Казуаль

ожидать ее развития в будущем.

А.М.Бутлеров

Несовершенство суждений - наибольший недостаток при

умственном труде в любой области.

М.Фарадей

Вечером к Авилову неожиданно зашел Мавродин - вернулся с рыбалки, жена сообщила, что несколько раз звонил Вадим Сергеевич, и вот сразу явился на его зов. Жили они по-соседски, привыкли друг к другу, к тому, что кабинет Авилова стал основным рабочим местом для обоих, ходили друг к другу без особых приглашений. Мавродин застал растерянного друга в коридоре, он был в состоянии унылом. Без особых приглашений Леонид Христофорович прошел на кухню и вывалил в мойку несколько рыбин - трофеев сегодняшней рыбалки.

- Предпочитаете, сеньор, уху или жареную? - шутливо спросил Мавродин, словно готов был тут же потрошить рыбу.

- М-м-м, я хотел, Леонид, вам что-то показать, - устало сказал Авилов.

- Что-нибудь новенькое? - все так же весело спросил Мавродин.

- Ну, как сказать... - Хмурый Авилов направился в кабинет, следом за ним шел Леонид Христофорович.

Оба уже привыкли к несходству характеров друг друга - Леонид Христофорович скептик и говорун, всегда готов покаламбурить, он нередко вышучивает все и вся; Вадим Сергеевич молчун, но в споре запальчив. Мавродин ходил по кабинету-мастерской, рассматривал листы с набросками Радужного дворца; особенно долго вертел лист с изображением Царского зала, где некоторые детали были прорисованы в цвете. Заметил Мавродин новые черты и на листе, прикрепленном к кульману, - внешний облик Радужного со стороны фасада, а внизу наброски и трех других сторон дворца. Мавродин хмыкал, не говоря ни слова, Авилов нетерпеливо ждал, заглядывая в лицо коллеги, который достал трубку и, набивая ее табаком, наконец негромко поинтересовался:

- И откуда все это... снизошло? - Мавродин знал о скудости материалов, тормозящих их совместную работу, как и то, что Авилов никогда не занимается отсебятиной.

- Убедительно? - спросил Вадим Сергеевич и с загадочным выражением лица поманил Мавродина к столу; тот послушно последовал за его жестом; Авилов указал на кресло. Мавродин опустился в кресло, и тогда Вадим Сергеевич достал из ящика казуаль, взял акварель Радужного, также хорошо знакомую и Мавродину, и предложил:

- Попробуйте рассмотреть вот через эти линзы.

Мавродин стал вертеть в руках казуаль, с любопытством разглядывая ее устройство:

- Откуда сей... верблюд?

- Это казуаль... у археологов попросил, - коротко ответил Авилов и снова предложил: - Вы все-таки посмотрите через линзы на акварель. Авилов помог Мавродину установить линзы под нужным углом, поднес к ним акварель, потом стал двигать ее в стороны.

- Интересно... - произнес Мавродин с недоумением. - Любопытный эффект...

- И только? - хмыкнул Авилов, ожидавший, видимо, более бурной реакции. - Вы понимаете, как этот прибор раздвигает рамки рисунка...

- Да-а... дает объем. - Мавродин посмотрел на возбужденного Авилова, недоуменно пожал плечами. - И на этом основании вы пустились в плавание? В голосе был скепсис, явное осуждение.

- А почему бы нет?!

- А как вы все это будете обосновывать? - Мавродин кивнул в сторону листов, разложенных на столе, диване, даже на полу. - Может быть, вы собираетесь предложить и членам научного совета воспользоваться этой штукенцией?

Авилов заговорил сердито:

- Да, это путь, пусть необычный, но путь. Это лучше, чем топтаться на месте.

Мавродин не возражал.

- Но откуда в ваших рисунках такая достоверность? Такое точное ощущение эпохи?

У Авилова мелькнула догадка, и он осторожно спросил:

- А что вы видели?

- Видел я интересное... Объемы дворца... Но это же иллюзия, - закончил он.

Эти слова словно подхлестнули Авилова, и он пустился в многословные объяснения, что в искусстве (а архитектура это и искусство и наука) возможны озарения, которые сродни непознанным сторонам человеческого духа.

