Страница 30 из 33
Гайдар был единственным экономистом, которое это чудо бестрепетно, с драконовской простотой и полной однозначностью пообещал.
Причина поразительной безответственности Гайдара (как и других либеральных реформаторов; безответственность была одним из важнейших критериев их отбора) заключалась далеко не только в специфике его характера, воспитания и участия в перехваченном американцами «андроповском проекте». Важную роль играла простая безграмотность, незнание реалий повседневной экономической жизни, – дополненное, правда, сильнейшим нежеланием эти реалии знать.
Советская система образования в силу своей идеологизации (и того, что практическое управление осуществлялось во многом теневыми и уж точно в основном неофициальными методами) давала выпускникам вузов лишь знания того, «как должно быть». Это знание дополнялось и надстраивалось (а частью и опровергалось) пониманием реального устройства жизни во время завершающей части обучения, которое шло уже непосредственно в ходе работы на производстве или в научных структурах.
Гайдар и представители ядра либеральных реформаторов, попав в «андроповский проект» (или обслуживающие его структуры вроде ВНИИСИ) почти сразу после вуза и тут же погрузившись в зарубежный опыт и проблемы реформ, практически не сталкивались с реальным устройством советской экономики, советского общественного организма в результате не знали ее. Вне зависимости от формальных званий они действительно оказались «правительством младших научных сотрудников», – потому что старшие научные сотрудники уже понимали, как устроена экономика и ее элементы, какова инерция и взаимосвязь управленческих, технологических и инвестиционных процессов и, соответственно, что с ней можно пытаться сделать, а чего нельзя.
Кроме того, техническая интеллигенция в силу своего образования и повседневного опыта понимает наличие объективных законов природы. Грубо говоря, если двигатель крутится, его нельзя мгновенно остановить; если он стоит – его нельзя мгновенно запустить. Если станок рассчитан на 1200 оборотов в минуту, то он не может дать в десять раз больше, у него есть некоторые ограничения.
А вот значительная часть советской гуманитарной интеллигенции этого в принципе не понимала. Гуманитарные науки в СССР развивались под жесточайшим идеологическим прессом, и их носители часто просто ничего не знали, кроме затверженных наизусть цитат классиков: догм было вполне достаточно. Поэтому знание в гуманитарных науках часто ограничивалось обычной фрондой против существующих порядков (еще более страшной катастрофой, чем для России, это обернулось для ряда бывших союзных республик, где эти принципиально безответственные интеллигенты дорвались до высшей власти).
Наконец, важна и вечная беда интеллигенции не очень развитой страны: она, как более развитая часть общества, воспринимает высокие стандарты любого потребления – от еды до демократии – и недовольна ситуацией, которую наблюдает вокруг себя. Однако мысли о том, что в их стране может быть просто недостаточно ресурсов для высокого уровня потребления, в голову ее интеллигенции обычно не приходят.
И, поскольку правила игры одни для всех, а интеллигенция, знакомая с высшими мировыми образцами потребления и в силу высокой самооценки ориентированная на них, по своим потребностям сильно опережает средний уровень, она чувствует себя обиженной, оскорбленной и глубоко неудовлетворенной. Это проблема всех не очень развитых стран, хотя нигде ненависть к своей стране не достигала такого накала, как в Советском Союзе и России, являвшихся и являющихся, в силу своего значения, объектом беспрецедентно интенсивной и долгой пропагандистской клеветнической войны.
Обусловленные изложенным безграмотность, энтузиазм и слепая вера в свою звезду позволили Гайдару уверенно обещать чудо Бурбулису, который убедил Ельцина поручить разработку программы реформ именно ему. Уже в сентябре 1991 года группа Гайдара (формально созданная Бурбулисом и Головковым при Госсовете России) засела на правительственной даче в Архангельском, а в начале октября Ельцин встретился с ним и пообещал формировать правительство реформаторов на основе его команды.
