Золотой корсар

Он подчинился машинально; перед глазами все еще стояло видение, исчезнувшее под складками материи. Но то были лишь сожаления творца, так как, завернутая в платье, маркиза выглядела еще более соблазнительной, а вид ее обнаженной ножки, выглядывавшей из-под юбки, пробуждал в нем уснувшего любовника.

Вот о чем он думал, раздувая огонь, который быстро воспылал, испуская клубы дыма.

– Боже мой, – заметила маркиза, – от этого чертова огня мы здесь задохнемся.

– Ложись рядом со мной; сейчас дым поднимется. Воздух-то до нас откуда-то доходит; откуда идет – туда же и уйдет.

Действительно, когда огонь разгорелся как следует, то стал более чистым; что до дыма, то он исчезал через имевшиеся в горной породе трещины.

– Гляжу я на костер, – промолвила маркиза, – и кажется мне, что сейчас зима, и сидим мы у избушки какого-нибудь рыбака или лесоруба.

– Я тоже об этом подумал, – улыбнулся Паоло.

Долго они так сидели: он – положив голову на колени молодой женщине; она – сделав для него на коленях подушку из своих рук.

Затем Паоло проводил Луизу к ложу, которое, казалось, дожидалось их в углу грота, и, утомленные, они практически моментально уснули.

Проснулись они бодрыми и веселыми и несколько минут предавались тем свежим и радостным утренним шалостям, которые случаются у молодых любовников.

Она походила на горлицу, донимаемую молодым ястребом.

Затем в голову Паоло пришла одна мысль и, сплавав на бриг, он вернулся с длинной проволокой; он уже легко находил проход повсюду и ориентировался под водой не хуже, чем на земле. Матросы никогда не уходят в плавание без проволоки – она позволяет им в море не оставаться без любимого матлота.

По возвращении Паоло покопался в песке и вскоре уже имел в своем распоряжении несколько червей, на которых так падки рыбы.

Наживив червяка на проволоку, он забросил ее в воду, так далеко под скалы, как только смог: он решил, что рыбы там будет в избытке, и не ошибся в своих предположениях.

Уже через пять минут на крючок попалась чудесная дорада, весившая не менее фунта.

На то, чтобы убить рыбину и счистить с нее чешую, у юноши ушло еще с полминуты. Он разжег огонь и на импровизированной решетке, сложенной из выдернутых из досок гвоздей, зажарил добычу. Маркиза нашла ее вкус восхитительной.

Паоло пребывал в отличном настроении.

– По крайней мере, – сказал он, – с голоду в этой пещере мы точно не умрем, разве что в море передохнут все рыбы. И потом, у меня есть идея.

– И какая же?

– Вскоре узнаешь.

– Нет. Сейчас же.

– Ну что ж: я хочу взорвать скалу. Перетащу сюда порох – на бриге осталось еще бочек двадцать, – и мы его как следует высушим, перед тем как использовать. Затем я углублю расселину, которую ты можешь видеть вон там, внизу, заложу в нее порох, и поднесу к нему огонь. Если все пройдет нормально, то взрывом эту горную породу разотрет в порошок.

– Но что будет с нами, несчастный?

– Мы спрячемся в укрытии.

– В каком?

– Еще не знаю; надо будет над этим подумать. Но подрыв – это наш единственный шанс на спасение. Я уже пытался долбить скалу, но даже за год мне в лучшем случае удастся проделать в ней лаз длиною метра в три, не больше.

И, бросившись в воду, он вернулся с бочонком пороха, который еще нужно было высушить.

Весь день и почти всю ночь юноша ломал голову над тем, как защититься от последствий взрыва или скорее взрывов, так как он не рассчитывал на то, что проход удастся открыть с первой же попытки.

На следующий день, с рассветом – как известно, утро вечера мудренее, – он вновь принялся исследовать пещеру в поисках подходящего укрытия.

Маркиза, наблюдавшая за Паоло со своего ложа, догадалась о том, что явилось причиной его озабоченности.

– Паоло, – сказала она, вставая и подходя к нему, – я знаю, ты ищешь укрытие, где мы могли бы спрятаться, когда взорвется заряд; если хочешь, могу подкинуть идею.

– Ну конечно! – произнес он.

– Ты не будешь надо мною смеяться?

– Да нет же. Почему я должен над тобою смеяться?

