Страница 107 из 112
ЗГ: Василь Владимирович, вы пришли в литературу накануне двадцатого съезда партии. Это был период некоторой либерализации, ведь так? И когда возникло понятие «лейтенантская проза», критика тут же записала ваши произведения в этот разряд. Но «лейтенантской прозе», насколько я понимаю, приходилось еще как бороться за свое право на существование. Так вот, кто из «братьев по оружию» вам ближе всего по духу?
ВБ: Нас была целая группа — тех, кто работал в жанре военной прозы, — группа людей моего поколения: Бакланов, Бондарев, Астафьев, Васильев[459], Курочкин[460], Даниил Гранин[461] и многие другие. Несмотря на то, что мы естественным образом отличались друг от друга, профессиональное единодушие между нами присутствовало всегда, особенно вначале. Эта близость была, без сомнения, условной, и она основывалась на двух ключевых моментах: мы принадлежали к одной возрастной группе и нас объединяло общее военное прошлое. Это отличало нас от авторов, принадлежащих к более раннему поколению, очень даровитых писателей, таких как Бек[462] или Казакевич[463].
К этому отряду единомышленников следует добавить еще близких нам по духу литературоведов. Среди москвичей это был прежде всего Лазарь Лазарев[464] и, конечно, наш белорусский писатель и критик Алесь Адамович. Наше литературное братство просуществовало некоторое время, но в 80-х годах оно постепенно распалось. Некоторые, к сожалению, умерли, другие замолчали. У некоторых отношения постепенно разладились. Лично я до сих пор чувствую внутреннюю близость ко многим из них, в частности к Виктору Астафьеву, который продолжает создавать прекрасные произведения там у себя, в Красноярске. Продолжается и наша дружба с Баклановым, хотя он уже отошел от нашей прежней общей военной темы.
ЗГ: Но зато стал редактором одного из лучших российских журналов — «Знамя».
ВБ: Да… То есть уже нет — он добровольно ушел с этого поста, освободив дорогу более молодым, и сосредоточился на своей прозе… Хотя с Юрием Бондаревым мы в политическом плане находимся по разную сторону баррикад, я продолжаю считать его исключительно хорошим русским писателем. Я высоко ценю и искренне люблю все работы Даниила Гранина…
ЗГ: Василь Владимирович, эти люди были близки вам по роду вашей литературной деятельности. Живопись вам тоже небезразлична — еще со времен вашей юности. А каковы ваши вкусы в других видах искусства, скажем, в музыке?
ВБ: О, музыка… Во-первых, я должен сказать, что, хотя физически я еще не совсем глух, в музыкальном плане я не только абсолютно глух, но и вдобавок плохо образован. Мое знание и понимание музыки весьма скромное, хотя одним из лучших моих друзей в Беларуси до его самых последних дней был белорусский композитор Глебов[465]. Вы о нем слышали?
ЗГ: Конечно — он был частым гостем у нас в доме, когда я была ребенком. Еще я помню, что отчим высоко ценил талант Глебова. Правда, сильно сокрушался по поводу его алкоголизма. Он спился, или память меня подводит?
ВБ: Нет, не подводит. У Глебова было это пагубное пристрастие, от которого неимоверно страдали и он сам, и его близкие. Как бы то ни было, в трезвом состоянии он был самым обаятельным человеком со всепонимающей, огромной и нежной, легко ранимой душой — о таком друге можно только мечтать. Мне его очень не хватает… Мы подружились еще и потому, что наши взгляды на режим полностью совпадали. Довольно часто нас обоих ругали за наш «оппортунизм». Но Глебов в своем неприятии режима и вообще положения вещей был гораздо более прямолинейным, чем я: он никогда не упускал случая высказать свою точку зрения. Многие не любили его за это, называли несдержанным и вздорным человеком. Другие — и я в том числе — считали его человеком высоких принципов. И несмотря на все это, его втянули в партию. Это был чистый анекдот. Однажды он пришел ко мне и говорит: «Василь, хочешь верь, хочешь — нет, но, вопреки моему желанию, я — член партии». Я спросил, как же так вышло, а он сказал, что не может вспомнить, с чего это все началось: весьма вероятно, что он сам и написал заявление, будучи под сильным градусом. Что он запомнил, так это само собеседование перед вступлением. Эти экзамены проводились, как вы знаете, группой высших жрецов «коммунистической церкви», убеленных сединами старцев, украшенных орденами и медалями. Они стали задавать ему обычные вопросы: когда и где состоялись первый и двадцатый съезды компартии… Он не знал. В конце концов его спросили, когда свершилась Великая Октябрьская революция. Он и тут ошибся. Комитет просто онемел от такого «богохульства». Они отправили его восвояси с вердиктом о неподготовленности. Каково же было изумление Глебова, когда через неделю он узнал, что, оказывается, успешно сдал экзамен и был принят в партию! Впрочем, это случилось уже в конце 80-х, когда членство в партии стало уже само по себе анекдотом. Как бы то ни было, это единственные близкие отношения с человеком музыкального мира, которые у меня были. И, возможно, так как я любил его, я любил и его музыку тоже. Он был очень талантливый композитор, и это признают люди, больше меня разбирающиеся в музыке.
