Страница 9 из 9
(Рассказал колдун Иван, записал Степан Яров)
19. Усадьба
Как во горнице, горнице,
Во светлой было светлице.
Во светлой было светлице,
Тут ходила и гуляла,
Тут ходила и гуляла
Молодая боярыня,
Молодая боярыня,
Что Татьяна Николаевна,
Что Татьяна Николаевна
Подходила к окошечку,
Подходила к окошечку,
И смотрела в стеклышко.
И смотрела в стеклышко,
Что светел ли светлый месяц,
Что светел ли светлой месяц,
Что весел ли мой милой друг,
Что весел ли мой милой друг,
Николай-то Владимирович.
Николай-то Владимирович
Он сидит во честном пиру,
Он сидит во честном пиру,
Он сидит - прохлаждается.
Он сидит - прохлаждается
И своей женой похваляется.
И своей женой похваляется -
У меня жена - барыня!
У меня жена - барыня
Что Татьяна Николаевна...
Когда давным-давно в имении произошел бунт, Николай Владимирович был в отъезде, и лютую смерть приняла Татьяна Николаевна. Мужики ее раздели, связали, и посадили на муравейник. Утром вернулся ее супруг - прислуги нет, жены нет, пошел искать, и нашел - а она, душенька уже мертва. Занес Николай Владимирович ее в дом, да там и повесился. С тех пор усадьбу никто не покупает, и стоит она разоренная много лет.
"Шел я как в сумерках тем местом. До дому путь не близкий, решил заночевать в лесу у костра. Смотрю, за деревьями барский дом, тот самый, про который рассказывают. Я туда конечно не пошел - страшно. А тут под соснами сухо и приятно.
И тут выходит из леса барин в старинном кафтане. Я-то сразу понял, здравствуйте, говорю, Николай Владимирович!
-Здравствуй и ты, друг сердешный. Будет у меня к тебе просьба, коли посетишь наш дворец, да расскажешь, как народ нынче поживает - награжу. Скучно нам здесь, сам понимаешь.
-Ну что же, коли отпустите по утру, так развлеку вашу чесну компанию.
-А на что ты нам? Отпустим, не переживай.
-Подходим мы к барскому дому, и как только дверь открыли, так все внутри и преобразилось - по-другому стало! Уж нет разрухи, а убранство, как в старые времена - богатое, множество свечей и музыка. Гости - все помещики убиенные: кто на войне, кто лихими людишками, кто бунтарями, а кого и на охоте ненароком подстрелили. Был тут убитый помещик Захарьин и дворянин Кривцов, убитый столяром Семеном Соловьевым из ружья и другие господа. Татьяна Николаевна пела, аккомпанирую себе на физгармони.
Николай Владимирович хлопнул в ладоши: "Господа, господа, вот живой человек согласился нам поведать о теперешней жизни". Все сразу притихли. И рассказал я покойникам про наше село, потом истории всякие, а в конце поведал про уклад, и что крестьян больше никто не обижает, и живут они не так, как их деды, и прадеды, что все поменялось. После долгого молчания Николай Владимирович подошел ко мне и протянул тугой кошелек: "Что ж бери, нам теперь это ни к чему. Благодарствуем за рассказ".
Татьяна Николаевна тоже подошла ко мне: "А ведь я ему еще тогда говорила, нельзя так сильно узду затягивать... порваться может". Она поцеловала меня в лоб, и я очутился посреди холодной пустой комнаты, через разбитые окна уже был виден рассвет, вокруг никого".
Степа Яров запрыгнул в новую бричку: "Ну, все, мне в город пора, я уже и квартирку прикупил, и весьма приличную". На его поясе висел слегка похудевший кошелек, лицо светилось радостью. И вот его новая бричка, груженая чемоданами, скрылась за поворотом. Мужики разошлись.
Как во горнице, горнице,
Во светлой было светлице.
Во светлой было светлице,
Тут ходила и гуляла,
Тут ходила и гуляла
Молодая боярыня,
Молодая боярыня,
Что Татьяна Николаевна,
Что Татьяна Николаевна
Подходила к окошечку,
Подходила к окошечку,
И смотрела в стеклышко.
И смотрела в стеклышко,
Что светел ли светлый месяц,
Что светел ли светлой месяц,
Что весел ли мой милой друг...
20. Последняя запись.
Эти тетради, а так же другие документы касаемо родного села передал мне мой дед Степан Ильич Яров. Вот последняя запись, сделанная старостой.
"Никольщину справляли широко. Бычка - Микольца после покрова отняли от стада и стали откармливать всем селом. А как настал срок - в четверг повели его на Волохов курган. Снег был совершенно не глубокий, а так - для настроения. Так же многие несли подаяния великому Николе и возлагали от всей своей души и любви. После того, как отец Терентий прочел молитвы и окропил Микольца водой, бычка зарезали и отдали попу заднюю правую ляжку. Так же большой кусок мяса снесли колдуну Ивану. Отец Терентий со старцем Михаилом обошли все подворья и скотинку, и все во дворах, и сами избы окропили святой водой. После обедни во дворе у бабы Нюры расставили образа, а перед иконой Николы и перед стодами у родника поставили по караваю со свечей. На столы накрыли хорошо: студень, лапша с мясом, плошечники, скорошники, пива много. И закатили пир горой.
Святки тоже широко справляли. Парни рядились мертвецом, мельником, кулашником и так ходили по домам развлекали девок и детвору. Киселева сделали говядиной, внесли в избу и предлагали девкам куски. Они же, бесстыжие, хватали его кто за ногу, а кто и за шышку. И в лошадь играли, и бражничали. Слава Николе - русскому богу!"
Такова последняя запись в тетради. Аккурат перед случившейся бедой мой дед приехал в село и успел собрать записи, сделанные сельчанами, чтобы издать в городе книжку. Но церковное руководство, прознав про это, запретило "чертовщину разводить". То же было и при моем отце - советские журналы навесили на рукописи ярлык "пережитка прошлого", и вернули назад. Поднимая пыльные уездные архивы и записи краеведов, общаясь с потомками, оставшихся в живых сельчан, мне с огромным трудом удалось восстановить события той последней весны.
По теплу вернулся из психиатрички сын кузнеца Игната. Жители сначала относились к нему с опаской, но потом, видя, что Васек перестал огню молиться и костры разводить, успокоились. Да и отрадно было видеть радость в глазах родителей. И вот, когда сошла вода и настала весенняя сушь, выбрался Васек ночью из дома, отрыл спрятанные, скорее всего в овраге, керосин и колья, да отправился по селу. Каждую дверь парень подпирал колом и обливал керосином, под окна тоже лил керосин. Потом запалил факел и побежал по улице, поджигая дом за домом. Через несколько минут пылало все село. Люди кричали, немыслимо, скотина ревела, а Васек носился по деревне с криками: "Жертва, жертва!" Горела и поповская изба. В общем, осталось в живых лишь человек пять, остальные все погибли в огне. Мой дед в это время уже жил в городе, и поэтому спасся.
Вот почему я так бережно храню эти ветхие страницы - они говорят о том, что между жизнью и смертью один шаг. И если не слушать свой внутренний голос, можно шагнуть в бездну, и уже через несколько лет никто на этой Земле о тебе не вспомнит. Будьте осторожны всегда.