ-2, можно было различить по столбу густого дыма. Этот дым ветер относил к северу.

Постепенно весь персонал был эвакуирован. Последняя группа вышла из Колодца и была подобрана. Пожилая медсестра поднялась наверх среди первых.

Гувер и Леонова улетели вместе с реаниматорами последним рейсом последнего вертолета. Гувер стоял перед иллюминатором, прижимая к себе Леонову, которая дрожала от отчаяния. Он с ужасом смотрел на разрушенную изуродованную базу и вполголоса ругался: "Ну и наворотили, черт возьми, ну и наворотили!.."

Семь членов комиссии, которой было поручено составить текст Декларации Всемирного Человека, оказались на семи разных судах и так больше и не смогли встретиться. Больше никого не осталось на ледяной земле, и только осторожно кружили самолеты, наблюдая с большой высоты за МПЭ-2. Ветер снова поднял бурю. Он смел обломки базы, унося какие-то разноцветные кусочки к далеким белым горизонтам.

Взорвался реактор. Камеры высветили гигантский гриб, который ветер тут же разодрал в клочья, обнажив кроваво-красное адское сердце. Под угрозой оказалась Новая Зеландия, Австралия, все острова Тихого океана, и в первую очередь Международные Силы ООН. Самолеты вернулись на борт, подводные лодки ушли на глубину, корабли на поверхности на всей скорости уносились от ветра.

На борту "Нептуна" Симон рассказал ученым и журналистам, что он видел во время переливания крови и как Пайкан занял место Кобана.

Все женщины мира плакали перед экранами телевизоров. Семья Виньо ужинала за столом при свете ночника, наблюдая на экране огромный гриб, который извивался, как змеи Медузы Горгоны.

Госпожа Виньо открыла большую коробку с пельменями в томатном соусе и, разогрев, поставила прямо на стол, чтобы не остывали, так говорила она, а на самом деле потому, что так было быстрее, пачкалось меньше тарелок, а что касается внешнего вида, то на это плевать. После демонстрации взрыва на экране появился мужчина, который с печальным лицом произнес слова сожаления и перешел к другим новостям.

К несчастью, они были не утешительны. На манджурском фронте ожидались… В Малайзии новое нападение на… В Берлине голод из-за блокады… В Тихом океане два флота… Все правительства делали все возможное, чтобы избежать худшего, все надеялись, очень сильно надеялись.

Повсюду всколыхнулась молодежь. Никто не знал, чего она хотела. Молодежь, без сомнения, тоже этого не знала. Студенты, молодые рабочие, молодые крестьяне, быстро увеличивавшиеся группы молодых людей, которые никем не были и никем не хотели быть, объединялись, смешивались, заполняли улицы столиц, останавливали уличное движение с криками: "Нет! Нет! Нет! Нет!". Одно короткое взрывное слово, простое в произношении на любом языке. Они все его выкрикивали, не зная, чего они не хотят.

Неизвестно точно, кто первым произнес "нет" на языке гондавских студентов: "Пао! Пао! Пао", но через несколько часов молодежь всего мира бросала его в лицо полиции.

— Пао! Пао! Пао! Пао!..

В Пекине, в Токио, в Вашингтоне, в Москве, в Праге, в Риме, в Алжире, в Каире:

— Пао! Пао! Пао! Пао!

В Париже под окнами дома Виньо:

— Пао! Пао! Пао! Пао!

— Я бы этих молодых бросил бы попахать… — сказал отец.

— Правительство пытается… — произнесло лицо с экрана.

Сын встал, схватил свою тарелку к бросил в телевизор. Он закричал: "Старые козлы! Вы все старые козлы! Мы все подохнем из-за вашего идиотизма".

Соус потек по экрану. Печальное лицо говорило сквозь томатный соус.

Удивленные отец и мать смотрели на своего преобразившегося ребенка. Дочь ничего не видела, ничего не слышала, погрузившись в мысли о своем животе, который все еще хранил воспоминания о предыдущей ночи, проведенной в гостинице на улице Монж с одним худым испанцем. Все эти слова, эти слова, разве они в счет?

Ее брат вне себя орал:

— Мы туда вернемся! Мы их спасем! Мы найдем противоядие! Я всего лишь идиот, но есть другие, которые смогут! Мы их оживим! Мы не хотим смерти! Мы не хотим войны! Мы не хотим вашего идиотизма!

— Пао! Пао! Пао! Пао! — все громче и громче кричала улица.

Полицейские свистки, взрывы слезоточивых гранат.

— Да, я идиот, но я не старый козел!

— Манифестации… — сказало лицо.

Сын метнул в телевизор коробку с пельменями и вышел. Он хлопнул дверью с криком:

— Пао! Пао!..

Они услышали его топот на лестнице, потом он смешался с толпой.

— Как этот мальчик глуп! — пожал плечами отец.

— Как он прекрасен! — воскликнула мать…

René Barjavel. La Nuit des temps (1968)