Страница 16 из 118
Роль Блюмкина в довольно-таки мутной истории с Лазаревым тоже до конца еще не прояснена, но прямых доказательств того, что он утаил часть экспроприированных денег, нет. Интересен еще один момент. Вероятно, именно дела «инициативной группы» привели Блюмкина в ЦК партии левых эсеров, где он очень быстро стал своим человеком. Более того, вскоре его направили на очень ответственную работу.
Блюмкин оказался не где-нибудь, а в «зловещей» ВЧК (Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем). Да еще на весьма важном посту. Как такое могло произойти?
В автобиографии Блюмкин отмечает, что на работу в ВЧК его направили по решению ЦК ПЛСР.
Левые эсеры были введены в состав этого ведомства по решению Совнаркома от 8 января 1918 года. После заключения Брестского мира левые эсеры ушли почти из всех наркоматов, но в ВЧК оставались. Более того, они занимали в этом ведомстве Феликса Дзержинского некоторые ключевые посты. Так, Петр Александрович (настоящее имя Вячеслав Дмитриевский) стал заместителем председателя ВЧК. «Крепко сложенная фигура небольшого роста. Продолговатая сплошь лысая голова с торчащей шишкой. Жесткие черные усики, недобрые глаза» — так его описывал один из современников.
В среде революционеров Александрович пользовался уважением за честность, бескорыстность и преданность «идее всеобщего блага». Биография у него была богатой — дворянин по происхождению, он несколько лет провел на каторге за революционную деятельность, болел, бежал, кочегаром на судне добрался из Мурманска в Норвегию.
В эмиграции он жил под псевдонимом Пьер Оранж. Там же познакомился с Александрой Коллонтай — знаменитой революционеркой и будущим советским послом в Норвегии, Мексике и Швеции. У них начался роман. Она рассказывала: «Мы долго не знали, что он в буквальном смысле умирал с голода, он никогда не говорил о себе. При этом он первым шел на помощь нуждающимся товарищам, и его скромная комната служила пристанищем для всех, кто искал приюта или ночлега. Чтобы не быть в тягость, он поступил рабочим на завод».
Коллонтай вспоминала, что Александрович томился в благополучной Норвегии и буквально рвался в Россию. Летом 1916 года с фальшивым паспортом он все-таки уехал. В 1917 году его избрали в исполком Петроградского Совета от левых эсеров и членом ВЦИКа, а потом от партии левых эсеров назначили заместителем Дзержинского в ВЧК. «Железный Феликс» рассказывал Следственной комиссии по делу левых эсеров 6 июля 1918 года: «Права его были такие же, как и мои, имел право подписывать все бумаги и делать распоряжения вместо меня».
Если Александрович был заместителем председателя ВЧК, то бывший балтийский матрос и левый эсер 27-летний Дмитрий Попов стал членом коллегии этого ведомства. Он командовал Боевым отрядом ВЧК численностью более чем в 600 бойцов. Отряд Попова станет главной ударной силой левых эсеров во время июльских событий 1918 года в Москве.
Второго мая 1918 года ЦК партии левых эсеров обсуждал вопрос о своем выходе из ВЧК. Поводом к этому послужило заявление Александровича, который сообщил, что «комиссией предполагается ввести красный террор» и поэтому он считает, что все социалисты-революционеры «должны уйти».
Разгорелась дискуссия. В результате решили все-таки не уходить («все остаются на местах»), даже напротив — «постараться усилить комиссию работниками». Вероятно, это решение и послужило основанием ЦК партии левых эсеров «командировать» на Лубянку в том числе и Блюмкина. Ну а почему нет? Молодой, энергичный, имеющий опыт боевых действий и весьма решительно настроенный товарищ.
«…Последний (ЦК. — Е. М.) направил меня на работу в ВЧК, где я организовал и возглавлял первый отдел по борьбе с международным шпионажем», — писал он сам.
Блюмкин действительно развил там активную деятельность. А его главной целью стало немецкое посольство в Москве.
