Страница 32 из 71
Его ужасный отец, Гней Домиций Агенобарб, «человек, гнуснейший во всякую пору его жизни», по определению Светония, совершил инцест со своей сестрой, убил мальчика просто ради забавы и на Форуме, на виду у всех зрителей, выбил глаз одному всаднику за его критику. Злобный и равнодушный к общественному презрению, он не может оставить историков беспристрастными. Его сын Нерон в молодости бродил по улицам после наступления темноты в накладных волосах, войлочной шапке или в обличье раба. В компании друзей и с охраной он вламывался в бордели, громил и грабил лавки, нападал на прохожих, избивая их и нанося раны. В 56 году в одной из таких стычек он чуть не потерял глаз, когда сенатор Юлий Монтан воспользовался темнотой, чтобы отомстить Нерону за то, что тот пристал к его жене. По словам Светония, Домиций с мрачным самодовольством утверждал, что от него и Агриппины «ничто не может родиться, кроме ужаса и горя для человечества». Но Нерон получал удовольствие не только от жестокостей случайного насилия. Крутой нрав императора охлаждали состязания колесниц, борцовские поединки, конкурсы актерского мастерства и пения. В противоположность ночным похождениям убийства в период его правления были направлены на политических оппонентов. В отличие от трех своих непосредственных предшественников Нерон не особенно наслаждался их смертями. Во всяком случае, у нас нет причин предполагать это.
Со временем он начал угрожать, что разрушит сенаторский порядок управления и «поручит войска и провинции всадничеству и вольноотпущенникам». Действительно ли он хотел это сделать или нет, но древние римляне не могли этого допустить. В результате из-под пера ранних писателей мог появиться беллетризованный Нерон — архетип зла, угрожающий национальным мифам о Республике, все еще милой Тациту и другим авторам. Неудивительно, что этого ненавистника сената обвиняют в сексуальной невоздержанности и тирании. Как мы знаем, подобной клеветой наши источники осыпают своих политических оппонентов. История повторяется: это делалось в отношении Юлия, Тиберия, Гая и даже Клавдия. В случае с Нероном многие его выходки могут оказаться правдой, так как в агрессивности источников наблюдается единообразие, что само по себе может оказаться убедительным.
Нерон — единственный из двенадцати цезарей, кто получил трон, не имея политического опыта: магистратами были даже Гай Калигула и Клавдий (первый — квестором, второй — консулом). Вначале он правил, опираясь на помощь философа с научными склонностями и страстью к «мальчикам не первой молодости» — Сенеки[136] и преторианца с изуродованной рукой[137], который начал свою карьеру в качестве надзирателя над поместьями Ливии, — Бурра. Это было весьма плодотворное сотрудничество. В силу враждебного характера исторических источников очень трудно с достаточной точностью оценить собственные способности Нерона. Очевидно, что этому семнадцатилетнему юноше с несдержанным характером было нелегко в одиночку справиться с вызовами принципата и стать арбитром между непреклонными и непримиримыми фракциями, выдвигающими аргументы, которые он вполне мог не понимать. Можно лишь с определенностью сказать, что в какой-то момент он отказался от уроков Сенеки. «Жестокий и неумолимый гнев не приличествует царям», — писал философ в начале правления Нерона в трактате «О милосердии»: справедливый властитель — это тот, «чья забота охватывает всех без исключения, кто, опекая разные части государства с большей или меньшей долей чуткости, тем не менее лелеет их все до единого, отдавая частицу самого себя, кто склонен к проявлению мягкости, даже если ему выгоднее будет наказание».[138] Падение Нерона связано с потерей чуткости, пренебрежением или злоупотреблением обязанностью заботиться. Отчасти оно может объясняться отсутствием интереса ко «всем до единого частям государства».