ЗГ: А как насчет Лученка?[466] Он был весьма активным при Советах и, кажется, и сейчас остается приближенным к белорусскому руководству. У меня к нему личная антипатия. Когда мой отчим уехал из Беларуси к нам в Канаду, Лученок издал приказ ликвидировать его музыкальные архивы и запретить его музыку для исполнения… В то же время признаю, что он является одаренным композитором-песенником. Этот мой отчим, Дмитрий Каминский, когда был председателем Союза композиторов, часто помогал «молодому и способному Игорю». Правда, он добавлял: «Жаль только, что у него такая комсомольская жилка, ведь способный паренек, мог бы обойтись и без этого!»
ВБ: В этом весь Лученок. Он был еще и заклятым врагом Глебова. Я уже говорил, что всегда старался избегать бессмысленных политических споров, особенно с теми, кто, как я знал, был глух к подобным темам — за что Глебов иронично прозвал меня «голубем мира». Наша дружба, впрочем, от этого никак не страдала.
ЗГ. Я хотела спросить вас об Андрее Дмитриевиче Сахарове. Вы ведь, кажется, были с ним знакомы.
ВБ: Я был у него дома буквально за несколько дней до его скоропостижной смерти. Боже мой… мне посчастливилось быть его другом… Я также работал с Ковалевым, который некоторое время был ближайшим партнером Сахарова в борьбе за права человека.
ЗГ: Я знаю, какое-то время вы были довольно тесно связаны с русскими демократами.
ВБ: Не со всеми. Современное русское демократическое движение так же неоднородно и сейчас, как оно было в начале перестройки. Думаю, мои взгляды на эту тему предельно ясно выражены во многих моих публичных выступлениях. Вот, посмотрите, пожалуйста, отрывок из одного такого… (Василь Владимирович открыл страницу «Крестного пути», где написано следующее: «Мы любим и уважаем великую русскую нацию с ее выдающейся культурой и тяжкой историей. Мы — за Россию Сахарова и Ковалева, ее ведущих демократов и гуманистов прошлого и современности. Но мы никогда не примем красно-коричневой России, которая безжалостно уничтожает прежде всего самих русских, истребляет свободолюбивый и героический чеченский народ и намеревается подчинить себе другие нации. В том числе и белорусов. Мы не можем поддерживать русских империалистов уже хотя бы потому, что мы полностью на стороне русских демократов».) Такой была моя позиция в 1996 году, и она остается неизменной сегодня[467].
459
Борис Львович Васильев (1924) — прозаик, драматург, кинодраматург. На фронт ушел добровольцем в 17 лет. Первое художественное произведение пьеса «Танкисты», принятая к постановке Центральным театром Советской Армии, была снята с репертуара, также была отменена публикация пьесы в журн. «Театр». Громкая известность пришла после публикации в журн. «Юность» повести «А зори здесь тихие» (1969) и выхода одноименного фильма (1972). Автор многих повестей и романов («Иванов катер», «Не стреляйте белых лебедей», «В списках не значился», «Летят мои кони», «Завтра была война» и др.) и публицистических статей. Лауреат Государственной премии СССР, премии Президента России, премии им. А. Д. Сахарова «Апрель», международной литературной премии «Москва — Пенне», Союза писателей Москвы «Венец», Российской академии кинематографических искусств «Ника» — «За Честь и Достоинство». Награжден орденами «За заслуги перед Отечеством» II степени, Трудового Красного Знамени и многими медалями.
460
Виктор Александрович Курочкин (1923–1976) — прозаик. Воевал с 1943 по 1945 год, был тяжело ранен и неоднократно награжден. Автор известной повести «На войне как на войне».
461
Даниил Александрович Гранин (настоящая фамилия — Герман; род. в 1919). Русский советский писатель и общественный деятель. Темы его произведений варьировались от исследования судьбы русской технической интеллигенции до полей сражений Великой Отечественной войны.
462
Александр Альфредович Бек (1903–1973) — прозаик. С началом войны пошел в Московское народное ополчение. В боях под Вязьмой был уже военным корреспондентом. Дошел до Берлина, где встретил День Победы. Самая известная в советские времена повесть «Волоколамское шоссе» была написана в 1943–1944 годах. Написанный в 1960-х годах роман «Новое назначение» анонсировался в «Новом мире», но, несмотря на усилия Твардовского, так и не был напечатан, однако ходил в «самиздате» и публиковался за рубежом. Первая публикация в СССР — 1986, журн. «Знамя».
463
Эммануил Генрихович Казакевич (1913–1962) — прозаик, прошел войну с первого дня до последнего, автор широко известных в послевоенные годы романов, повестей и рассказов: «Звезда» (1947), «Двое в степи» (1948), «Весна на Одере» (1949) и др. Дважды лауреат Сталинской премии. В ранние «оттепельные» времена был редактором и составителем двух выпусков альманаха «Литературная Москва», подвергнутых партийной критике; выход третьего не состоялся.
464
См.: Глава 2, сн. 56.
465
Евгений Глебов (1929–1990) — выдающийся белорусский советский композитор, педагог и общественный деятель. Глебов считается одним из ведущих мастеров крупной симфонической формы.
466
Игорь Михайлович Лученок — белорусский советский композитор, родился в 1938 году. Член компартии с 1970-го. Закончил Белорусскую музыкальную консерваторию в 1961 году и спустя двадцать лет стал ее ректором.
467
Быков Василь. Крыжовы шлях (Крестный путь). Мiнск: Гронка, 1989. С. 3.