- Эффект стереоскопичности есть, но... это иллюзия, - признался Леонид Христофорович, а потом, глядя на растерянного друга, добавил: - Просто мы с вами устали... Вы уже третий год не отдыхаете, и вот...

- Желаемое принимаем за действительность?.. - Вадим Сергеевич говорил с раздражением: - Но я ведь действительно вижу! Или это свойство только моих глаз, или... я сошел сума?

- И я вижу, - согласился Мавродин, - но не верю...

- У нас начались галлюцинации? Да? Это же чушь?.. Уже несколько дней я работаю с казуалью. И акварель и гравюра с помощью казуали стали трехмерными? Вы согласны?

- Это иллюзия! С вами спорить не буду. Если... подобное вам помогает в работе - пожалуйста. Но в качестве аргумента, доказательств это никому приводить нельзя.

- Я не боюсь иронии! - выпалил Авилов.

- Вы же не хотите выглядеть смешным экстрасенсом.

- А может быть, линзы обладают топографическим эффектом? - распалялся Авилов. - И при чем здесь экстрасенс?!

- Для того чтобы с помощью ну пусть этих линз получить голографический эффект, нужно, чтобы и рисунок был сделан также с помощью топографической техники... В ней заложена объемность, - терпеливо объяснил Мавродин.

- Видимо, да, - Авилова убедили эти сведения. - Но если вы соглашаетесь с тем, что некий, пусть с вашей точки зрения, стереоэффект возникает, то, может быть, для другого он возникает в большей степени?.. А-а?

Мавродин умолк. Он явно не мог принимать всерьез доводы Авилова, его беспокоило другое - нервное состояние друга, которого можно разубедить лишь вескими аргументами, и Мавродин предложил:

- Минутку. Я вспомнил. Давайте посмотрим в энциклопедии. - Мавродин быстро поднялся и, найдя лесенку, приставил ее к полкам, где стояли фолианты БСЭ, нашел нужный том, полистал его и прочел: - "Стереоскоп... оптический прибор для рассматривания снимков... с объемным их восприятием. Снимки должны быть получены с двух точек и попарно перекрываться между собой, что обеспечивает передачу объектов в соответствии с тем, как их раздельно видит правый и левый глаз человека". - Мавродин с шумом захлопнул том, давая понять, что дальнейшие объяснения уже ни к чему.

Авилов присел на подлокотник кресла, скрестил руки; вся его поза выражала несогласие с подобными аргументами коллеги. Он уже привык к тому, что главный инженер, с которым Вадим Сергеевич разработал и осуществил за десятилетия не один проект реставрации памятников зодчества, был человеком трезвым, с четким инженерным мышлением. Хотя Мавродин столько лет работал бок о бок с людьми искусства, но редко поддавался чувству восторга, какое вызывает великое произведение. Он мог восхищаться оригинальностью, смелостью, необычностью инженерных решений, открытий, но главным для Мавродина оставалась рациональная сущность, элементарная подлинность сделанного. И тем не менее Авилову всегда было интересно беседовать с Леонидом Христофоровнчем, ибо его рационализм обострял мысли и чувства, побуждал к поискам, но чаще всего помогал познать реальность, истину.

- Я слышал, один наш именитый писатель, - начал Авилов, - считает: эмоции всех людей не исчезают бесследно, даже когда они иссякают и человек успокаивается... Все вместе эмоции людей образуют как бы огромное биополе планеты... Как вы его объясните или опровергнете?

Мавродин поднял голову и стал слушать внимательно, хотя еще и не понимая, к чему конкретному может привести подобный новый виток рассуждений Вадима Сергеевича.

- И еще, - продолжал Авилов, - не помню уже кто написал. Вещь считается фантастической, но сейчас, после того, что помогла мне увидеть казуаль, я верю и в подобную гипотезу.

- О чем вы, Вадим Сергеевич? Простите, не понял. Какое все это имеет отношение к тому, что нам нужно просто... построить вновь дворец.

Авилов будто и не слышал этой простой отрезвляющей мысли своего коллеги.

- О том, что все ваши слова не пропадают, они как бы консервируются в атмосфере... или в порах растений и до поры до времени могут там сохраняться, пока люди не изобретут что-то волшебно сильное... может быть, какой-то прибор, аппарат, который может вычитывать, Выделять из тысячелетнего скопления слов целые фразы, диалоги, и люди много узнают.