Страница 32 из 35
— Сам только об этом и думаю. Ты полагаешь — я их не понимаю, не сочувствую им? Но это совсем не оправдывает Доневых, раз уж они посягнули на чужую жизнь, совершили убийство. А закон — и над ними и надо мной… Разумеется, суд примет во внимание все смягчающие вину обстоятельства.
— Да, я знаю, что все это не зависит от тебя, поэтому ничего другого тебе не остается, кроме исполнения служебного долга. Что бы я тебе ни говорила, ты его выполнишь, даже если перевернется мир…
— Мой долг — разоблачить преступников и передать дело в суд. Раздавать милости направо и налево я не имею права. Именно потому, чтобы мир не перевернулся.
— От тебя я слышала, что вы — юристы — имеете такое правило: пусть восторжествует закон, даже если мир перевернется. Как это звучит по-латыни, раньше ты мне говорил?
— Фиат юстиция, переат мундус[12]. Но это не наш принцип!
* * *
План исполнения операции в последнем варианте оказался солидным сочинением из двадцати страниц убористо исписанного текста. Полковник Пиротский два раза возвращал его на доработку, открывая им все новые и новые возможности операции. Например, о том, как Доневы могли бы узнать о смерти Пепи. А они, Антонов и Консулов, должны были обдумывать «закрытие подобных информационных каналов».
Предложение Консулова явиться Доневым в образе Полова, хулигана Мери, и разыграть роль новоявленного отца и шантажиста, который в конце концов «решает жениться на Пепи», все-таки не прошло. Подобные эскапады были не в стиле народной милиции, и полковник Пиротский не разрешил Консулову «сыграть эту роль». В общем, указание было одно — не утверждать открыто, что Пепи жива. Причем допрос должен был вестись так, чтобы из обстановки и косвенных улик Доневы сами бы сделали выводы для себя. Или, как правильно сказал Консулов, они должны были руководствоваться формулой «и волки сыты и овцы целы», при этом он не упустил возможность по-консуловски пояснить поговорку: «волк — следствие, закон — овца»…
Разработка операции была усложнена еще и тем, что предполагала множество вариантов, которые должны были быть самостоятельными и параллельно исполненными. Поэтому операция оказывалась весьма многоплановой. Только «проблема возвращения» Доневых насчитывала четыре варианта: приезжает один Донев, возвращаются муж и жена Доневы, они прибывают всей семьей и, наконец, не возвращаются все вместе. Каждый из этих вариантов был разработан самостоятельно. Особенно сложным было то, как Доневы (каждый по отдельности, все вместе или через третьи лица) могли бы узнать о смерти Пепи. Еще более сложным был вопрос блокировки этой нежелательной информации.
Первой задачей явилась ликвидация многочисленных некрологов, написанных «от любящего супруга Дики», то есть Дикрана Бедросяна, и обильно расклеенных им вокруг квартиры в «Молодости». Потом решили не убирать их (поскольку это могло бы показаться подозрительным; кроме того, считал Антонов, с некрологами так не поступают), а пришли к выводу наклеить на них новые, фиктивные. И хотя эта задача была возложена на Хубавеньского, Консулов почему-то охотно взялся за ее исполнение. А на другой день, сияющий, он появился в отделе со свежеотпечатанной грудой листов бумаги и с гордостью положил ее на письменный стол Антонова.
— Вот, полюбуйся!
И в самом деле, было чем любоваться. Все экземпляры были отлично исполнены: с крестом и с портретом сердито, даже зверски смотрящего мужчины с вислыми усами и бородкой «а-ля Наполеон III», с полагающимся в таком случае четверостишием о весне и опавших дорогих листьях, сорванных жестоким осенним ураганом, — от «вечно скорбящей вдовы Муци». «Покойничек» именовался… Кочо Мангаловым[13].
— Откуда ты выкопал этого типа?
— Вырезал портрет из старого французского журнала. Разве тебе он не нравится? Посмотри, какой красавец!
— Ты не мог бы придумать лучшего имени?
