Муттер

Вскоре, после 9-го класса, я и вовсе замахнулся на небывало длинный путь - через полстраны, на Украину, в Луганск, к дяде Ваде в гости. По расстоянию это примерно всё равно что из Канады съездить в Мексику, или из Парижа в Бомбей. трёхсуточное движущееся бытие в вагоне до Москвы, дорожные приключения, бесконечно-мозаичный день в картиночной столице, дорога на юг, белые хаты-мазанки с соломенными крышами за окнами вагона, навек полюбившийся Луганск, то и дело меняющий своё благоухающее имя на богомерзкое "Ворошиловград", обратная дорога и опять дорожные случаи-встречи - всё это отдельная воспоминательная повесть. Здесь же вспомнилось особенно остро, как мы с матерью шукали карбованцев на билет.

Плацкарту до Москвы надо было покупать загодя (лето!), а денег, как всегда, в доме не случилось. И мы опять, забыв завет гордого Печорина, отправились просить-выпрашивать взаймы - к родителям моего близкого, очень близкого приятеля. Я тыщу раз бывал у них в доме, и отец и мать приятеля знали меня, как говорится, в упор. Я даже недоумевал: зачем они сказали с матерью прийти, зачем надо Анне Николаевне тащиться через пять улиц, неужто мне нельзя эти 40 рублей выдать?

Но в доме заимодавцев ситуация ещё более утяготилась: выложив деньги на стол, четыре красненьких бумажки, отец приятеля, суровый кряжистый человек, твёрдо произнёс:

- Будьте уж любезны - расписочку.

Я как кипятку глотнул (вот прав Печорин-то!), хотел уже крикнуть матери: "Пойдём!", - и схватился за ручку двери, но... Но очень уж хотелось в дорогу. Я смолчал, остался у порога, греясь собственным стыдом. Муттер прошла к столу, присела на краешек стула, размашисто зачеркала по листку, отчетливо приговаривая:

- Я, такая-то такая-то, взяла в долг у таких-то таких-то сумму в сорок рублей ноль-ноль копеек, каковую обязуюсь вернуть не позднее второго числа следующего месяца. Дата. Подпись.

Анну Николаевну выдавала лишь дрожь в голосе и стремительно-нервные движения руки.

Мы вышли. Муттер сжимала четыре паршивых десятки в кулаке. Приятель, удерживая бешеного пса на цепи, отворачивал глаза - он знал своего папашу...

А кузбасская поездка Анны Николаевны стала лебединой одиссейной песней в её судьбе. Мечтала она ещё свозить нас в свой студенческий Иркутск, в столицу края Красноярск, чуть ли не в соседний горный Кызыл, но ни денег, ни запала уже не хватало. Дальше Абакана с тех пор она так никуда и не выбралась. Она всё больше уставала от жизни и страшилась перемен. Брат Анны Николаевны, Вадим Николаевич, будучи старше её на шесть лет, неутомимо катался по стране - на курорты, в турпоездки, к дочери в Казахстан, к нам в Новое Село. Как он вдохновенно, настойчиво упрашивал нашу муттер съездить к нему в благодатный фруктовый Луганск погостить.

- Да ты что, Вадим! - махала Анна Николаевна рукой в непритворном испуге. - Несколько дней! С чужими людьми! В одном купе! С моим здоровьем!..

Насчёт здоровья с годами она становилась всё мнительнее и боязливее.

Как я жалею, что в своё время не настоял жёстко, не применил даже насилие и не увёз муттер на недельку в Москву. В студенческом общежитии, где я жил, имелись специальные комнаты для гостевания родителей. Эх, если б я, не слушая возражений матери, купил ей билет, усадил в вагон, удерживал бы в нём трое суток, а потом вывел бы её на распахнутую и бурлящую Каланчевскую площадь - смотри, вспоминай! Это же одно из самых томительно-медовых потрясений в жизни человека - встреча с городом юности, где не бывал много-много лет...

В памяти Анны Николаевны Москва так и осталась в своем довоенном патриархальном обличье - с Охотным рядом, тысячеглавым Зарядьем, первозданными арбатскими переулками...

17

Муттер наша любила праздники, шумливые многолюдные застолья.

Теоретически. Наслушавшись в детстве мемуарных рассказов о том, как талантливо умели Клушины встречать гостей, как вкусно и с аппетитом ели-пили за изобильными столами, как высвобождали души в песнях и плясках, Анна Николаевна всю свою жизнь жаждала настоящего подлинного праздника.

