Страница 9 из 15
Из приведенного можно сделать вывод, что главы двух противоборствующих государств были высокого мнения о своих вооруженных силах и недооценивали противника.
Операцию на юго-востоке от Харькова возглавили командующий фронтом маршал Семен Тимошенко и член Военного совета фронта Никита Хрущев. Их предупреждали некоторые командира соединений о поспешности и неподготовленности наших войск к такой грандиозной задумке. Например, командарм 57-ой армии генерал К. П. Подлас. Он высказал мнение, что в битве под Москвой израсходованы огромные силы и средства, не мешало бы перед операцией их восстановить, иначе решение начинать операцию в январе 1942 года будет выглядеть шапкозакидательством. Генштаб проигнорировал такое мнение.
Немецкими армиями на Восточной Украине командовал генерал-полковник Фридрих Паулюс. Его ставка была в Харькове. Часть танковых соединений генерал-полковника Эвальда фон Клейста находилась юго-восточнее Харькова.
Начинался новый поединок командующих – советских и германских. Следующий произойдет между ними в Сталинграде и на Кавказе.
Операция началась 18 января 1942 года. Наши войска пробили брешь в немецкой линии фронта и рванулись к Лозовой и Барвенково, взяли их предместья. Образовалась на территории, занятой противником, брешь длиною почти в сто километров. Но немцы стали атаковать наши войска не в лоб, а с флангов, чтобы их зажать. На подмогу атакующим Паулюс выслал из Харькова танковые соединения, Клейст – часть танков из Миусского укрепвала. У Тимошенко и Хрущева для ликвидации их атак сил не хватило. Ставка Верховного Главнокомандования не могла помочь в достаточной степени, ибо только начала предпринимать меры для возобновления утраченных военных сил и средств в битве под Москвой.
Тимошенко-хрущевская операция растянулась почти на пять месяцев и закончилась в конце мая 1942 года катастрофой. Вместо того, чтобы выйти к Азовскому морю и тем самым создать «котел» для почти миллионной фашистской армии в Донбассе, Тимошенко и Хрущев сами оказались под Харьковом в «котле», не имея сил противостоять гитлеровцам. В плен попали 220 тысяч наших красноармейцев. Победу праздновали Паулюс и Клейст. Тимошенко выбрался из котла через линию фронта, используя овраги. Хрущев покинул позиции заранее по причине вызова в Генштаб. Сталин тогда заявил горе военоначальникам Тимошенко и Хрущеву: «Если бы мы сообщили стране во всей полноте о той катастрофе, которую пережил фронт, то я боюсь, что с вами поступили бы очень круто…».
Гитлер был рад успехам своих войск под Харьковом. У него появилась возможность реализовать свою идею о захвате Сталинграда, перерезать путь доставки кавказской нефти в центр СССР по Волге и подчинить себе Кавказ с его нефтяными промыслами.
4. Военное детство под Сталинградом
…Бомбы рвались и на станции, и в поселке. Вражеские самолеты пикировали на скопления составов с красноармейцами, на платформы с танками, пушками и снарядами. Эшелоны ждали своей очереди, чтобы отстучать на стыках рельс последний перегон к Сталинграду.
Целью фашистских самолетов была железнодорожная станция Себряково, ведь после ее уничтожения сопротивляемость Сталинграда резко бы снижалась.
У Стаса надолго отложилось в памяти, как во дворе дома жители вырыли глубокую длинную траншею, накрыли ее досками, получилось убежище. Рядом были картофельные огороды. Там играли дети пяти-шести лет.
Послышался рев самолетов. От одного из них отделилось что-то черное и понеслось на детей. От испуга Стас спрятал голову в картофельный куст. Раздался взрыв. Его что-то накрыло. Это была мама. Схватила его и унесла в убежище. Фашистские самолеты налетали тучами. Бомбы взрывались ежеминутно. Над траншей визжали осколки бомб, впивались в укрытие. Под ним в бомбоубежище прятались несколько семей. Только ночью затихло бомбовое варварство. Мама попыталась вывести Стаса из убежища. Но не тут-то было. Он сидел в углу траншеи. «Славик, Славик, фриц улетел», – уговаривала его мама. Но ее уговоры на него не действовали. От страха он оцепенел, потерял дар речи. Мама поманила его куском сухарика. Он попытался произнести «Дай», но получилось: «Д-д-д-д-…» Так он начал заикаться.
