Страница 14 из 58
Дневальный разведроты долго не хотел вызывать мне Кузьму из расположения. Подумаешь, какого-то «пупа»… много чести.
— Они готовятся к завтрашнему смотру.
— Мне на две минуты.
— Зачем?
— Одноклассник.
Дневальный завистливо вздохнул: повезло.
— Откуда?
— Ярославль.
— А архангельских «пупов» не было, не знаешь?
— Не знаю.
— Ладно, — сказал дневальный и громко крикнул:
— Рядовой Кузьмин, на выход!
Кузьма появился почти мгновенно, слегка встревоженный. Увидел меня — расцвел.
Пошли в курилку.
— Я тебе тут пожрать немного принёс.
Кузьма кивнул и молча затолкал в рот шоколадку. В первые-то месяцы в армии всегда хочется есть. Что угодно. Хоть просто чёрный хлеб.
Говорить нам пока, в общем, было даже и не о чем. Ведь мы и на «гражданке» не были близкими друзьями. Тем более столько не виделись. Тем более я «черпак», а для него, кажется, это проблема.
Предаваться ностальгии? Ему рано и бессмысленно, а мне как-то несолидно. Чем меньше думаешь о «дембеле», тем легче. Нужно просто твёрдо знать, что он однажды придёт, что он неизбежен…
Кузьма уничтожил весь продукт и попросил, отдышавшись:
— А может, у тебя лишняя тетрадь и ручка есть? У меня кто-то стырил, письмо домой написать не могу. Мне девчонка каждый день пишет, надо отвечать.
— Вечером принесу, — сказал я. — Только готовься к тому, что девчонка со временем будет писать тебе всё реже…
— Не-ет, — сказал Кузьма, — что ты!
— Ладно. Как ты тут вообще?
— Да так… сержанты дрючат сильно. И драться много приходится. Каждый день раз по десять. Ну да ничего, настанет и моё время.
— Конечно, — сказал я.
— Хорошо тебе, ты уже «черпак». В парке живешь, я слышал?
— Да, в аккумуляторной. Круглые сутки там. В роте-то почти и не появляюсь…
— Хорошо тебе, — повторил Кузьма тоскливо.
Хорошо-то хорошо, но ведь всё это не просто так далось мне. Я год служил, пока он там на гражданке баб утюжил. Но об этом сейчас напоминать ему было бы жестоко.
— Ладно, я пошёл. Если чего надо, заходи.
— Ага.
Напоследок я обернулся:
— Ну как там Ярославль-то? — спросил небрежно.
— А что? Всё нормально, — сказал Кузьма. — Стоит.
Он ничего не понял.
Поймет через год.
— Лёха, а помнишь нашу биологичку-то? — крикнул он вслед.
— Помню.
— Это я у неё стул-то тогда убрал.
Зачем он признался именно сейчас? Хотел, сам того толком не осознавая, этим странным способом отплатить мне за добро? Отстоять какую-то свою независимость?
Я улыбнулся.
— А я знаю.
— Откуда?
— Знаю.
Встретить земляка, да ещё одноклассника здесь, за тридевять болот от дома… когда люди просто из одной области, из деревень за сотни километров считают здесь себя почти родными братьями… неужели он думает, что древняя школьная история имеет значение? Он просто ещё действительно ничего не понимает.
— Вечером принесу тетрадь-то.
Вечером их угнали в очередной марш-бросок. Я видел, как они возвращались наутро: грязные, абсолютно без сил, но готовые стрелять по первой команде… У меня таких испытаний, честно говоря, не было. Я ремонтник, техническая интеллигенция. Кузьма меня даже не заметил, плетясь в хвосте колонны. Голова его то и дело сонно падала на автомат, висящий на груди.
Доставалось им, что и говорить, здорово.
Как-то мы пошли в «самоход» купаться на озеро, и, вылезая из воды, неожиданно были схвачены и скручены выскочившими из кустов молодцами. Гарнизонный патруль, блин!.. Мы стояли понурые, с нас текла вода. На «губу» совсем не хотелось. Да ещё из аккумуляторной вытурить могут снова в роту — на наше место желающих много.
К счастью, в составе патруля был Кузьма, а офицеров, что важно, не оказалось, только сержанты.
