Охотники на троллей

– Привет, Старджес, – сказала она.

Этот акцент всегда превращал какую-нибудь часть моего тела в предателя. На сей раз изменницей оказалась мисс Правая Рука. Она махнула с излишним пылом, словно Клэр находилась за километр, а сеньор Глупый Язык еще и прибавил:

– И тебе привет, Клэр!

– Это ты, Джим? – спросила Пинктон. – Милая замена. Давай-ка посмотрим, сможешь ли ты распутать этот узел.

Моя улыбка увяла, я взглянул на уравнение. Выглядело оно так, будто кого-то стошнило на доску одновременно алфавитом и цифрами. Я скривился, ссадина на щеке заболела. Я подумывал, не показать ли свои раны, объяснив, что не смогу дойти до доски без стонов и величайших страданий. Но вместо этого бросил на Пинктон умоляющий взгляд.

Она «показала мне мел», как мы этого называли: протянула его, зажав кулаке, как поднятый средний палец.

Я взял себя в руки, встал, взял мел и потопал к доске, пока не уперся в нее носом. Не имея никакого представления о том, что буду делать, я поднял руку и тут понял, что Пинктон написала уравнение на том уровне, куда еще могла бы дотянуться Клэр, которая была сантиметров на десять-двенадцать выше меня. Я же не мог не то что решить уравнение, но даже дотянуться до него. Я выдержал раздавшийся за спиной смех, и зрение расфокусировалось, так что оставленные тряпкой разводы превратились в туман. Лондонский туман, где девочки в беретах вроде Клэр Фонтейн разгуливают во всей красе и решают опасные уравнения в промежутках между страстными поцелуями со смелыми мужчинами низкого роста.

Как можно было убедиться множество раз, ничто не вселяет такой страх в сердца неуклюжих ребят, как свисающий с потолка спортзала канат. Таб дошел до того, что в прошлом году подал официальную жалобу и назначил встречу с директором Коулом и все такое прочее. Это же просто варварство, настаивал Таб. И к тому же большая ответственность – а если кто-нибудь упадет с шестиметровой высоты и останется на всю жизнь калекой? Бейсбол – это еще ладно. Волейбол – тоже ничего. Наверное, с этими видами спорта можно столкнуться в дальнейшей жизни. Но каким образом, черт возьми, взрослый может встретиться с канатом, на который необходимо залезть? По словам Таба, директор Коул уже был у него в руках, пока Таб не сказанул про черта. Коул не терпел ругательств. Таба выставили за дверь, а канат остался.

Мы с Табом оказались единственными, кто еще не преодолел положенную половину каната. Пока остальные уже играли в баскетбол, я неуклюже карабкался, цепляясь руками и ногами, и пытался сообразить, каким образом Стиву Йоргенсену-Уорнеру удается одновременно и независимо действовать всеми четырьмя конечностями. Я напрягся и подтянулся еще на полметра. Ладони горели, ноги дрожали. Я мог думать только о том, как уберечь чувствительные места при падении.

– Вот так, Старджес! – прокричал тренер Лоуренс. – Импульс – это ключ к успеху!

Я услышал хмыканье и посмотрел, что происходит на канате справа. В противоположность моим непредсказуемым шатаниям Таб продвигался ровно, хотя и в черепашьем темпе. Из каждой его поры выступил пот, от напряжения он обнажил металлические зубы. Все его тело дрожало, словно вот-вот взорвется.

– Так держать, Таб! – от радости тренер Лоуренс не назвал его по фамилии. – Покажи этому канату! Не сдавайся! Мужчины не сдаются!

– Господи, прошу, забери меня прямо сейчас, – заскулил Таб. – Или сатана, мне все равно.

– Еще один метр, – буркнул я. – Дело мастера ответ.

– И что это значит, черт возьми?

– Без понятия.

– Тогда хватит этой подбадривающей болтовни.

– Ладно, – прохрипел я. – Вот бы у этой веревки была петля.

– Да уж, было бы здорово. Быстрая смерть без боли.

Внизу кто-то причитал:

– Таб! Таб! Таб!

Я глянул вниз и увидел перекошенное лицо тренера Лоуренса. В довесок к уменьшительной форме имени это выглядело странно. Я снова сосредоточился на веревке. Середину отмечал красный платок, всего в тридцати сантиметрах над головой. Мне нужно всего лишь дотронуться до него, потом я могу похромать к скамейке и оплакать там то, что осталось от мышц. Я глотнул воздуха и дотянулся до платка потной рукой. Нити каната жгли ладонь как раскаленная стальная проволока.