В Денежном переулке на месте особняка, где сейчас размешается посольство Италии, а в 1918 году находилась германская миссия, когда-то стояла старая усадьба, которую в 1897 году приобрел миллионер-сахарозаводчик Сергей Берг. Он решил построить новый дом, что вскоре и было сделано по проекту архитектора Петра Бойцова. Говорят, что Берг очень любил итальянскую культуру и попросил Бойцова, чтобы его дом напоминал ему и итальянское барокко, и Возрождение, и Италию вообще. Так и получилось: особняк Берга — это смешение нескольких архитектурных стилей, что и делает его таким заметным, остались у особняка и предания.
Берг был человеком прогрессивным и одним из первых в Москве провел в свой дом электричество. По случаю новоселья он решил устроить роскошный прием. Рассказывают, что светские дамы долго готовились к «электрическому приему» у Берга, но не учли одного — что при свете электрических ламп их лица с обильным макияжем выглядят иначе, нежели при свечах. И не сказать, что лучше. Увидев свои зеленые лица в зеркалах, дамы ужаснулись и стремительно разбежались с приема, который не продлился и часа. Говорят, что был большой скандал.
К 1918 году Берга уже не было в живых. Дипломатический представитель Великобритании в Советской России, а по сути разведчик Роберт Брюс Локкарт в своих мемуарах утверждал, что особняк «сахарного короля» предоставили в распоряжение немцев во многом благодаря именно ему. Якобы сначала для германской миссии большевики хотели реквизировать 40 комнат в отеле «Националь», где жили и работали тогда британский агент и его люди. Локкарт начал протестовать, и после его обращений к наркому иностранных дел Чичерину и Троцкому немцев решили вселить в особняк Берга.
Тогда же вдову миллионера с детьми «попросили» освободить дом. Сотрудник германской миссии майор Карл фон Ботмер отмечал в своем дневнике, что она сделала это охотно, так как «новое предназначение защищало ее имущество от коммунистической практики конфискации».
Дальше он писал: «Наш дворец, вполне заслуживающий такого названия, кроме нескольких залов и многочисленных помещений для прислуги насчитывает не менее 30 комнат. Обстановка и интерьеры очень дорогие, отдельные вещи даже красивы, однако общий стиль не выдержан, не чувствуется особого вкуса, хотя ясно, что выбор делался без ограничения средств. В обстановке не хватает гармонии; на фоне дорогих предметов видна явная безвкусица».
Двадцать шестого апреля 1918 года граф Мирбах вручил верительные грамоты председателю В ЦИКа Свердлову. Прием закончился холодно — Свердлов не пригласил посла сесть и не удостоил личной беседы после официальной церемонии. В Москве накопилось много претензий к Германии. После подписания Брестского мира немецкие войска продолжали продвигаться на восток, занимая всё новые и новые территории. Они устроили переворот в Киеве и подавили попытку революции в Финляндии. Всё это давало противникам Ленина дополнительные козыри.
Шестнадцатого мая Ленин принял Мирбаха в Кремле. Как сообщал глава германской миссии в Берлин, Ленин весьма откровенно говорил о том, что его положение в партии и в государстве крайне сложное — если раньше его противниками по вопросу мира с Германией были правые партии, то теперь и на левом фланге возник сильный оппозиционный блок. После этого разговора Мирбах даже сделал вывод, что дни большевиков сочтены. Впрочем, не он первый, не он последний.
Уже 1 мая 1918 года Мирбах наблюдал первый военный парад на Красной площади. Шли маршем войска создаваемой Троцким Красной армии. Мирбах наблюдал за ними из открытого автомобиля. Сначала он высокомерно улыбался, затем стал серьезным. «В этих плохо одетых, неорганизованных людях, которые маршировали мимо него, была несомненная живая сила. На меня это произвело сильное впечатление», — вспоминал тоже присутствовавший на Красной площади Роберт Брюс Локкарт.
С первых же дней работы германские дипломаты почувствовали к себе «интерес» со стороны соответствующих советских служб. «Здесь надо быть постоянно готовым к тому, что к нам могут явиться агенты-провокаторы, — записывал в дневнике майор фон Ботмер. — Советская власть немедленно возродила, хотя и в несколько измененной форме, но, по меньшей мере, в том же масштабе и с еще большей бесцеремонностью, столь ненавистную „охранку“ (тайную полицию). Все, что делается для осуществления надзора, шпионажа и террора, исходит от организации столь же зловещей, как испанская инквизиция — Всероссийской чрезвычайной комиссии (ВЧК)».