Золотой корсар

Народ обожал его и в то же время боялся; он умел управлять опасными подданными, которые находились в его подчинении; зачастую снисходительный, иногда неумолимый, он внушал страх богачам, но был горячо любим чернью и солдатами.

Счастье ждало того, кто служил ему верой и правдой, горе было тому, кто надумал его предать.

Патриархальный в своих привычках и манерах, он был крайне непринужден в общении. Несмотря на то, что одевался он очень просто и был всегда доступен простым людям, во всех его позах и жестах присутствовала некая гордость, внушавшая уважение.

Когда мусульманский правитель вершит правосудие, приказ его приводится в исполнение немедленно.

Позади его держатся шауши, готовые поколотить палками или обезглавить приговоренных.

Но Паоло совершенно не испугала обнаженная сабля знаменитого Мехмета, любимого шауша Хуссейна, который как-то раз срубил триста голов мятежников на глазах у своего невозмутимого господина.

Представ перед Хуссейном, Паоло с врожденной грацией приветствовал его на восточный манер и без смущения выдержал тяжелый взгляд черных глаз дея.

– Чего ты хочешь, руми?[20] – спросил Хуссейн у юноши.

– Мой корабль, сидна[21], – отвечал Паоло.

– Твой корабль, юноша, будет тебе возвращен, если ты сможешь доказать, что он действительно принадлежит тебе.

– Не я ли привел его сюда, в одиночку; не я ли находился на палубе, когда судно вошло в порт?

– Это ничего не доказывает.

– Это доказывает все, сидна.

Изумленный такой дерзостью, дей нахмурил брови, и его олимпийский лоб покрылся морщинами.

– Сидна, – промолвил Паоло, – позволь ребенку, каковым по возрасту я являюсь, с почтительной искренностью представить тебе свои объяснения.

– Говори!

– Сидна, видя тебя, и никого больше на этом ковре, который суть есть трон деев, я говорю себе: «Вот человек, которому принадлежит весь Алжир». Вот и видя меня, и никого больше, на полуюте брига, который суть трон капитана корабля, ты должен сказать себе: «Это судно принадлежит ему!» Так ли уж важно, как именно оно мне досталось? Оно мое, вот что главное. Разве я спрашиваю у тебя, стал ты деем как сын или племянник предыдущего дея, или же тебя возвели на престол чудеса храбрости и сообразительности? Нет. Ты правишь, вот что важно. Примерно так же обстоит дело и со мной, разве что владения мои не столь значительны.

Доводы юноши, казалось, убедили дея, однако же любопытство его требовало удовлетворения.

– Хорошо! – промолвил он. – Я верну тебе бриг, но при одном условии.

– Каком, сидна? Если речь идет лишь о том, чтобы мне стать преданным тебе душой и телом, будь уверен – в моем лице ты получишь слугу надежнейшего и вернейшего.

– Какой же ты скользкий! – воскликнул Хуссейн. – Но что бы ты ни делал, твой бриг к тебе вернется, лишь если расскажешь, как тебе удалось его захватить.

Паоло претило вдаваться в подробности; к тому же он чувствовал, что загадочный покров, лежащий на его прошлом, необходим для престижа; он видел, что твердость, с которой он продолжает хранить молчание, произвела настоящую сенсацию в Алжире, и – для своей будущей репутации – решил не поддаваться даже на уговоры дея.

– Мне очень жаль, – сказал юноша, – но я не могу удовлетворить твою просьбу. За твоей спиной стоит шауш; одно твое слово – и он забьет меня до смерти палкой. Кроме того, ты можешь попытаться заставить меня говорить под ятаганом Мехмета – я не скажу ни слова, хотя и горю желанием быть полезным.

Дей пребывал в нерешительности.

Его переполняла глухая ярость, но он вглядывался в симпатичное лицо Паоло и видел светящиеся умом глаза юноши; они смотрели на него с такой преданностью, что он решил не подвергать паренька наказанию.

– Юноша, – промолвил он, – ты первый, кого не постигнет смерть после неподчинения Хуссейну; и за это ты должен благодарить ту счастливую звезду, что тебя защищает. Мои уста отказываются произносить смертный приговор. Но я конфискую бриг. Ты свободен. Если хочешь, то можешь поступить на службу к одному из моих корсаров… Проявишь себя в деле – и мы вернемся к нашему разговору… Но о корабле своем больше даже не заикайся; возвращать его я не намерен.