Поверив Гайдару, в конце 1991 года Ельцин поклялся перед телекамерами: «Если цены станут неуправляемы, превысят более чем в три-четыре раза, я сам лягу на рельсы».
О состоянии государственности и о видении победившими демократами своих перспектив свидетельствует, например, то, что в сентябре 1991 года на заседании правительства РСФСР действительно всерьез рассматривался вопрос о заготовке на зиму хвои (точнее, хвойной муки) для борьбы с цингой.
Тем не менее, либеральные реформаторы, с гайдаровских времен любящие поговорить о тех опасностях, от которых они якобы спасли страну, как правило, сильно преувеличивают эти опасности, – и преуменьшают разрушительные последствия собственных действий. Помнится, где-то за год до своего убийства Немцов, войдя в раж, публично договорился на записи одного из телевизионных ток-шоу до рассказа о том, как он «с товарищами спасал Россию от последствий дефолта 1998 года». (Вынужден уточнить для жертв ЕГЭ, что на самом деле они ее до этого дефолта весьма последовательно и целенаправленно довели, а спасать страну пришлось уже свершено другим людям, на дух ими не переносимым).
Любимой песней реформаторов является рассказ о том, как «либерализация цен спасла Россию от пустых прилавков». При этом принципиально игнорируется цена этого спасения: ведь прилавки наполнились прежде всего потому, что в результате шока безо всякой терапии покупать стало некому и не на что: одномоментный рост цен в январе 1992 года в 3,45 раза (за год в целом – более чем в 26 раз, а за 1993 – еще в 9,3 раза) просто аннулировал деньги населения.
Когда нам показывают сейчас в качестве хроники «безумного коммунистического режима» потрясенные молчаливые толпы потерянных людей перед абсолютно пустыми прилавками, надо помнить: как правило, эта хроника снималась во второй половине октября, ноябре и декабре 1991-го года и отражает первые результаты практической деятельности Гайдара и его компании.
Потому что 18 октября 1991 года они Шохин провели пресс-конференцию, на которой было впервые официально объявлено, что 2-го января 1992 года будет проведена либерализация цен, и все начнут продавать товары по тем ценам, по которым захотят. Естественно, что к концу этой пресс-конференции никакой регулярной торговли в Российской Федерации уже не существовало: любой директор магазина, любой торговец делал все, чтобы не продавать товары, чтобы продержать их 2,5 месяца и потом продать их по произвольно повышенным им самим ценам.
Это был рукотворный ад, который советские люди, несмотря на привычку к дефициту и длительным потребительским кризисам, просто не могли себе представить. Он сменился взлетом цен, превратившим в ничто не только сбережения, но и текущие доходы: фраза «деньги надо тратить, как можно быстрее, пока они не кончились» перестала быть шуткой.
При этом подготовка к либерализации цен была весьма поверхностной и сводилась в основном к пропаганде. Помнится, директор московского магазина «Электроника» на Ленинском проспекте, торговавшего неимоверным по советским временам дефицитом, несмотря ни на что, просто не мог поверить, что его не посадят за самостоятельное назначение цен. Он дозвонился с требованием сообщить ему новые цены не куда-нибудь, а до Кремля, до Группы экспертов президента Ельцина, и в итоге вытребовал себе специальную справку, позволяющую ему это делать. Собственной печати Группе не полагалось, поэтому справку для пущей достоверности пришлось заверять штампом бюро пропусков Кремля.
Однако я глубоко убежден, что, проводя эту страшную пресс-конференцию 18 октября 1991 года, Гайдар с Шохиным не то что не ведали, а просто не интересовались тем, что они творили. Это было не диверсией или желанием нанести вред, а не более чем проявлением глубочайшего равнодушия к своей стране и населяющим ее людям. Им всего-то надо было сделать так, чтобы продавленное ими, вырванное ими у Ельцина, но тогда еще остававшееся кулуарным решение стало невозможно отменить ни при каких обстоятельствах, – а для этого надо было крикнуть как можно громче и как можно окончательнее.