— Это же мой одноклассник, — гордо и неторопливо говорил Кузьма своим разведчикам, державшим нас за руки. Он улыбался мне. — Мы же с ним в одном классе учились.
— Круто, — сказали разведчики. — Ну, больше не попадайтесь нам, ребятки.
Однажды мы загорали у себя в парке на крыше ПТО. Было воскресенье, выходной, никто из начальства не должен прийти. Зато пришел Кузьма. Миновал часовых, прокрался незаметно… разведчик этакий.
— Я у тебя посплю до вечера, ладно?
— Какой базар, спи.
Он лёг на бушлат и через несколько секунд уже отрубился. Спал беззвучно. Не храпел, не шевелился. Словно колода или аллигатор в болоте. Готовый в любую секунду метнуться…
Я разбудил его в семь часов, чтобы он не опоздал на ужин и кино.
— Ох, хорошо поспал. Классно у вас тут, — довольно потягивался Кузьма.
— Да свои сложности везде есть, — стал объяснять я. — Понимаешь, постоянные испарения серной кислоты… вытяжка хреновая… а молока за вредность не дают…
— Ну ладно, я пошёл. Сегодня какое-то кино интересное в клубе. Придёшь?
— Не знаю. Идти неохота.
Мне до «дембеля» оставалось месяца четыре. Заснуть бы вот, как Кузьма, проснуться — а уже ноябрь…
Мы сильно скучали в Польше по снегу. Он там выпадал всего раза два и ещё до обеда таял. В прошлом декабре лили бесконечные, отупляющие дожди. В Новый год светило яркое солнце, было тепло, ни одной снежинки, мы ходили без шинелей. Покрывались гнилостными «розочками» и мечтали о русских морозах. Вологжанин тогда говорил мне, сильно нажимая на «о» и щуря глаза:
— Я бы сейчас сосульку с крыши отломил и съел лучше всякого морожена.
— Это точно.
— Домой бы…
— Скоро.
Вскоре обстоятельства моей армейской жизни несколько изменились. Пришёл новый «уставной» командир роты, ему наша казацкая вольница шибко не понравилась. Я был в назидание прочим выгнан из аккумуляторной, лишён права ночевать в парке и оказался привязан к роте и прежней строевой жизни, о которой успел почти забыть. И это перед самым «дембелем»!..
То ли дело был наш предыдущий ротный, старший лейтенант Готов. Это был настоящий раздолбай… мы все его очень ценили, потому что такие сами живут и другим жить дают. Прослужив меньше года в Польше, уехал он отсюда уже капитаном.
На первой встрече с нами он стоял перед строем, горделиво выпрямившись, и время от времени дёргал головой, поправляя свою огромную неуставную фуражку с высоченной тульей. Фуражка съезжала то чуть вправо, то влево. Молчал командир минут пять, напрягая наши нервы. Мы уже решили: ну всё, это труба…
— Я старший лейтенант Готов, — сказал он вдруг. — Я чемпион СССР по самбо и буду учить вас приёмам. Вы все поедете домой классными самбистами!
Вот это да! Жить сразу стало веселее.
Потом выяснилось: он не может толком провести даже простейший бросок. Но с ним время шло вдвое быстрей, а это самое главное.
Провинившихся солдат он всегда обещал покарать самыми страшными карами. Элегантно похаживая перед строем в своей идеально выглаженной форме и похлопывая по ноге какой-нибудь веточкой, вещал:
— Я вас по уставу зачморю. Вы будете у меня камни с места на место таскать, пока у вас не наступит обезвоживание организма (про это обезвоживание он повторял неоднократно — видно, нравилось ему). И никакой суд ничего не докажет… Вы у меня сегодня ночью побежите кросс двадцать пять километров с полной выкладкой и в конце будете хоронить этот несчастный «бычок» со всеми воинскими почестями…
Потом, после гнева, как-то очень быстро он остывал и переходил на анекдоты. Скоро рота стояла и ржала в голос. Готов это любил — успех, внимание… Ему бы артистом быть.
И ни разу он своих страшных угроз не исполнил.
Правда, однажды всё же попробовал устроить кросс, возглавил его, но через полкилометра устал и свернул на обочину, мановением руки приказав вести роту сержанту. Мы, конечно, добежали до поворота и спрятались в кустах. Как бы уже скрылись за горизонтом. А минут через тридцать, тяжело дыша, побежали обратно.