Страница 1 из 11

Три имени одного героя

Корабельников Михаил

Михаил Корабельников

«Вводная» часть

Отчего человек берется за «сочинительство»?

– Ответ обывателя будет лаконичен: от нечего делать и чтобы прославиться. Ибо слово «писатель» звучит гордо – почти как «человек» в пьесе Горького «На дне». По своему весу в восприятии обывательского разума оно, конечно, уступает таким словам как «герой», «космонавт» или, скажем, «ученый», но все же занимает в иерархии слов некую почетную нишу, наравне с такими как «музыкант», «художник», «артист» и т. п. Однако далеко не каждый «сочинитель» реально может быть писателем. Как и в любой другой творческой профессии для этого необходимы некоторые специфические свойства интеллекта. Но и этого недостаточно: у человека должна быть потребность к самовыражению.

Любителей что-то сочинять – от графоманов до маститых писателей – в мире несть числа, и скоро их станет больше, чем читателей. В наше время лишь немногим из них удается стать популярными у читательской аудитории, тем более достичь «вершин», да и то – после основательной «раскрутки». До вершин мне как до Эвереста. Кроме того я ограничен временными рамками, указывающими на бренность моего земного существования. Но не питая иллюзий относительно круга моей читательской аудитории, в одном читателе я, тем не менее, абсолютно уверен – это я сам. Ради себя любимого я и собрался на старости лет в это рискованное путешествие по прожитой жизни.

Неизбежен вопрос: а для чего все это? Жизнь моя ничем особенным не примечательна. Меня всегда несло по течению потоком обыденных забот. Ничего не совершил и не прославился: родился, учился, женился, вырастил, как мог, двух сыновей, работал, вышел на пенсию и доживаю свой век на периферии бытия. Не участвовал, не «привлекался», не «сидел». И даже за границами нашей родины был лишь однажды. Что я могу сказать людям, чем заинтересовать их?

Но, с другой стороны, я, рожденный в довоенное время, был свидетелем многих драматических событий в стране и мире, включая даже смену эпох. И мне есть что рассказать. Хотя, надо признать, в своих воспоминаниях едва ли смогу кого-то удивить, тем более – вразумить. Поэтому решился я на это дело не вдруг, а после длительной борьбы с самим собой. Трезвый рассудок удерживал от этого рискованного шага, в то время как сидящий во мне бесенок все время провоцировал, толкал под локти: «ну давай, начни, а там само покатится». Он же в бессонные ночи подсказывал мне сюжеты, давил на тщеславие, уговаривал, соблазнял… И дьявол одолел. Я решил: попробую начать, а там – как получится. Не боги горшки обжигали!

Каждая наша личная судьба входит в копилку общей истории человечества – не писанной, а реальной. Но беда в том, что в подавляющем большинстве случаев история каждого индивидуума уходит вместе с ним в могилу, оставаясь неведомой для других. Человек прожил жизнь, и она, никем не замеченная, вылетела в трубу. Кому-то повезет оставить потомков; особо выдающиеся оставляют следы своей земной деятельности в науке и технике, в искусстве, архитектуре, литературе и прочее, прочее. Но это – выдающиеся, а как быть простым смертным? Вот я и решил оставить свой след на бумаге, которая, как известно, все стерпит.

Но, с другой стороны…

Меня упрекают в самомнении. Как это я, никому не известный, взялся обнародовать историю своей жизни во всех запомнившихся мне эпизодах, вывернуть, так сказать, белье наизнанку. Да кому это интересно, кроме ближайших родственников? Это даже как-то неприлично. Таких как я – миллионы. И если каждый последует моему примеру, что получится? Книжные полки всех магазинов будут завалены подобной макулатурой. Никому это не нужно, и нечего выпендриваться.

И в самом деле: почему миллионы не пишут свои воспоминания? Подозреваю, что многим по большому счету и писать-то не о чем. Все, о чем они могут рассказать, уложится на десяти или двадцати страницах машинописного текста. Так сложилась их жизнь, и так она им запомнилась. В конечном счете, продолжительность нашей жизни измеряется не числом прожитых лет, но их насыщенностью событиями, эмоциями, переживаниями, поступками. Или – отсутствием поступков. У меня есть, что вспомнить, и я постараюсь не разочаровать читателя. Это все, что я могу сказать заранее.