– Старджес! – прокричал тренер Лоуренс. – Давай на золото!

У меня и так от усилий голова шла кругом, чтобы подумать о подобном. И тут Таб завизжал. Я посмотрел на него – он мотал головой, словно пытался избавиться от пчелы. Рассмотреть было трудно, поскольку оба каната раскачивались, но я заметил проблему – пеньковая нить из каната зацепилась за брекеты Таба. В его широко открытых в панике глазах я прочитал то, что он сейчас воображает: как падает и челюсть целиком вылетает изо рта.

Веревка Таба начала крутиться. Я протянул руку, пытаясь остановить друга, но лишь почувствовал, как его пальцы на мгновение яростно вцепились в мои, а потом он рухнул вниз под тяжестью своего веса. Разумеется, нить каната тут же оборвалась, и Таб приземлился на задницу, прямо на глазах у всех.

Рука, которой я пытался помочь Табу, так и не вернулась к моему канату. Я закрутился, ноги соскользнули, и я повис на одной руке. В отличие от Таба я попытался удержаться, но вместо этого съехал вниз, канат обдирал ладонь, пока я не грохнулся обеими коленками об пол. Было так больно, что аж скулы свело.

Тренер Лоуренс протянул нам обоим руки. Таб выглядел жалким, побитым и смирившимся со своим жиром. Напевное повторение его имени, что мы на секунду сочли искренним, превратилось в гиканье и завывание. Одинокий баскетбольный мяч вторил ритмичным ХЛОП, ХЛОП. Таб поднялся на ноги, потирая ушибленные ягодицы, и именно в этот миг над толпой учеников пролетел баскетбольный мяч и отскочил от щеки Таба. Трудно отрицать, что это был чертовски точный удар.

Во второй раз за эту пятницу нам с Табом пришлось промывать ссадины. Но в этот раз мы мало что могли сделать, чтобы поднять настроение. Мы оба задержались в душе, где кровь стекала в канализацию. Теперь мы остались последними в раздевалке. Я почти оделся, но Таб неподвижно сидел в дальнем конце скамейки, еще в полотенце, отвернувшись от меня, с него капала вода.

Прозвучало так, как сказал бы учитель, но мне не пришло в голову ничего лучше:

– Не обращай на них внимание, Таб.

– Да ну! Спасибо за этот великолепный и совершенно бесполезный совет, мистер Советчик.

– Они нам не друзья. Какая разница, что они подумают?

– Тогда кто наши друзья, Джим? Давай, можешь перечислить?

Уверен, что не промедлил с ответом ни секунды:

– Не дури. У нас есть друзья.

– Я говорю не о друзьях в чатах или кошках и собаках. Я говорю о настоящих друзьях, о людях, которые делают все, что положено людям, например разговаривают, тусуются и едят вилкой и ложкой. Разве не здорово, Джим? Иметь друзей, которые знают, как обращаться с вилкой и ножом? Для нас это был бы большой шаг вперед.

Глаза Таба сверкнули над голыми плечами.

– Пытаясь меня приободрить, ты только делаешь хуже, – сказал он. – Нам стоит принять себя такими, как есть. И прежде чем ты спросишь, я отвечу. Мы никто. У нас нет жизни. Нам нечего ждать в будущем. Никакие мы не особенные. Мне просто хочется, чтобы все это закончилось. Все. Этот дурацкий страх. Это же не значит, что мы будем бояться всю жизнь?

– Слушай, помнишь, как я боялся монстров в шкафу? – спросил я.

– Очень глупо. Все знают, что монстры живут под кроватью.

– Ну да, а я-то был уверен, что они в шкафу. И когда я уже не мог больше постоянно бояться, как папа, однажды ночью вылез из постели, открыл шкаф и просидел там всю ночь. Под конец я заснул, и все закончилось. То есть все это когда-нибудь закончится, вот я о чем, Таб.

Он не ответил. Я закончил завязывать ботинки. Слишком туго. Все помещение выглядело слишком тесным, сжимало плечи как шкафчик, где я сидел пару часов назад.

– Но мы есть друг у друга, – объявил я.