Страница 4 из 47
Этим можно и до́лжно гордиться. Однако это имеет и свои отрицательные стороны. Если охрана природы везде сопряжена с определенными сложностями, то насколько она сложна (и необходима) в отчем краю — на Урале!
Черный снег
Окончив институт, уехала в Комсомольск-на-Амуре племянница моего друга. Вскоре от нее прилетела весточка.
«Мне здесь нравится, — писала девушка. — Снег здесь чистый-чистый…»
Девушка отмстила то главное, что ей сразу бросилось в глаза на Дальнем Востоке, от чего она уже успела прочно отвыкнуть за время учебы в Свердловске: снег-то, оказывается, и вправду белый! Белый, как сахар! И — даже в городе!
…Тут вспоминаю, как в Свердловск, на областную конференцию по охране природы делегаты из города, прославленного своим трудом и известного не только за пределами Урала, но далеко за рубежами страны, привезли две странные пластинки и вручили председателю собрания. Непонятные пластинки: с одной стороны стекло, грязное, запыленное, но все ж стекло, с другой — не то коррозийный слой, не то какое-то специальное покрытие.
Оказалось: одна — на которой слой был особенно толст и непроницаем — из окна мартеновского цеха, таким становилось там стекло за три месяца; другая — из теплицы, в километре от завода. Два стеклянных четырехугольника эти явились живой иллюстрацией и подтверждением важности того вопроса, которому посвящалась конференция.
Черный снег (в лучшем случае серый) — проблема всех промышленных районов, всех индустриальных центров.
В Нижнем Тагиле в районе старого металлургического завода (ныне цеха Нижне-Тагпльского металлургического комбината) в недалеком прошлом (до установки фильтров) свежевыпавший снег через 4—6 часов становился темным, а затем черным.
Сам по себе черный снег — полбеды; но уже настоящая беда, что сажей и копотью напитан воздух. Со времен Демидовых начали коптить небо многочисленные железоделательные заводы, сжигая в прожорливых чревах домен лес (вторая беда). В ту пору вообще не знали никаких фильтров, как не заботились и об очистке воды. Было время — мы гордились: там еще задымила труба. И художники рисовали: если рабочий поселок — значит, лес труб и густые клубы дыма по всему горизонту.
Но «времена меняются — и мы вместе с ними». Иными стали наши требования.
Умолк, и, видимо, навсегда, классический гудок (борьба за тишину), сзывавший людей на свершение своего ежедневного трудового долга: по-иному стал восприниматься и черный снег — в прошлом непременный признак рабочего края.
Сегодня в социалистических обязательствах каждого из промышленных предприятий Урала предусмотрены мероприятия по охране окружающей среды. И они успешно выполняются.
В городе металлургов Магнитогорске, например, многое сделано для тоге, чтобы снег стал белым. Здесь ежегодно проводятся общественные смотры охраны природы и рационального использования природных ресурсов. 2800 предложений по защите водного и воздушного бассейнов было внедрено за годы девятой пятилетки, и дали эти предложения немалую экономию — более 7 млн. руб. в год.
Завод — друг природы
Рассказывают: летом 1967 года приехали в Нижний Тагил поляки. Делегация братской Польской Народной Республики. Горком партии включил в план посещений цементно-шиферный завод. Узнав, куда их хотят вести, гости дружно запротестовали:
— Цементовня… Не пидемо!
Кому хочется: ехали за тысячи километров, а тут пропылишься — и не отчистишься; ходи, как мельник, — в муке…
Все же уговорили. Пообещали: ничего страшного не случится, вот увидите. Показывать плохое самим неинтересно. Посмеялись гости: верно сказано. Темные углы и хозяйка в избе не показывает. Приехали на завод. Из машин вышли нарочно не у самого заводоуправления, а немного пораньше, у поворота, перед сквером. К заводу ведет тенистая аллея. Как раз была пересменка. Музыка звучит, поднимает настроение. Приятно и глазу, и ушам.
— Эге… бардзо добже! — сказал одни из гостей и подмигнул остальным. Решили, что это их встречают музыкой.