Поняв, что настаивать не имеет смысла, Паоло сделал вид, что смирился с утратой.

– Окажи мне всего одну милость! – попросил он.

– Какую?

– На борту судна у меня остался походный мешок; позволь мне за ним вернуться.

– Хорошо. Ты можешь забрать его, когда тебе будет угодно, – промолвил дей.

В тот же вечер юнга предстал перед матросами, оставленными охранять корабль.

Они получили приказ позволить ему взять все, что он пожелает, и беспрепятственно пропустили на судно.

Проведенная ранее инвентаризация груза показала, что бриг перевозил украшения из стекла и скобяные товары, которые на берегах Африки должны были быть обменяны на рабов.

Кроме того, на борту имелись ружья и ящики с патронами – на случай возможных атак негров.

На глазах двух матросов охраны юнга поднялся из трюма с зажженной спичкой и, вместо того чтобы сесть в ожидавшую его шлюпку, бросился в море, прокричав:

– Полундра! Сейчас будет взрыв!

Едва матросы успели попрыгать в воду, как бриг разлетелся на части…

Молва быстро разнесла по Алжиру весть о происшедшем; дошла она и до дворца дея.

Хуссейн был вне себя от ярости; впервые нашелся человек, осмелившийся бросить ему столь дерзкий вызов.

Он приказал арестовать Паоло.

Весь Алжир, уже заинтересовавшийся отважным юношей, был уверен, что на сей раз Паоло не удастся избежать смерти.

Расхаживая взад и вперед по двору дворца, дей с нетерпением ждал появления мальчишки, который осмелился сыграть над ним шутку.

Виновного привели.

Его уверенность ошеломила Хуссейна.

Паоло подошел к нему, поклонился и поцеловал руку дея, который, вопреки своей воле, смутился.

Тем не менее, обуздав секундную растроганность, Хуссейн резко отдернул руку и сурово промолвил:

– Ты умрешь, негодяй! Можешь помолиться.

– В этом нет необходимости, – отвечал Паоло.

– Ты не веришь в Бога?

– Я ни во что не верю.

Хуссейн был поражен.

Паренек обладал характером столь стойким, что решимость дея была поколеблена. И все же он желал испытать Паоло.

– Приступай! – бросил он шаушу.

Палач начал готовиться к казни; расправив складки бурнуса, он обнажил плечи виновного, отвел в сторону его красивые золотые волосы и занес над его головой саблю.

Паоло даже не пошевелился.

Дей подал знак Мехмету, и тот заткнул ятаган за пояс.

– Я сохраню тебе жизнь! – сказал Хуссейн Паоло. – Будешь служить на тартане. Ты храбр и мне нравишься; я сделаю тебя богатым.

Иные, услышав такое, просияв от радости, поспешили бы удалиться; юнга же довольным не выглядел.

– Если вы, ваше высочество, имеете хоть каплю веры в меня, то прикажете доставить меня на одном из кораблей на итальянскую территорию, и я вернусь с другим бригом, но сам буду им командовать. – Юнга улыбнулся. – И вы, ваше высочество, больше не станете настаивать на том, чтобы я поведал свою тайну. Я не открою ее, даже если меня привяжут к жерлу заряженной пушки!

– В сущности, – промолвил Хуссейн, – так ли важно, как они тебе достаются? Возвращайся с бригом. Я распоряжусь, чтобы тебя высадили у берегов Калабрии.

Два месяца спустя в порт Алжира вошел бриг, команда которого состояла из трех человек: двухметрового великана (то был Вендрамин) и двух юнг.

Одним из них был тринадцатилетний провансалец, паренек смуглый, живой, шаловливый и гораздый на проказы, другим – Паоло, который сдержал свое обещание.

Дей оказал ему прием, достойный офицера самого высокого ранга.

Узнать подробности захвата корабля не представлялось возможным; Паоло был нем на этот счет, да и Хуссейн не слишком настаивал.

20

Христианин (у мусульман).

21

Господин (араб.).