— Как, ты не ценишь мою жертву? Я же своими руками убил своего лучшего друга, Кочо Мангалова. Учти, только в служебных целях! Да и кого другого я мог принести в жертву. Ивана Петрова? А если я нападу на его родственников, да они увидят некролог, то упадут в обморок… Сейчас же такой опасности нет!
— Что же ты станешь делать без своего приятеля?
— Придумаю другого.
— Хорошо, хорошо, только клейте получше, чтобы не отвалился.
— Будь спок, старик, мы работаем с отличным клеем…
Единственный некролог, который они сняли, был с дверей квартиры Пепи. Пришлось отклеить и полосу белой бумаги с печатью жилищного управления.
Самым простым для Доневых было позвонить в салон, где работала Пепи. Но телефон находился только в кассе. Сменных кассирш решили не привлекать к операции, поэтому их временно заменили: руководство поменяло им объекты, а на их место направили оперативниц из управления милиции. Те получили специальную программу, как им отвечать на возможные вопросы о Пепи, и имели круглосуточную связь с Антоновым и Консуловым.
Доневы, разумеется, могли позвонить и Бедросяну. Пришлось провести с ним «доверительный разговор». К счастью, оказалось он еще не сообщил родителям о смерти Пепи, дабы не обеспокоить стариков перспективой «потерянной квартиры». Его же самого весь день не было дома, а если Доневы позвонят ему вечером, Дикран обещал не говорить им о смерти Пепи, а сказать, что она живет отдельно от него, в «Молодости». Бедросяну объяснили, что таким образом он поможет разоблачить опасных преступников. Кроме того, ему сказали, что с него окончательно снимаются все подозрения.
Намного сложнее было с соседями по квартире, поскольку они знали о смерти Пепи, весь большой квартирный блок. Здесь существовало несколько вариантов: дать возможность Доневым узнать о смерти и построить допрос на их «нездоровом интересе» к судьбе Пепи, или же действовать по методу «летучего отряда» — оперативники представятся Доневым вместо соседей с услужливым вопросом «кого вы ищете?» Существовала и возможность получения информации Доневым из соответствующей службы районного Совета — способ весьма грубый и рискованный. Но и он тоже был взят под контроль.
Так каждая деталь операции была продумана, оперативники хорошо подготовлены для встречи Доневых, которая могла бы на практике и не произойти. Целыми днями они разыгрывали различные варианты, пока не решили, что исчерпали все возможности, или, как говорил Консулов, «дошли до полного идиотизма» Тем не менее Антонов отдавал себе отчет в том, что у преступников есть много других возможностей, оставшихся непредвиденными и неразработанными ими.
Когда все было подготовлено для «встречи», полковник Пиротский задействовал механизм вызова Донева. В дело был посвящен только заместитель министра, остальные по прежней работе Донева должны были играть «с закрытыми глазами», в полной уверенности в том, что его приезд действительна нужен. Из министерства Доневу сообщили в пятницу, что в понедельник он должен прибыть в Софию на важное совещание, дабы у него оказалась возможность подготовить не только свой отъезд, но и отъезд жены, если она захочет последовать за ним.
Когда в субботу Антонов и Консулов в последний раз просматривали все детали операции, они с удовлетворением признали — «все идет как надо». Все, что могли, они сделали.
* * *
Донев прибыл самолетом в понедельник. Один. Элегантно одетый, с маленьким портфелем в руке. На аэродроме среди встречавших находились и Антонов с Консуловым. Просто так, чтобы взглянуть на него. Он производил впечатление интеллигентного, самоуверенного и делового человека, с живыми умными глазами. Одним словом, как решил Антонов, — «твердый орешек».
Когда Донев сел в автобус, а они — в машину, Консулов сказал:
— И все-таки, хотя и один, но приехал. Как ты это понимаешь?
— Никак. Это естественно. Сын учится в Вене, жена недавно была в Болгарии, кроме того, Донева вызвали по служебным вопросам всего на несколько дней. Естественная реакция… Ох, Крум, боюсь, что это будет его не последняя «естественная реакция».