Потому-то - это тоже одна из причин её педлояльности - с охотой она разрешала Любиным одноклассникам устраивать застолья у нас в доме и сама на минуту-другую присаживалась к чужому пиру. А вообще в компаниях она и в молодости бывала редко, а с возрастом и вовсе оставила мечту красиво, шумно, среди народа встречать красные дни. Даже когда её приглашали на именины, свадьбы или просто на педколлективные пирушки, она на приглашения не поддавалась.

Как-то, уже в поздние годы, Анна Николаевна отметила в компании День учителя, и это был первый и последний раз, когда я видел мать свою в крепком подшофе. Мы сидели с сестрой у окна в нашей избёнке, готовили, что ли, домашние уроки. Вдруг Люба хмыкнула:

-- Глянь, Саш, мамка наша куда-то идёт... Чё это с ней?

Я сунулся в окно. Анна Николаевна, сумрачно глядя перед собой и надменно прямясь, деловито вышагивала вдоль по улице мимо собственного дома. Куда? Мы с сестрой переглянулись. Люба первая заподозрила чудное, выскочила за калитку, догнала муттер - она утопала уже за полквартала.

- Мамка, ты куда?

- Д-домой...

Люба ахнула - мать еле на ногах стояла. Оказывается, они, пять-шесть ветеранок педфронта, после торжественного собрания в школе откололись от молодых коллег, собрались на квартире и устроили свой сабантуйчик.  Раскупорили  бутылочку  коньяка. Попили-поели, попели-поплакали. Да и вторую распечатали. И - сомлели. Те старушки прилегли у хозяйки, а наша Анна Николаевна как самая из них молодая и уверенная в своих антиконьячных силах - решительно двинула нах хаус. И дошла. Только вот мимо хауса проскочила, и, если б не Люба, бес только знает, куда бы завёл он Анну Николаевну в тот день, до какого скандала она могла бы допутешествовать после доброго стакана коньяка.

- Он так легко, так сладко пьётся, - мямлила муттер в своё оправдание, когда мы укладывали её спать. - Такой вку-у-усный... Такой кова-а-арный...

А вообще Анне Николаевне, при её серой дождливой судьбине, сам бы Бог, кажется, велел попивать-расслабляться. Особенно благоприятным для этого временем были годы семейной -- совместной с Гагариным -- жизни. Тот поддавал крепенько, почему бы и не составить ему раз-другой-сотый компанию, не чокнуться стаканчиками в нервомотательные вьюжные вечера, дабы окончательно не чокнуться от тоски?.. Но нет, некогда было Анне Николаевне, да и не интересно. Её, как и многих подлинных интеллигентов, предохраняли от пития физическое непреодолимое отвращение к алкоголю и безмерная жадность на время - его, времени, этих секунд, часов, годов, и так не хватало на книги, на радиопередачи, на кино...

Хотя насчёт отвращения вопрос, разумеется, спорен и не так прост. Если б человек у нас имел возможность наливать в стакан не мерзкую водку с её ацетоново-нашатырной вонью и не чернила типа "Солнцедар" или "Кавказ" с их скипидарно-керосиновым вкусом, а хорошее сухое вино или старый марочный коньяк, то, думаю, и Анна Николаевна не отказалась бы между делом выкушать за обедом рюмочку "Наполеона" или бокал охлаждённого "Муската игристого".

Человечество за века довело виноделие до уровня искусства, а мы, гомо советикусы, пьём, давясь и кашляя, такую гадость, такие отвратные креплёные помои, что любая бессловесная скотина откажется их даже и понюхать. Да и эту помойную жидкость выдают нам после унижения очередью, втридорога, а то и по идиотским карточкам-талонам. А ведь только представить себе, что у каждого человека, у обыкновенного учителя средней школы, к примеру, в подвальчике хранятся бутылки и бочонки...

Впрочем, что это я? Какие подвальчики?! Зарапортовался. Была бы хоть возможность у каждого из нас войти в ближайший магазин и, не торопясь, выбирая, прогуляться вдоль витрин, где выставлены: сухие белые вина "Рислинг", "Алиготе", "Сильванер", "Ркацители"; и сухие красные - "Каберне", "Матраса", "Саперави", "Рара Нягра"... Где можно было выбрать и креплёное вино - "Портвейн крымский" или "Мадеру", "Марсалу" или "Херес"... Неплохи, впрочем, и десертные пьянящие напитки - "Токай", "Кагор", "Малага", "Мускат", "Шато-Икем", "Барзак"... Кстати, весьма нелегко было бы выбрать нужное мускатное вино, ведь надо разбираться в оттенках различия между "Мускатом белым" и "Мускатом розовым", между "Мускатом фиолетовым" и "Мускатом черным", между "Мускатом венгерским" и "Мускатом александрийским", а кому-то, не исключено, понравился бы и мускат довольно редкого сорта "Алеатико"...