Землянка для дракона

Сам Эльтесеин старался воздерживаться от оценок чего-либо и кого-либо, если это не было необходимо для дела, и терпеть не мог формировать убеждения. А заметив какое-то убеждение в своём сознании, стремился сразу же изгнать его оттуда. Но проблема горианцев заключалась в том, что без убеждений они начинали сходить с ума. Им обязательно надо было за что-то держаться: за веру в то, что сапоги без пряжек в этом сезоне немодные, или в то, что крылатые люди успешнее, чем бескрылые, или в то, что прилёт землян на Горру приведёт планету к катастрофе.

Другие, наоборот, верили, что прилёт землян спасёт Горру, а жить без крыльев — это новый тренд, поэтому число пересадок с годами уменьшится, а сапоги без пряжек отлично помогают мужчине выглядеть привлекательнее, особенно на соревнованиях по борьбе, на которые в этом сезоне нельзя не пойти, потому что это модно. Убеждения могли быть любыми — более того, они постоянно менялись, но жить без них горианцы не умели.

И всё это Эльтесеин почитал за самое сильное разочарование в людях — до того момента, как встретил Ариадну. Теоретически, конечно, он понимал, насколько земляне уступают в развитии горианцам, но был уверен, что всё со временем сгладится и решится, что разница не так страшна и сильна. В конце концов, ведь горианцы и сами не эталон мудрости, рассуждал он.

Но за каких-нибудь полчаса общения со своей земной невестой правитель планеты полностью пересмотрел свои взгляды. Более того, за считанные минуты произошло страшное: он составил целых три мнения, которые почти мгновенно трансформировались в убеждения. Три убеждения — больше, чем за весь предыдущий год — сами по себе представляли шок для его сознания.

Первое из них заключалось в том, что Ариадна не может быть его невестой. Второе — что земные женщины в целом крайне бестолковы и не могут подходить телепатам высшего порядка, несмотря на подбор по брачной программе.

Третье убеждение Эльтесеина засело самой болезненной занозой в его мозгу: он понял, что его внешность объективно непривлекательна для женщин других рас, даже в человеческом воплощении. Это открытие потрясло его. До встречи со своей земной невестой Эльтесеин не оценивал свою внешность, но восхищённые взгляды многих горианских женщин изредка склоняли его к мысли, что он красив, и никогда прежде ему не приходилось думать об обратном.

Отвращение в мыслях землянки ясно дало ему понять: восхищение горианок могло быть необъективным критерием, ведь они восхищаются им как существом высшего порядка, а не как мужчиной. Что если и горианкам на самом деле не нравится, как выглядят его волосы, кожа, ногти, фигура? Что если они просто прощают его внешности недостатки за другие его достоинства? Все эти размышления больно били по самолюбию.

Мало того, эти мыслеформы ещё оказались крайне въедливыми, и в результате их изгнание и самолечение психики заняло почти три месяца. И только по истечении этого длительного срока ему удалось осознать, что под влиянием этих убеждений он допустил массу негативных и ненужных эмоций и совершил ошибку.

Его просьба о прощении к невесте была искренней, как и публичное раскаяние перед всей планетой. Он прекрасно понимал, что кривотолки об этом будут ходить ещё долго и определенного репутационного ущерба уже не избежать. Но Эльтесеин хотел исправить эту ошибку. И теперь он всерьёз рассчитывал построить отношения с Ариадной заново и пройти эту помолвку до конца… чем бы она ни закончилась. Подходит ли ему землянка — решит время. Больше никаких мнений и убеждений. Кроме одного: Сезар убедился в своём желании поцеловать женщину, впервые в жизни. Хоть эта женщина и раздражала его донельзя.

Асхелека.

До самого рассвета она не смогла отключиться даже на секунду. Воспоминания нахлынули, как океанская волна, сразу накрыли с головой, и осталось только захлёбываться — детскими запахами, детским горем, обидами, страхами. Застигнутая разблокированной памятью врасплох в разгар боя Тхорна с шаггитеррианцами, Асхелека тогда не могла и не хотела разбираться в том, что на неё свалилось. Она в панике запихнула всё, что вспомнила, в огромный воображаемый шкаф, плотно закрыла дверцы и заперла их.

