Страница 1 из 4

Литературные портреты

Асфатуллин Салават

Салават Асфатуллин

Акварельные портреты

Сергей

Про себя я его называю молодым Львом Толстым – тот же стиль письма. Только наш-то, в духе времени, по-мобильнее. Ездит не на извозчике и паровозных поездах, а на попутках и самолетах. И пишет не такие толстые книги, а потоньше. И вполне доступен.

Коренаст, крепко сложен. Лобастая голова, короткая стрижка, ладная борода. Не бородка и не лопата дворника Степана. Купринская бооола. Глаза хоть и голубые, но никак уж не фарфоровые. Умные, живые глаза. И какие-то доброжелательные, причем с ходу. Любимая поговорка: «Работа, работать над этой рукописью…», «За плугом, сударь ты мой, за плугом!». Вот именно так, четыре раза. В этой фразе весь он сам.

Хорош тем, что всегда оставляет свет в конце тоннеля. Теоретически он, конечно, прав. Если бесконечно работать, то даже из школьного англо-русского словаря лет через сто можно составить «Сон в летнюю ночь» Шекспира.

Его мнение особенно ценно тем, что к нему прислушиваются и правые, и левые. Ну, а для зеленых он вообще кумир. Хороший мужик, одним словом. Свой. Вполне земной, еще не ударился ни в какую крайность и не закостенел в портретных рамках. Да небось и портрет-то еще не заказал, как полагается писателю, да еще живущему в Тарусе – вотчине московских художников. А жаль. Он сейчас «мужчина в соку». Нет, потом он, конечно, будет еще интереснее. Появятся благородные морщины, седина. Глаза станут еще значительнее. Ну прямо – как настоящий русский классик из учебников литературы для пятого класса. Но уже не будет того сока, смака к жизни, мужской силы и мужской привлекательности. Надо ему срочно заказать портрет. И обязательно маслом по холсту. Такой же основательный, как он сам. Очень хорош и в роли былинного сказателя.

Но эта же чрезмерная основательность его частенько подводит – в текстах иногда видно, как натужно он пахал. А этого не должно быть видно ни при каких обстоятельствах. Так что извини, Сергей: «Платон Михеенков мне друг, но истина дороже».

Потоцкий

Фамилия-то какая громкая. И по звучанию, и по смыслу, ну, а если историю копнуть, там много славных дел можно раскопать, связанных с Потоцкими.

Худой, субтильный, много курит. Как все худые, внешне злой. Его все побаиваются. Дескать, головы рубит – только так! Свист стоит. А того не понимают, что это от: профессии. Сценарист, драматург никогда не напишет «Ваня улыбнулся Степану широкой улыбкой, обнажив щербатый рот, достал мятые папиросы, протянул одну папироску соседу, другую сунул себе в рот и полез за спичками. Спички были сырые, гореть не хотели. Но в конце концов все уладилось, оба затянулись и выпустили первые струйки дыма». Сценарист напишет: «ЗАКУРИЛИ».

И будет совершенно прав. Потому, что он умный и читателей своих тоже считает умными и сообразительными людьми.

Ведь ритмы жизни-то неизмеримо ускорились. Беречь надо и свое, и чужое время. Время теперь – деньги. Это раз.

Образованных людей на земном шаре стало в десятки раз больше, чем когда писалось «Муму». Гораздо больше стало и начитанных, обладающих образным мышлением. Если бы все в литературе шло своим естественным путем, без вторжения телевидения, то удельный вес сценариев рос бы в геометрической прогрессии. Все больше знаю людей, которые заявляют: «А у меня в голове было интереснее, чем у Свердловской киностудии, или, скажем, у Ленфильма». Это два.

Вот потому-то Потоцкий никогда не будет полчаса растолковывать школьнику от литературы, где у него косо, где криво, а где пришито белыми нитками. Он скажет: «Чушь!», или: «Это не литература!», или: «Это вообще не стихи!». Но зато в одном молодежь может быть спокойна – если в груде сырых рукописей есть талантливый кусок, то уж Потоцкий никак не пропустит и не проспит. Сценаристы, они вообще очень наблюдательны. Изнутри это идет.