– Потому, что эта моя идея весьма оригинальна.

– Тем лучше… Да говори же наконец.

Она все еще колебалась.

– Ну же, не молчи! – настаивал он.

– Я слышала, – сказала она, – что пушечные ядра не погружаются в воду, но рикошетируют от ее поверхности.

– Так и есть.

– То есть вода оказывает сопротивление снарядам?

– Разумеется. И я уловил твою мысль; она превосходна. Мы укроемся под водой. Дай я тебя поцелую; ты нашла решение проблемы, над которой я бьюсь уже вторые сутки!

– Я так счастлива! – воскликнула она, радостно захлопав в ладоши. – Я боялась, что могу ошибаться!

– Ты ошибаешься так редко, что я немедленно приступлю к работе. А ты мне поможешь. Видишь эту трещину?

– Которую?

– Ту, что идет вдоль линии скал и уходит под воду.

– Да.

– Тогда, вероятно, ты видишь и то, что, цепляясь за неровности, имеющиеся на камнях, можно добраться до этой расселины и встать на выступе рядом с ней.

– Действительно, можно, но можно и упасть, мой друг.

– Разумеется. Но упасть куда?

– В воду.

– Всего лишь небольшое падение. Оно ведь тебя не страшит, не так ли?

– Нет, – сказала она.

– Так вот: мы постараемся расширить эту трещину таким образом, чтобы под нее можно было заложить нашу бочку с порохом. Когда это будет сделано, мы подожжем фитиль – о том, чтобы порох взорвался не сразу, я позабочусь – и нырнем под воду. Я уверен, что взрывом хорошенько тряхнет весь грот; кто знает, вдруг и эта скала развалится?

– Но, распавшись, она ведь может засыпать и проход?

– Это маловероятно; разрываясь, порох обычно образует зазоры. Я почти убежден, что здесь возникнет достаточно большая дыра, а осколки горной породы разбросает на многие метры вокруг. В любом случае это наш шанс выбраться отсюда.

– А не лучше просто подождать?

– Подождать чего?

– Пока нам здесь наскучит: тогда и попытаемся выбраться.

– А если один из нас вдруг заболеет? Как за ним ухаживать? Да и сомневаюсь я, что он здесь поправится. Влажность, которая царит в этом подземелье, вредна для здоровья, и мы рискуем в любой момент заработать себе здесь ужасный ревматизм и мучительную офтальмию.

– Тогда за дело, друг мой! – воскликнула она с испугом.

– Пойдем!

Вооружившись инструментами, он быстро проложил им путь к вожделенному выступу.

Они отважно атаковали скалу, которая на подступах к расселине была менее твердой, чем в иных местах; дыра увеличивалась с каждой минутой.

– Я полагала, что камень должен быть более твердым, – заметила она.

– Здесь он размягчен и слегка раздроблен, но вот в сердцевине породы практически неприступен.

– Значит, мы закончим нашу работу менее чем через час? – заметила она.

– И через два часа выберемся на свободу, – сказал он.

– Или погибнем!

– Это возможно, но маловероятно.

– Должно быть, это очень страшно – взрыв бочки с порохом?

– Просто ужасно!

– А вдруг мы кого-нибудь убьем?

– Луиза, – промолвил Паоло, – мы всегда подвергаем чью-нибудь жизнь опасности; каждый наш шаг может повлечь за собой смерть человека; к примеру, иду я по улице, встречаю друга, заговариваю с ним – словом, задерживаю его. Затем мы расходимся, каждый своей дорогой, его убивает упавшей трубой, и я становлюсь невольной причиной его смерти. Если бы я его не остановил, он бы не оказался на месте падения трубы в тот самый момент, когда ей вздумалось свалиться с крыши. Все эти опасения столь же глупы, как и угрызения совести, которые я вроде как должен бы испытывать из-за того, что остановил друга. И потом, все люди стоят друг друга: твоя жизнь имеет такую же ценность, как и жизнь какой-нибудь другой женщины. Не предпринимая попыток выбраться отсюда, мы обрекаем себя на смерть печальную и долгую, на смерть на медленном огне, как говорят в народе, и это будет ужасная пытка, медленная и жестокая агония. Там же, по ту сторону, если кто и умрет, это случится быстро и безболезненно; у него не будет таких мук, какие ждут нас, если мы здесь останемся.