Тем не менее вначале он проявлял «мягкость». Поэт Кальпурний Сицилийский приветствовал возвращение Золотого века, эры спокойствия и мира. На александрийских монетах Нерон провозглашался новым Августом. Нерон попросил разрешения у сената воздвигнуть статую своему отцу Домицию (чтобы удовлетворить семейное благочестие), но отклонил предложение о собственных золотых и серебряных статуях.[139] Подобно своим предшественникам, Гаю и Клавдию, без претензий на достоинство или аукторитас он заявил, «что править будет по начертаниям Августа». Это был намеренный шаг, чтобы избежать неоднозначного наследия преемников Августа. Согласно Светонию, он не упускал возможности для актов великодушия и милосердия и для проявления благожелательности. Он подписывал смертные приговоры с тяжелым сердцем и сожалениями: «О, если бы я не умел писать!» Короткое время он использовал свой статус сына Клавдия, веря в его божественную природу не больше, чем те сенаторы, которые презрительно высмеивали его возвышение, или аудитория, аплодировавшая сатире Сенеки «Отыквление божественного Клавдия», исполнявшейся на сатурналиях в 54 году. Через сорок лет после смерти Августа его модель принципата оставалась единственной достаточно успешной и достойной подражания. Глубокие разногласия в ней были признаком того, что невозможно неограниченно расширять влияние одного человека. Для молодого человека, не имевшего опыта управления, начинавшего проявлять признаки безумия, это было равнозначно приговору. Вероятно, Нерон был обречен на неудачу. Возможно, он был в такой же степени жертвой, как и злодеем.
Как мы увидим, его первоначальное отвращение к кровопролитию скоро испарилось, как и волнение перед выходом на сцену, которое сохранялось в первые годы правления благодаря императорскому достоинству. (Дион Кассий сообщает, что ко времени своей смерти Нерон находился в отчаянии, но тем не менее всерьез планировал уехать в Александрию и там зарабатывать на жизнь игрой на кифаре.[140]) Главным в его верховенстве стало пение, убийства, разврат, развенчание авторитетов и поиски чувственных развлечений. Эдгар в «Короле Лире» описывает Нерона как «рыбака на озере мрака». В конце правления он просто игнорировал неприятную для себя правду. Инертность стоила Нерону трона, и с тех пор его считают отверженным, человеком, который занимался пустяками, когда горел Рим. Озеро мрака не принесло ничего, кроме черных страшных глубин.
Ретроспективный взгляд, сбитый с толку завлекательными нюансами античных собирателей скандальных слухов, может легко принять принципат Нерона за интерлюдию сумасшествия, когда господствовал экстремизм, а правительственные дела стояли на втором месте после прихотей и фантазий одного человека. Сам император проводил, безусловно, новую линию в римской политике. Но Нерон не был Гаем. Его интерпретация принципата была искаженной не вследствие психической неустойчивости, а в результате своеволия, незаинтересованности и неверного понимания политической опоры своего положения. Его увлекали сценические постановки, состязания колесниц, конкурсы певцов и архитектурная экстравагантность небывалого размаха и роскоши, выраженная в его Золотом доме в Риме. Подобные мероприятия ошеломляли толпы людей в Италии и Греции. Но реальное влияние оставалось в руках традиционного сенатского нобилитета, который считал поведение императора в лучшем случае недостойным, а в худшем — губительным и противоречащим интересам Рима. Мы позволяем источникам, написанным консервативными представителями высшего общества, ввести себя в заблуждение, если принимаем их представление о том, что Нерона повсеместно ненавидели. Его пышная щедрость в вопросах общественных игр и публичных зрелищ завоевала поддержку широких, отчасти аполитичных, масс и способствовала формированию того общественного мнения, которое пережило его смерть и впоследствии использовалось в кратком правлении бывшего наперсника Нерона — Отона. Через несколько десятков лет после самоубийства Нерона лже-Нерон появился в Восточной империи.[141] Его второе пришествие заставило трепетать сердца граждан. Даже в Риме его могила в родовой усыпальнице Домициев на холме Пиньо на виду Марсова поля весной и летом была убрана цветочными венками. Для человека, который упивался своей безбожностью, тайно насмехался над им же затеянным обожествлением Клавдия, презирал все культы, за исключением Великой матери (и несмотря на это, мочился на ее статую), такое признание означало своего рода бессмертие.
136
DC 61.10.3
137
По другим источникам — ампутированной в результате тяжелого ранения в бою.
138
qu Sommer, p. 49
139
Bishop, pp. 21/22
140
DC 63.27.2
141
Согласно Тациту, первый по времени лже-Нерон появился в Греции в том же 68 г. н. э.