Часть I. «Михря»

До исторического материализма и после

Как и многие писатели и примкнувшие к ним до меня, – думаю, что будут и после, – родился я в обыкновенной еврейской семье. Это знаменательное событие произошло в первой или начале второй декады июля 1938 года. Так случилось, что точную дату моего дня рождения никто не запомнил, но в метриках было записано «11 июля»; а когда мне выдавали паспорт, паспортистка ошиблась и записала «16 июля». Не велика разница.

Место моего рождения – город Короп Черниговской области, Украина. Тогда это был провинциальный северо-украинский городок, ничем не примечательный. Находился в 25 км от ближайшей железнодорожной станции Алтыновка и в 50 км от железнодорожного узла Конотоп. Как выглядит этот городок сегодня – не знаю; по правде говоря, и не интересуюсь. Последний раз я там был, когда мне было 15 лет, то есть более 60 лет назад. Знаю точно: там не осталось ни одного моего родственника. Одни умерли, другие уехали.

Оба моих родителя вышли из бедных семей. Советская власть поставила их на ноги, дала высшее образование. Отец окончил Московский Энергетический институт, мать – Второй медицинский. Нельзя и представить себе, чтобы это было возможно в царское время – до революции еврейская голытьба была заперта в «черте оседлости», перебиваясь случайными заработками и ловя новости из окружающего мира из газет и «слухов». В лихие годы довольно обыденной новостью были «погромы», перед которыми трепетала почти каждая еврейская душа. Еврейские погромы, надо сказать, окрасили в кровавый алый цвет все русские революции.

Я не стану распространяться о еврейском быте в пределах «черты оседлости» и вне ее. Во-первых, я в этом не силен, во-вторых, на эту тему достаточно написано до меня. Взять хотя бы классиков еврейской литературы: Шолом-Алейхем, Менделе Мойхер Сфорим и других. Сегодня это уже никому не интересно: нет больше этого народа. Вторая мировая война и немецкое нашествие смыли его с карты Европы почти повсеместно, включая западные области бывшей Российской империи: Украину, Белоруссию, Молдавию, прибалтийские страны. Из оставшихся в живых евреев большинство уехало, другие ассимилировались – растворились в численно подавляющих этносах. От 5-миллионного еврейского населения бывшей империи остались лишь несколько сот тысяч, проживающих в основном в крупных городах. Не осталось и атрибутов культуры восточноевропейских евреев «Ашкенази». Умер и язык «идиш» – жаргон, на котором писали еврейские классики и разговаривали мои предки. Ныне остатки этой культуры еще сохранились в некоторых местах компактного проживания евреев – главным образом, в США, отчасти, в Израиле – стране, выстроенной выходцами из России и Центральной Европы. Нынче в Израиле говорят на иврите – возрожденном древнееврейском языке, а также на английском, арабском, русском.

Мне придется кое-что рассказать о моей родословной, ибо это неизбежно. Человеку свойственно, ради самоутверждения, вспоминать своих знаменитых предков, если были такие, а возможно, кое-что и присочинить. Мне же похвастаться нечем. Насколько мне известно, никаких особых знаменитостей в нашем роду не было. Это были простые люди из украинского захолустья. До революции 1917 года и после нее некоторые дальние мои родственники снялись с родных мест, уехали в вожделенную Америку, другие – в Палестину. Какое-то время после революции от американской тетушки приходили посылки, затем перестали приходить. И след этих родственников затерялся.

И даже носящая некоторый романтический оттенок фамилия моего отца «Корабельников» – скорее, вполне земного и даже заурядного происхождения. Евреи испокон веков придумывали себе фамилии (или за них это делали другие, как, например, в Германии), связанные с родом их деятельности. Но мне ничего не известно о том, чтобы в нашем роду кто-то был близок к морю и кораблям. А вот к мелочной торговле, которой на Руси занимались «коробейники» – не исключено, что были близки. Возможно, некто из дальних моих предков носил фамилию «Коробейник», которая постепенно трансформировалась в «Корабельников».