Я все помню

Сама Дженни тоже не отдавала себе отчета в происходящем, хотя Вайолет несколько раз ее об этом спрашивала. В ее случае это было сродни детской привычке грызть ногти или сосать палец. Что-то в подсознании посылало ей сигнал протянуть руку к тому месту на спине, где насильник оставил ей шрам. В моих глазах это стало первым признаком того, что лечение было далеко не таким успешным, как полагали врачи.

История о том, что в тот вечер произошло в лесу за домом, была тщательно продумана и подавалась надлежащим образом, но главы, посвященной шраму, в ней попросту не было. Все знали, что Дженни изнасиловали. Но никто не ведал, ни каким образом, ни как долго над ней издевались. Потеря памяти объяснялась шоком и эмоциональной травмой. Эту версию рассказывала Шарлотта. Том, будучи мужчиной, удовлетворялся тем, что вообще никому ничего не говорил, а Дженни рассказывать и вовсе было нечего, за исключением того, что она прошла курс лечения, в результате которого частично утратила память. Она неизменно прилагала массу усилий для того, чтобы держать все в себе.

История была продумана скрупулезно, но так же аккуратно в естестве Джейн нашел пристанище монстр другого рода, укравший все хорошее и поселивший в душе девушки тревогу, вскоре ставшую острой и мучительной.

Что ты сказала, милая?

Мать хотела съездить в магазин купить хорошее платье. Отец бросил на нее сердитый взгляд. О той ночи никто не произнес ни слова, но у Дженни, по ее словам, сложилось впечатление, что те события сквозят в каждом вздохе, вырывавшемся из груди родителей. Отец, как она знала, сожалел о том, что с ней сделали врачи, лишив воспоминаний. Он жаждал мести, правосудия, его не устраивало проведенное расследование, результаты которого, как показало время, были ничтожными. Но мать никогда не оглядывалась назад. Если использовать аналогию, к которой я уже прибегал ранее, дом был отстроен – и на этом точка. Выбирая между напряжением, царившим в его стенах, и воспоминаниями Дженни о той ночи, Шарлотта с радостью определилась в пользу первого варианта.

Вечером Дженни, сидя у себя в комнате, слышала, как они ссорились, как отец плакал, а мать называла его «отвратительным слабаком». И чувствовала, что все это из-за нее, из-за ее неспособности изгнать монстра и отправиться в субботу за платьем. Девушка чувствовала, что внутри нее царит полная разруха. А еще у нее было стойкое ощущение, что из-за нее рушится их семья. Раньше она никогда не замечала разломов, избороздивших отношения между родителями. Дети на такие вещи никогда не обращают внимания.

Конечно, мам, – ответила она Шарлотте. – Звучит здорово. Но сначала мы могли бы пообедать.

Она заставила себя проглотить еще один маленький кусочек.

Шарлотта улыбнулась:

Вот и отлично, – сказала она и взглянула на Тома с видом, недвусмысленно выражавшим ее удовлетворение тем, что дела идут на лад.

Поковырявшись в тарелке достаточно долго, чтобы убедить родителей, что с ней все в порядке, Дженни извинилась и встала из-за стола. Затем убрала за собой посуду и сложила ее в раковину, добавив, что хочет пообщаться по интернету с друзьями.

После чего пошла к себе.

Полагаю, что я уже достаточно подробно описывал Дженни. Но что такого я упустил, чтобы вы могли себе ее представить? Длинные белокурые волосы. Голубые глаза. Стройная, спортивная фигура. Лицо уже перестало быть детским, но и взрослым его назвать пока было нельзя – на нем более явственно проступили скулы и как-то заострился нос. Его усеивали веснушки, а у правого уголка рта образовалась маленькая ямочка. Говорила она хорошо и выразительно, без всех этих вечных «э-э-э…», столь характерных для подростков. И еще она очень естественно пользовалась «языком глаз» – мастерством, которое человеку еще только предстоит изучить. Некоторые люди смотрят очень долго, прежде чем отвести взгляд и переключить внимание на что-нибудь другое. Другие, наоборот, делают это слишком быстро. У Дженни на это уходило ровно столько времени, сколько нужно, что мы, взрослые, считаем само собой разумеющимся, потому как каждый из нас, или по меньшей мере большинство, усвоило этот аспект акклиматизации в обществе.