Все последние дни дверцы потайного шкафа поскрипывали, но не распахивались настежь — слишком много важного происходило в её жизни в настоящем, чтобы думать о прошлом. Асхелека была полностью поглощена Тхорном, своими чувствами к нему и их слиянием. И она ещё долго могла бы не думать ни о чём, кроме него — если бы только он оставался рядом.

Но теперь, когда она осталась совершенно одна, лежащая на земле в каком-то богом забытом шаггитеррианском посёлке, Тхорн внезапно оказался далеко — далеко, даже мысленно Асхелека никак не могла к нему подобраться. А горькие воспоминания появились тут как тут.

Первое, что подвело её — запахи. Сильно пахнущая горькая трава мигом вернула в детство, и Асхелека увидела себя, вспомнила. Она босая, в простеньком шаггитеррианском детском платье. Ноги тонут то в грязи, то в пыли — зависит от сезона. Она много бегает и смеётся, играет с другими детьми. Мальчишки дерутся. Она помнит боль в постоянно разбитых коленях и вкус материнского молока на губах. Мать кормит её грудью очень долго — до пяти лет.

Других детей не кормят так часто и много, как её. У Асхелеки всего вдоволь: фруктов, хлеба, материнского молока и материнской любви. Её постоянно крепко обнимают, и целуют в обе щёки тёплые губы, и она в ответ целует маму: «я тебя люблю. Я люблю тебя больше всех».

Другие взрослые выпрашивают продукты у них с матерью. А у них еда от высокого красивого инопланетянина. Он приходит редко, не чаще раза в неделю, и надолго не остаётся, но приносит с собой много еды. Он не смотрит на ребёнка, никогда не разговаривает и не играет с ней. Асхелека не понимает, что это её отец.

Её детство абсолютно беззаботно. Она помнит запах цветов и травы, прохладу после дождя. Вкусную еду, сладкий долгий сон рядом с мамой, её крепкие нежные объятия и заботу, весёлые игры с другими малышами. Ослепительную радость от яркого солнца после долгой зимы. Восторг от первой грозы летом. Наслаждение от купания и беготни по траве. Она любит всех, она любима и счастлива.

А потом всё меняется, в одночасье. Её забирают от матери без предупреждения — это очень страшно, она плачет, шаггитеррианка в таком же ужасе, они обе кричат, очень страшно и громко, но тот человек не слушает. Он что-то прижимает к лицу Асхелеки, и она засыпает.

Просыпается в незнакомой комнате и первым делом зажимает уши. Но пугает её не шум, а оглушающая тишина. Прежде ни в селе, ни в лесу ей не приходилось сталкиваться с таким абсолютным отсутствием звуков, как в запертой каюте космического корабля, на котором она с отцом летела на Горру. Но то был лишь первый раз, когда она ощутила себя незащищённой, потерянной. Вскоре это ощущение стало постоянным.

Через два дня её жизнь началась заново. Она узнала другой язык, узнала о телепатии. Узнала, что бывает другая еда, поражающая бесконечным разнообразием, что бывают другие платья, из роскошного шёлка ярких цветов, что бывает обувь и ленты для волос. Асхелека научилась спать в мягкой кровати, вставать по будильнику, носить много одежды и мыться каждый день, а также чистить зубы, расчёсывать волосы и учиться, учиться, учиться. Отец не оставлял ей времени даже поплакать, не то, что поиграть, а на любой вопрос о маме говорил, что её уже нет и никогда не будет. Постепенно она перестала плакать и спрашивать.

Потом Асхелека узнала о горианских наказаниях в уводах. Отец наказывал её сначала очень часто. Кроме того, он часто кричал и сердился на неё, и она очень пугалась и плакала. Постепенно она поняла, как избегать этого, научилась угадывать его настроение, не злить. Правила были простыми, но нельзя было забывать о них: никому не показывать волосы, не произносить шаггитеррианских слов, не снимать туфли на людях, не упоминать о маме и о доме.

К тому моменту, как она пошла в школу, Асхелеке уже казалось, что она жила на Горре всегда, а тяжёлая скорбь по дому ушла глубоко в подсознание — она больше не осознавала, что всё ещё скорбит. Просто привыкла к тому, чтобы всегда чувствовать чуть больше грусти, чем другие дети. Она не понимала, как тяготит её необходимость скрываться и вечные страхи отца. Но обмануть психику ей не удалось, и в её собственной душе всё больше разрастался ужас, что её обнаружат, разоблачат, отберут у отца и отдадут в дом удовольствий.