Страница 57 из 58
Он напоследок глянул мне в глаза — и одним мгновенным неуловимым движением развернулся и ушёл в воду. На сей раз ни волн, ни плеска самомалейшего не было, громадина исчезла в бездне беззвучно, только слегка шлёпнула в сторону стрела на конце длинного хвоста. Но это было ещё одно, последнее напоминание: тебе ничего не приснилось!
Иди и действуй! Иначе.
По тёмной воде прошла мощная дрожь, придушенный утробный рёв раздался, и два неоновых фонаря возникли на середине озера, вспыхнули фосфорно ещё раз — и устремились вглубь, медленно там угасая.
Доверил мне, почти не сомневаясь.
За что же так?..
Но ведь и я уверен был: не сожрёт. Вот там, внутри себя, подспудно — ни капельки сейчас этого не боялся. Словно бы пришёл в гости к доброму старому знакомцу.
Взял Илону за плечи, слегка потряс:
— Ну, ну, девочка моя, очнись. — сам-то ещё толком не очнувшись.
Она медленно разлепила глаза. Лицо, рыжие волосы вымазаны слизью зверя, из носу течет. Хотела упасть, я удержал.
Где её одежда? Не пришла ведь она сюда совсем без ничего?
— Слышишь, Илона?
Тут только вспомнил про фонарь — уже несколько минут, позабытый и бесполезный, он лежал у меня в кармане. Щёлкнул кнопкой, пошарил лучом по кустам. А, вот аккуратненький целлофановый пакетик на ветке — штаны, майка, полотенце. Умница, молодец.
Только знает ли она, умница, что случается здесь, на озере каждый раз, как она приходит купаться ночью? Вряд ли, судя по её теперешнему состоянию.
Вот, значит, от кого она беременна.
Хорошо — не от этих сопливых дискотечных!..
Обтер её полотенцем с головы до ног, отчистил, сколько можно было. Она не помогала, но, спасибо, и не сопротивлялась. Кое-как на ногах держалась уже. Надел на неё длинную, чуть не по колено, майку.
Если бы эту картину видел её папаша.
Надо было уходить. Я взял Илону за руку, повлёк через хляби к твёрдой земле».
16. «Остается рассказать лишь самую малость.
Илона вернулась в дом к своим родителям — уже в здравом уме, но при несколько замутненной памяти — а я в свой.
Кажется, она так и не поняла, что же мы делали вдвоём там, посреди реликтовых болот. Видимо, о существовании зверя она и не подозревала. А может, истолковала всю эту историю превратно; во всяком случае, она снова начала одаривать меня вздорными, высокомерными, глупейшими взглядами. Спасибо — молчала.
Проще всего в такой ситуации: прямо сейчас, хоть пешком, уходить. Как можно дальше. И пускай сами тут разбираются.
Но дело-то в чём. её ведь мне Он доверил. Он сам. И я теперь понимаю, точно знаю, чего он хотел.
Нужно Ему было, чтоб я за ней приглядел, не давал в обиду, стал старшим другом, наставником. Кем-то вроде телохранителя. да, вот именно телохранителя. Потому что в теле-то этом пребывал сейчас Его отпрыск.
Может, жениться на ней для полноты картины? Буду прямо как старый Иосиф. всё навыворот.
А подойдёт ей время рожать — кто появится на свет в результате этого чудовищного брака?
К такому исходу я был подготовлен всей предыдущей жизнью. Допрыгался, козлик, доигрался, жлоб законченный.
Я должен стать лжепророком, предтечей этого зверя из бездны. Не того зверя, который в бездне, а того, кто должен явиться в результате полупорочного. нет! сверхпорочного зачатия на озере. Тот ящер сожрать только тело может — этот же, я чувствую, будет души пожирать без остатка. Но папа его уже твердо знал, к кому обратиться и кого выбрать на роль помощника, друга сердешного.
Я сам поражён был, до чего просто и естественно согласился принять предложенное. Я — как сбившийся компас, уверенно показывающий не то направление. Попадаешь в место, где под ногами много железа — например, когда-то здесь упал древний метеорит — и без зазрения совести начинаешь действовать вкривь и вкось, а уверен при этом, что так и надо, так хорошо.