Хотя она и утратила свою невинность (за неимением лучшего выражения я скажу так), это не мешало ей оставаться все такой же очаровательной и красивой. Свои мысли она описывала примерно в таком ключе. Голос девушки был ровный, она оставалась на удивление бесстрастной.

Я присела на краешек кровати и посмотрела по сторонам. Все вокруг было так знакомо, вся обстановка, которую я подбирала и помогала оформить. Стены были цвета красной гвоздики. Розовыми их назвать было нельзя, потому как в них присутствовало слишком много красного. Именно об этом говорила продавщица в хозяйственном магазине. Я не помню, как точно называется этот цвет, что-то вроде красно-розового. Ярко-белые книжные полки, уставленные моими книгами, хотя теперь я стала читать намного меньше. И не только из-за того, что случилось. Глотать книгу за книгой я перестала в возрасте двенадцати лет. Думаю, из-за того, что сейчас мне приходится читать очень много по школьной программе. Да и потом, если в других классах было принято обсуждать прочитанное, то теперь, в выпускном, это больше не практикуется. Так что большинство моих книг либо школьные, либо и вовсе детские.

Еще у меня есть коллекция чучел животных. Я и сейчас, когда куда-нибудь еду, привожу новый экземпляр. Хотя вру, сейчас уже нет. С Блок-Айленда я ничего не привезла. Но почему – объяснить не могу. Сама знаю, но выразить словами не в состоянии. И если бы мне пришлось это сделать, я чувствовала бы себя лгуньей, потому как была бы вынуждена выдавать себя за человека, которым больше не являюсь. Это примерно то же, что продолжать носить голубое, потому что оно нравилось вам раньше, хотя теперь вы не уверены, что и дальше любите этот цвет, но считаете необходимым по-прежнему отдавать ему предпочтение. Бессмыслица? Все, что я раньше любила, мне больше не нравилось. Поэтому я продолжала делать все чисто механически – мне казалось, что, откажись я от этого, мир вокруг развалится на части. Продолжала сидеть на кровати со всеми этими вещами, которые когда-то любила и которые теперь оставляли меня совершенно равнодушными – мне попросту хотелось бросить их в огонь. И в тот самый момент я поняла, что никогда уже не смогу полностью прийти в норму.

Потом она объяснила, почему приняла такое решение. То, что люди вообще делают подобный выбор, меня всегда поражало. Но я человек не религиозный и для меня единственная надежда заключается в том, чтобы жить. К тому же такие слова, как «подросток» и «выбор», нельзя вносить в один и тот же словарь.

Здесь я испытал в душе досаду от того, что знаю так мало об устройстве мозга. Пить, принимать наркотики, заниматься любовью, водить машину, голосовать или идти воевать несовершеннолетним нельзя в силу ряда причин. И дело не в том, что мы велим им так не поступать или что они слишком «неопытные» для принятия правильных решений. Мозг подростка еще не завершил своего развития. При взгляде на их тела, которые выглядят такими зрелыми, представить себе это очень и очень трудно. Мне не раз доводилось видеть шестнадцатилетних юношей с бородой, волосатым телом и накачанными бицепсами. Они выглядят на все двадцать шесть. А девочки с большой, развитой грудью, широкими бедрами и количеством макияжа, вполне достаточным для того, чтобы работать на какой-нибудь выставке промышленных товаров в Лас-Вегасе? Я уж не говорю о том, какие баталии вел с дочерью, когда она решила от скуки уйти из дома, или с сыном, когда он клялся, что по дороге на футбольный матч не станет заезжать за своими шестерыми друзьями и покупать пиво по фальшивым удостоверениям личности.

Несмотря на внешние данные, заглянув подростку в мозг, вы не обнаружите в нем ни малейших признаков зрелости. Даже близко. Именно неопытность заставляет их принимать ошибочные решения. Для этого у них попросту нет надлежащей базы. Вы только подумайте, какие мысли крутились в голове Джейн в тот вечер, когда она сидела на кровати?