Азеф

— Вы покинули меня на произвол судьбы, без инструкций, без денег, не отвечали на мои письма. Чтобы заработать деньги, я вынужден был связаться с террористами, — кричал на него „Филипповский“.

Смущенный и сознающий свою вину, Рачковский чуть защищался, сквозь рой обрушившихся на него ругательств и обвинений бросая только слова:

— Но, мой дорогой Евгений Филиппович, не волнуйтесь так, успокойтесь!»[191]

И после этого кто-то назовет Азефа трусом?

Подумаем: человек два года вел наглую двойную игру. Его начальник знает об этом — или, по крайней мере, подозревает. Это первое.

В роковой для государства час Азеф «уходит на дно» и перестает информировать полицию о действиях революционеров. Это второе.

Рачковский, возможно, устраивает Азефу «проверку» интригой с Гапоном — и нельзя сказать, чтобы агент Филипповский доказал в этой истории свою верность. Это третье.

На письма Рачковский не отвечает. Значит, недоволен.

Положение у Азефа-осведомителя — хуже некуда.

И что же он делает?

Грубо, напоказ полиции демонстрирует участие в подготовке теракта. А при встрече накидывается на своего шефа, на главу политической полиции Российской империи, с матерной бранью.

И это срабатывает! Эта исключительная в своей бесстрашной наглости тактика срабатывает, потому что террор идет по нарастающей, а хороших агентов в ПСР у властей нет: Татаров разоблачен и убит, авантюра с вербовкой Рутенберга, если на минуту предположить, что она устраивалась всерьез, закончилась крахом…

Как именно — в подробностях сообщил Рачковскому именно Азеф: «Знаете, где теперь Гапон находится? Он висит в заброшенной даче на финской границе… вас легко постигла бы такая же участь, если бы вы еще продолжали с ним иметь дело…»[192]

Герасимов утверждает, что полиция после этого обыскала все дачи и наконец нашла труп Гапона. Неправда. Гапона нашли случайно. А полиция… Впрочем, мы об этом уже писали. Не исключено, что Рачковский еще до встречи с Азефом знал о судьбе своего незадачливого агента.

Так закончились игры двух негодяев — Азефа и Рачковского. Ростовский жидок Евно Мейер обыграл и унизил хитрого погромщика. Ему снова предложили вернуться на службу. Азеф выторговал себе жалованье в тысячу рублей и пять тысяч рублей компенсации за простой. Более того — он сумел обрести сильного покровителя. Герасимов, который был свидетелем разговора, проникся к несправедливо обиженному агенту всяческой симпатией. Тем более что Рачковского он давно уже недолюбливал…

Но это еще не всё.

Немедленно после возвращения на полицейскую службу Азеф, выполняя данное Савинкову обещание, уезжает в Москву (по личным делам, объясняет он Рачковскому) и доводит до конца террористическое дело — покушение на Дубасова.

Правда, все-таки не до совсем победного конца.

Покушение было назначено на 23 апреля, день царского тезоименитства. Губернатор должен был присутствовать на богослужении в Кремле. Метальщиков было трое (братья Вноровские и Шиллеров). Они блокировали подъезды к губернаторскому дому. Основным считался маршрут по Тверской. Там дежурил Борис Вноровский (его брат стоял на углу Воздвиженки и Неглинки, Шиллеров — у Боровицких Ворот).

Дубасов поехал по Тверской.

От взрыва снаряда, упакованного в конфетную коробочку и перевязанного ленточкой, погибли адъютант Дубасова, корнет граф Коновицын и — сам террорист Борис Вноровский.

Адмирал был только ранен в ногу (не тяжело) и контужен (сильно). Ему пришлось долго лечиться, и на пост генерал-губернатора он не вернулся — был назначен членом Государственного совета. В конце года на него было совершено еще одно покушение, устроенное уже не центральной БО.

Азеф (Филипповский) следил за покушением, сидя все в той же кондитерской Филиппова. В первый и последний раз он находился так близко к месту действия. Вместе с другими посетителями кондитерской он был задержан — но отпущен, так как филёры знали его как своего сослуживца.