Наверное, внешне человек более всего открыт для соглашения со злом, а не с добром. Примером здесь послужит тот момент, когда Гламисский тан Кавдорским таном стал. И вот нам кажется, будто оно, зло, всё время побеждает. Но это лишь первое инстинктивное движение человека. Ему полностью нельзя верить. Ибо человек слаб, и в том-то и его спасение.
Поищи себе кого другого!
Меня очень привлекает явившаяся возможность. не то чтобы бросить открытый вызов многократно превосходящей силе. но встать перед ней открыто и честно, и посмотреть этой силе в древние её глаза под белыми шёлковыми бровками — без страха, даже весело. Даже посмотреть на неё, эту превосходящую силу, как на свою законную добычу. И чтобы она, тварь, это ясно ощутила!
Далее всё шло так.
Дачные дела были позабыты. Я мгновенно стал близким другом семьи, помог Валентине пережить тот ответственный момент, когда Васенька узнал о беременности своей дочери. Что там было, рассказывать не стану, да это и понятно. Вопли: „Убью! Убью!!“ Ругань, беготня по участку с топором — сначала за Валентиной, потом за Илоной. Зачем-то Васенька и на меня накинулся, вырвал записную книжку и пытался затолкать её мне в рот. Пришлось дать ему легонечко под дых.
Потом начались слёзы, длинные пьяные сопли повисли на щетинистом подбородке Василия. Горестно размахивая ими, он сидел на крыльце и клялся, что никогда, никогда… что теперь у него нет дочери. что пусть убирается туда, где. Я топтался сбоку, чувствуя себя детсадовским воспитателем, у которого группа малышей на прогулке передралась и ноет.
Но в конце концов примирение состоялось.
Я уговорил родителей Илоны как можно быстрее отвезти её на обследование. Валентина возражала: мол, срок совсем небольшой, что там может показать УЗИ? Непонятно будет даже — мальчик, девочка?.. Васенька тоже возражал. Милые, наивные, трогательные люди. Боже, как я их люблю.
Было трудно, но я справился.
Мария не удержалась от приглушённого возгласа:
— Господи, что это за урод? А сердце у него где?! Как он вообще дышит. и почему живёт?
В этот момент, глядя на Машу, я понял, что она близка к обмороку.
На экране ритмично сокращалась зубастая амёба с прищуренными злыми глазками.
Плод был уже очень большой, несмотря на крошечный срок пребывания во чреве. Если бы дело шло так и дальше, Илона ни за что не смогла бы родить — наливающийся тёмной силой бессердечный младенец разорвал бы её изнутри. Консилиум твёрдо решил, что срочного аборта не избежать.
Валентина с Васей в коридоре упали друг другу в объятия. Они рыдали — кажется, оба уже всерьёз настроились на скорых внуков.
Проводивший операцию коллега почувствовал, как кто-то укусил его оттуда за руку. Потом место укуса воспалилось и долго болело.
Кстати, дача-то оказалась вовсе не его. Я так и знал. Слава Тебе, Господи!»
17. «Прошло полгода, на дворе январь, стоят крещенские морозы.
Мы с Марией поженились, она ждёт ребенка.
Я по-прежнему знаю: Он — там. И страшно представить, что, когда я начну шуметь своим буром, пробивая лунку, эта тварь может взметнуться из-подо льда, каким бы крепким он ни был.
Отец Глеб — бывший военно-морской офицер. Единственный человек, которому я смог всё рассказать. Единственный, поверивший мне — и без колебаний предложивший свою помощь в этом страшном деле.
Он знал, где взять взрывчатку (сохранились старые связи), и знал технологию изготовления глубинных бомб.
Мы сделали несколько штук — чрезвычайно примитивных и мощных — и завтра едем на озеро.
Сейчас позвоню Жоре, вот его телефоны в самом начале книжки. Вряд ли он откажется поехать с нами. Третий, думаю, не будет здесь лишним.
Славная у нас команда: поп, врач да отставной военный инвалид. То-то дадим мы прикурить окаянному вселенскому злу!
А что делать? Есть только этот путь, все другие пути уже рассыпались и слились пылью по ветру. Прошу не считать мои записи бредом сумасшедшего, это строгий документ. Кладу книжку тут, на краю стола, на самом видном месте. Если что.