Это его первое военное воспоминание. Может быть несколько туманное. Но все последующее память держит цепко.
Страх был настолько велик, что с рассветом он убегал в убежище, сидел там днями. Из земляных стен траншеи при взрывах выползали черви. Тогда, с голодухи, пытался их есть…
Все это происходило в прифронтовой полосе на Сталинградской земле. Фашисты тогда пытались прорваться к станции Себряково.
Соседка сказала маме: «Наташа, фронт рядом. Если окажемся под немцами, не миновать расстрела. Потому что твой муж красноармеец и к тому же член партии. И мой – тоже». Вместе они решили перебраться туда, где их мало кто знал – в деревеньку поблизости. Там, вроде, и бомбили меньше. Отвезти упросили сторожа почты. Уложили домашнюю утварь на телегу. Затем осталось усадить детей. Но это было не просто сделать. Особенно Стасика, напуганного бомбами и заикающегося.
Путь лежал через железную дорогу. Станция Себряково начиналась рядом. Она была в черных зловещих клубах дыма. Стервятники подожгли пристанционные склады с мукой и сахаром. Рвались снаряды разбомбленного накануне красноармейского эшелона. Когда телега переезжала железнодорожные пути, бомбардировщики налетели вновь. Мама в ужасе закричала, видя, как от самолетов отделяются бомбы. Старик – возница натянул поводья, принялся хлестать лошадь, чтобы ускорить ее. Но лошадь – это не автомобиль. Животное, все же. Но не первой молодости кобыла не поскакала аллюром, не взвилась на дыбы, а упала между рельсами.
Вспышки разрывов, грохот, задрожала земля. Мама схватила сестренку, потом Стасика. Они переползли через рельсы и побежали по дороге, окунувшись в придорожную пыль. Стасик все время оглядывался и видел столбы густого черного дыма. Он заволок вокзал, водокачку, консервный завод, мельницу…
Перебравшись в деревню, они поселились в избе, до отказа набитой такими же, как и они беженцами.
В деревне разместился полевой госпиталь. Маму взяли работать в госпиталь, на кухню. Целыми днями она мыла котлы, скоблила столы, чистила картошку, выносила помои. Уходила с рассветом, приходила ночью. За ней, пахнущей едой, по пустынной деревенской улице всегда брели своры голодных собак. Перед сном мама варила детям свеклу и рассказывала, что число раненых увеличивается с каждым днем…
Сталинград сражался. Над деревней завязывались воздушные бои. Ухали зенитные орудия. Не долетев до цели, самолеты с крестами сбрасывали свой смертоносный груз на пригороды. В такие моменты дети прятались в кустах боярышника.
Люди ко всему привыкают. Привыкла к налетам и взрывам и детвора. В огороде устраивали игры, какое детство обходится без них! Игрушками были гильзы, солдатские фляги, пилотки. Кому-то удалось достать перочинный ножик или фонарик. И перед нами открывалось нечто новое, загадочное.
Прибегая в госпиталь, дети видели красноармейцев в окровавленных бинтах. После играли в «раненых». Огород превращался в лазарет. После очередной бомбежки Стасина сестричка перевязывала мальчишкам «раны». Дети уже не спешили прятаться в щели при виде самолетов, не пугали теперь их бомбы, прошло заикание. Словом, «обстрелялись»!
Нагрянул первый мороз. Он навалился сразу и надолго. Стайкой дети собирались в сарае вокруг обыкновенного чайника. Вода струйкой вытекала из него и тут же мутнела, густела, становилась твердой. Это стало для детей открытием. В то утро Стасику было не до войны. Покоя не давало новое для меня явление природы. Мороз был за тридцать градусов…
Приезжали со станции знакомые, рассказывали, что эшелонов на ней стало еще больше, что оставшиеся жители работают на восстановлении путей после бомбежек. На окраине поселка отрыты траншеи и окопы, хода сообщений. Многие дома превращены в огневые точки.
Враг приближался. По ночам зарево занималось на полнеба: горели прифронтовые деревни. Мама пришла как-то из госпиталя почерневшей. Сидела, положив сморщенные от воды руки на подол. Потом сказала, чтобы мы далеко не убегали. Возможно, и отсюда придется скоро уехать с госпиталем.