Вернувшись в Петербург, он заявил, что, по его сведениям, покушение организовала Жученко — давний и верный «сотрудник» Департамента полиции, член московской организации ПСР. Действуя с непривычной прямолинейностью, Азеф расправлялся с последними конкурентами. Он, видимо, подозревал, что Жученко — агент охранки. Подозревал, что она, по тем или иным причинам, назовет его имя (она так и поступила). И сыграл на упреждение. Пусть выбирают.

Выбирать? Как?

И Рачковский, и Герасимов особо не сомневались в том, что между пребыванием Азефа в Москве и покушением на Дубасова есть связь. Никаких иллюзий относительно верности Азефа и его непричастности к террору больше не было. Азеф в 1912 году в разговоре с Бурцевым рассказывал, что Рачковский с яростью говорил Герасимову, указывая на присутствующего Азефа: «Это его дело в Москве».

Что же Азеф?

«Мое? Арестуйте меня».

Но никто и не думал его арестовывать.

Азеф играл ва-банк. И игра оказалась успешной.

Оказалось, что такой Азеф — все равно нужен и полезен. Именно потому он нужен и полезен, что он (точно или наверняка) боевик, террорист, и не из последних.

Да и не так просто было теперь от него отвязаться. Полиция уже слишком глубоко увязла в игре с «Филипповским». Рачковскому было чего бояться в случае разоблачения двойного игрока: ведь он в 1905 году несколько месяцев курировал Азефа и, значит, либо не раскусил его, либо сам обманывал (по меньшей мере, собирался обманывать) начальство. Либо некомпетентность, либо нечестность. А Герасимов… Герасимов предпочитал не знать лишнего. Возможно, он уже предвидел то, как сможет использовать этого человека в будущем.

В итоге он составил для себя такую картину:

«Возможно допустить, что Жученко принимала участие в организации этого покушения, но этим не исключается и предположение, что Азеф, будучи в течение многих месяцев свободным от службы в Департаменте Полиции, мог по поручению партии организовать покушение, а сорганизовав его, расстроить ему уже не удалось. Кажется, только одно не подлежит сомнению, — что как Азеф, так и Жученко знали о подготовлявшемся покушении, но по соображениям шкурного характера они о нем не доносили, так как уже были на подозрении у партии»[193].

Так что в Департаменте полиции сделали вид, что если не верят в невиновность своего агента, то находят ему смягчающие обстоятельства.

Что касается революционеров, то в их глазах Азеф приобрел, естественно, дополнительное алиби.

Так закончился очередной период карьеры нашего героя. Период, когда он, как джокер, играл то за одну, то за другую масть, своим непредсказуемым вмешательством влияя на исход партии.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

ЦАРСКИЙ СЛУГА, ЦАРЕУБИЙЦА

1906: ВЕСНА-ЛЕТО

Прежде чем продолжать рассказ о приключениях нашего героя, в очередной раз оглянемся кругом.

ПСР формально бойкотировала выборы в 1-ю Государственную думу — как и РСДРП. (На практике в качестве независимых депутатов было избрано 23 эсера и 18 меньшевиков.) Брешко-Брешковская, Гоц, Чернов, Азеф, Савинков и компания так радовались победе демократии в октябре, что открытие первого русского парламента собирались приветствовать славным централизованно устроенным терактом. Не вышло.

Витте и Николай предпочли куриальные выборы прямым; они опасались, что «…в крестьянской стране, где большинство населения не искушено в политическом искусстве, свободные и прямые выборы приведут к победе безответственных демагогов, и в законодательном органе будут заседать по преимуществу адвокаты». На самом деле именно благодаря куриальным выборам, резко повышавшим роль образованного, интеллигентного избирателя, Дума получилась такой «адвокатской», такой либеральной, каким никогда больше не бывал российский парламент. Из 499 мест 188 было у кадетов и прогрессистов, 143 — у левых, 70 — у автономистов со всех национальных окраин. Четыре пятых парламента находилось в руках «парижской коалиции», и именно либералы играли первую скрипку. Велись переговоры о включении кадетов в состав Совета министров. В сущности, им готовы были отдать все ключевые министерства, кроме МВД и МИДа. Но Милюков хотел всё — правительство парламентского большинства — или ничего.

191

Герасимов. С. 70–71.

192

Там же. С. 71.

193

Там же. С. 84.