— Да нет, — сказал директор завода Виктор Касьянович Шайдюк, — у нас всегда музыка, когда рабочие идут на работу.
Цветы. Чисто. Перед тем дождичком спрыснуло, деревья стоят, как умытые, трава яркая, изумрудная. А на заводе и вокруг него везде газончики, тополя. Осмотрели фильтры, прошли по всей территории, у проходной остановились.
— Как костюмы? — лукаво спросил директор. — В порядке?
Кто-то озадаченно скреб в затылке. Н-да… Честно сказать, не ожидали. Вот тебе и «цементовня»!
…Всегда было: цементный завод — это конец света. Всегда и ставили их на отлете, в сторонке. Сперва было так и в Тагиле; а потом выросли вокруг другие заводы, и оказался цементно-шиферный в черте города, чуть ли не в самом центре, у всех на виду. Это или не это (а, наверное, все-таки и это) заставило однажды товарищей с цементно-шиферного взглянуть на себя как бы со стороны, взглянуть и ужаснуться. «А кроме того, — потом в шутку говорили они, — у нас есть мощный интенсификатор Николай Павлович Сапугольцев — главный санврач города Нижнего Тагила…»
С 1962 года Советский Союз производит цемента больше, чем США, больше, чем любая другая держава мира. Чтобы сделать один килограмм цемента, нужно 10—20 кубометров запыленного воздуха выбросить в пространство. Кто бывал на цементных заводах, — знает: все там мелется, мелется, пересыпается… миллионы тонн! Все пыльное, летучее, все надо профильтровать, говоря техническим языком, «держать под разряжением». 80 процентов пыли дают вращающиеся печи обжига. Так было испокон веков, так бывает еще и поныне. Тонны пыли посылали ежесуточно цементно-шиферники на головы своих земляков-тагильчан. А какого было людям на заводе? Пыль — побочный продукт и неизбежный спутник цементного производства. Чем лучше цемент, тем тоньше помол, тем больше вылетает в трубу.
Не знаю, болели или нет коровы в районе цементно-шиферного, просто там, наверное, не было коров поблизости. Заело другое: завод на славе, ходит в передовых, систематически выполняет и перевыполняет программу производства цемента и шифера, и он же припудривает всю местность. Нехорошо.
Американский ученый Барри Коммонер пишет:
«Загрязнение воздуха — это не только неприятность и угроза здоровью. Это показатель того, что лучшие достижения нашей технологии — автомобиль, реактивный самолет, электростанция, промышленность в целом и даже сам современный город — это наш провал, если говорить о внешней среде»[3].
Провал? Завод и вся промышленность в целом — непримиримые антагонисты и враги природы? Тагильчане взялись исправить зло и доказать, что многое может обстоять по-другому.
Собственно, с их эксперимента открылась новая глава в истории взаимоотношений «завод — природа», а город Нижний Тагил, бывшая вотчина Демидовых, стал родиной общественных технических комитетов, того общественного бдительного ока, которое взяло под неусыпный контроль все производственные процессы — с тем, чтобы исправить ошибки технологии, поставить заслон летучему злу.
Первый успех подтолкнул к дальнейшему. На заводе создали специальную службу обеспыливания. Сперва был участок, потом возник цех. Цех, который улавливает пыль!
«Сперва было самое страшное место». Ходили туда в плащах, все было завалено пылью. Пыли было так много, что, случалось, в помещение не попадешь: двери завалены — лазали в окна.
Возникла проблема: куда девать пыль? Никому она не нужна. Вывозить на свалку? А оттуда ветер понесет на город… Кроме того, только говорится, что это пыль, а в действительности — материальное богатство, ценность, надо лишь суметь реализовать.
Временами пыль чуть не останавливала производство. Нет вагонов — некуда грузить… Кое-кто даже посмеивался: вздумали тоже — пыль возить! Есть грузы поважнее, а пыль может и подождать. А тут хоть караул кричи: задушила пыль! везде пыль! горы пыли!
3
Коммонер Б. Замыкающийся круг. Л., Гидрометеоиздат, 1974.