Ведь для того, чтобы написать одно слово «Бардак», он должен в долю секунды увидеть и горы пустой посуды, и объедки, и девиц под одеялами, и девиц, выходящих из туалета, и горы окурков везде, и женские трусики, и тупые, пьяные рожи мужиков, и обрывки магнитофонных лент, и мусор, мусор на столах и на полу. И не просто увидеть, а запомнить и запечатлеть в мозгу. И не только картинку, но и визги, пьяный мат и даже смрадные запахи. Ведь для того, чтобы потом, через много лет, выразить все одним словом, надо иметь в голове всю картину того бытия. А расписывать длинно ему нельзя – жанр не позволяет. Кинокритикам в толстых газетах и журналах можно, а ему нельзя. Это про его случай пословица: «Лучше враждовать с умным, чем дружить с дураком».

А вообще-то он совсем не злой, хоть и выглядит так сквозь очки. Любит возиться с деревом.

Давно заметил, кто любит работать с деревом, тот добрый. И терпеливый. Знаете, сколько надо терпения, чтобы вручную выстругать ножку обыкновенного стула? Лично меня никогда не хватало на это.

С удовольствием привел бы пару отрывков из Потоцкого, но в Калужской губернии никто в глаза не видел его текстов. Тайна могикан. Такова судьба киносценаристов. Так что извините. Но одну-две кинокартины некоторые смотрели. Впечатления разные, но, в основном, хорошие.

Переживает он сильно и внутренне, что культура наша дичает. Люди, внешне интеллигентные, уже начали спрашивать: «А зачем вы книги пишете, да еще за свой счет издаете? Какой навар?» Болеет он от этого. Ведь это уже запредел. Поневоле станешь пессимистом. Да и рукописи двух романов, желтеющие в тумбочке спальни, оптимизма не прибавляют. Это, если сказать очень мягко. Но ничего, Владимир Иванович, мрак не вечен. Жизнь продолжается…

День удач

Бывают дни, когда удается все.

Например: 10 утра, стук в дверь. Открываешь, а там стоит поэт, член Союза писателей России, ответственный секретарь областной газеты – Кухтинов. Сам пришел к зеленому писателю в коммунальную квартиру. Сам решил занести свое вступительное слово к первой книжке. И никогда бы не поверил в подобное, если бы это был не КУХТИНОВ. Славный, мягкий, добрый и, одновременно с этим, – с молниеносной реакцией матерого журналиста. И с авторитетом в журналистских и литературных кругах. Открываешь Слово, а там одна похвала. Ну уж тут крепче держись за стул, а то упасть можно. Скажете, опять фантастика. Но вот именно так и было в тот звездный день.

11 часов утра. Стук в дверь. Открываешь, а там старинный друг Ваня, который почему-то потерялся и целый месяц не давал о себе знать. Беспокоился я о нем. Забежал по дороге в «Белый дом», хочет просить там кредит на развитие овощеводства. Желаю ему ни пуха, ни пера.

12 часов дня. Стук в дверь. Опять Ваня. Дали кредит другу! Причем не на 3 месяца, как принято в наших банках, а не полтора года. И не пять миллионов трясущимися руками, а двести пять.

13 часов дня. Совершенно случайно на улице встречаешь вездесущего Днепровского-Орбелиани, которого десять дней подряд пытался поймать в его тесной каморке, именуемой так пышно и длинно, что мне лень выговаривать это самому, а тем более утомлять вас.

Приведу в сокращении:

Калужское отделение ВООПИК. И этот ходячий знаток старины калужской за 10 минут дает точные названия и годы построек к моим снимкам церквей. Без него мне пришлось бы облазить все библиотеки и музеи города Калуги и затратить 10 дней.